Еще Пушкин сказал, что мы не любопытны и не интересуемся своим прошлым, не внимательны к прежним деятелям. Общий смысл пушкинского замечания не устарел и для новейших времен. Мы многое и многих забыли. К числу таких забытых деятелей принадлежит и Б. К. Магницкий. Условия общественной жизни Советской России как нельзя лучше располагают к тому, чтобы вспомнить и по-должному освежить деятельность и жизнь таких людей и, в частности, Б. К. Магницкого.
Б. К. Магницкий был борцом за интересы забитых и угнетенных царским режимом народов. Естественно, он не должен быть забыт в наше советское время, когда эти народы наконец сво-бодны от гнета, в полной мере ощущают свое достоинство и являются хозяевами своей собственной жизни. И М. К. Корбут исполнил только свой долг перед советской общественностью, оживив в своей интересной брошюре образ К. Магницкого («Василий Константинович Магницкий и его труды 1839-1901 г.г » Издание Общества изучения Чувашского края. Чебоксары, 1929 г.}.
Б. К. Магницкий был народником в лучшем значении этого словачеловеком не фразы, а дела. Пишущий эти строки хорошо помнит его почтенную, но скромную фигуру на заседаниях местного ученого Общества археологии, истории и этнографии Нетароват он был на слова, но каждое слово, ко-торое он застенчиво произносил, вслушиваясь в сообщения других, было веско, сразу освещало вопрос с неожиданной стороны; каждое сообщение, которое он делал, было поистине новым фактиче-ским вкладом, а не пережевыванием старого, всем известного.
Близкое соприкосновение Б. К. Магницкого с чувашами в детстве и юности послужило только зерном, из которого вышел вдумчивый и наблюда-тельный исследователь чувашского быта. Последующее развитие Б. К. Магницкого, как справедливо указывает его биограф М. К. Корбут, дало ему теоретическую основу для отмеченных настроения и специализации: это именно мощное влияние его университетского учителя, известного Щапова, направившего его на изучение области, а в нейнародной массы. Б. К. Магницкий и начал изучать наиболее известную ему часть этой массы, тем более, что и дальнейшая его жизнь и служба в должности инспектора народных училищ продолжали фиксировать его внимание преимущественно на чувашах. Его чувство народника, естественно, всего более разгоралось, когда он узнавал о бедствиях, постигавших чуваш. А им-то по временам как раз приходилось особенно туго. Достаточно вспомнить хотя бы то обстоятельство, что в конце 80-х годов чуваши одной местности Цивильского уезда не выдержали насилий и вымогательств по поводу поземельного вопроса и подняли бунт против адми-нистрации, сопровождавшийся убийством. Больше 20 чуваш, в качестве главных руководителей движения, были преданы военному суду.
Это дело привлекло к себе большое внимание со стороны тогдашней общественности, наиболее, разумеется, со стороны радикально настроенной демократической учащейся молодежи. Пишущему эти строки никогда не забыть, с каким трепетным интересом студенты университета и других учебных заведений Казани следили за развертывающимся трагическим процессом в зале военно-окружного суда. Во время судебного следствия, между прочим, обнаружилось, что в том селении, в котором произошел бунт, еще имеет свое место стародавнее язычество, и что вообще обвиняемые- органически не в состоянии уяснить себе всю серьезность, настойчиво внушавшуюся им судом, своего преступления. И они отнюдь не ожидали столь сурового приговора, какой был им об‘явлен судом, а когда его услышали, то не поняли, что они все, в том числе и один свидетель из чуваш, взятый под стражу во время самого разбирательства дела, после его показания,приговорены к смертной казни чрез повешение, не поняли приговора и просили у суда прогонных денег за приезд в Казань и на отъезд отсюда домой. Когда же наконец они уразумели весь ужас своего положения, они все прямо так и оцепенели, а один из них, считавшийся представителями обвинения вождем толпы, чувашин Степанов, как сноп упал без чувств... Его немедленно подняли и понесли, а остальных, окру-женных лесом штыков, быстро, быстро, почти бегом, повели по улице к острогу. За ними бежала, громко рыдая, другая толпажен, матерей...
Публика, находившаяся в суде, была потрясена. Чуткой молодежи нельзя было не жалеть этих темных, забитых людей! Но едва ли не больше всех жалел их пожилой, положительный, но не менее чуткий В. К. Магницкий, сроднившийся с чувашами и глубоко проникший в их психологию. Об этом сви-детельствуют все этнографические работы Б. К. Магницкого о чувашах Никто иной, как именно он, выяснил, как христианские понятия, внедрявшиеся в чувашский быт духовенством, своеобразно переплелись с их собственными понятиями, которые создала их убогая, бедная жизнь. «Бывшее во всю весну бездождие в нынешнем году, рассказывает Б. К. Магницкий в одном из своих произведений,чуваши объяснили тем, что пророк. Илья уже очень состарился, лошадь, на которой он ездит, тоже состарилась, а телега, на которой он развозил водѵ, и решето, через которое льет воду, расхудилисъ».
По существу, эти представления мало чем отличались от внушавшихся чувашам попами, и вся эта амальгама суеверий свидетельствовала лишь о беспросветной тьме, в которой госу-дарственная власть и ее верные слуги- попыупорно старались оставлять все крестьянство как русское, так и нацменское.
Б. К. Магницкий, сколько было у него сил, всю жизнь боролся с этой тьмойи как ученый, и как практический деятель в области народного про-свещения. Поэтому ему приходилось, как прекрасно выясняет М. К. Корбут, вступать в конфликты со всеми мракобесами, встречавшимися на его пути, в том числе и с попами, с последними и на почве хищнической стяжательно- сти этих «духовных пастырей», которые, по народным представлениям (на этот раз, кажется, не безосновательным), „смотрят на небо, а по земле шарят.
Монография М. К. Корбута дает весьма ценный материал для характеристики этого ученого областника и чувашеведа, в особенности благодаря приложению к биографическому очерку подробного списка и описания научно- литературных работ Б. К. Магницкого.
Проф. Н. Н. Ф и р с о в.