МОСКВА, 29. (Т). Сегодняшнее утреннее заседание суда началось допросом подсудимого Чарновского.
Маститый вредитель — профессор Чарновский (ему сейчас 62 года) имеет дипломы двух высших учебных заведении — Московского университета и МВТУ. Польское происхождение ему долго мешало получить кафедру в царской России. Тем не менее, к самодержавию, как устанавливает на суде сам подсудимый, он относился только безразлично: самодержавие ему не мешало. Зато уже Февральская революция наполнила его сердце тревогой, смутным ожиданием каких то перемен. Октябрьскую же революцию Чарновский встретил «с чувством недоброжелательства», а по существу крайне враждебно.
Начало своей вредительской деятельности Чарновский приурочивает к весне 1927 года. В это время он начал работать в научно-техни- ческом совете по металлопромышленности. Председательствовал в НТС Хренников, с которым Чарновский был связан по своей дореволюционной совместной службе на заводе. Встреча с Хренниковым якобы и решила судьбу Чарновского: он стал членом вредительской организации.
Допрос Чарновского изобилует многими деталями, выставляющими в самом невыгодном свете ценность того «полного и чистосердечного признания», какое якобы принес подсудимый. Чарновский твердо настаивает на том, что вредительствовать он начал» только с весны 1927 года. Все те «странные» явления, которые происходили «а его глазах, как-то: ликвидация некоторых заводов, консервация других заводов .неправильное использование и гибель оборудования и т. д. и т. п., профессор-теоретик и инженер-практик Чарновский объяснял, «простите за выражение, головотяпством». Добраться до сути, доискаться корней всех этих «несуразностей» — «не входило в обязанности» Чарновского. И сейчас он в этой части готов принять на себя вину только в том, что проявил «бюрократическое отношение» к делу.
Впрочем, вынужденный прямо поставленными вопросами обвинения, подсудимый идет дальше в своих утверждениях: «Я не имел гражданского мужества обратить на эти явления внимание кого следует, я стоял в стороне. В этом я признаю себя виновным».
О предстоящей интервенции Чарновский впервые узнал от Хренни- ова в купе вагона, где он в тесном кругу рассказал о своем парижском свидании.
— Я, — повествует обвиняемый,— поставил вопрос: как же мыслится интервенция при отсутствии поддержки местного населения?
Хренников на это возразил:
«Раз там решили, то проведут».
И Чарновский пытается уверить суд в том, что во время этого конфиденциального разговора он еще не был членом организации.
Крыленко: «Для столь откровенного разговора между вами существовала, по крайней мере, определенная психологическая предпосылка?»