На скамье подсудимых... Нет, не на скамье, а в ложе подсудимых занимают места несколько представительных, хорошо одетых, чисто выбритых европейских солидных людей. Они спокойно садятся, и сидят, и замкнуто молчат, холодно оглядываясь вокруг. На них смотрят, их разглядывают. Военный караул, советская печать с левой стороны, мировая пресса справа, фотографы, электрические прожекторы, кино, звуковое кино. И публика из партера, из ярусов Колонного зала. Их приготовились слушать. Стенографистки в последний раз точат карандаши, корреспонденты расправляют блокноты, микрофоны, черные рупоры нетерпеливы выжидательно блестят под во раскрыли свои радиоглотки. И там, на телеграфе служащие подсели к аппаратам, чтобы передавать депеши-молнии по всей стране, во все страны, всему миру. Горняки в шахтах Донбасса, и министры в кабинетах Парижа, ночные редакторы в 100.000 газет Европы, в Америке и Австралии — все слушают, все ждут первых слов этой маленькой группки на помосте Дома союзов, этой группки, что так отчетливо приметна со всех концов мира и так приковала к себе суровое внимание: сотен миллионов людей. Полчаса осталось ждать, пока кончится глухая струйка обвинительного акта Что будет дальше? Кто знает, что будет через полчаса! Разные бывают обвинительные акты. Мало ли что бывает в них написано. Ведь вот же — пишут в белогвардейских «Последних новостях » в Париже, с яростной энергией и бурным негодованием: «Дикая фантазия Крыленко, запечатленная на 80 страницах обвинительного акта, превосходит все, что можно было ожидать даже от советского прокурора». Ведь вот же — объ явил Пуанкаре все дело промпартии сплошным бредом! Но обвиняемые показали на предварительном следствии... Да мало ли, что они могли показать за решетками, наедине со следователем, при допросах в ГПУ. Одно дело — предварительное следствие, другое дело — открытый публичный процесс с полной возможностью выступать, говорить, спорить. Здесь перед лицом всего мира, перед дипломатическим корпусом великих держав, перед сотнями корреспондентов величайших газет и телеграфных агентств Европы и Америки 8 человек могут заговорить иначе. Обвинительный акт закончен. В громадном зале стеклянная мертвая тишина. Медленно, раздельно, четко председатель спрашивает подсудимых о виновности.
Сейчас, вот, сейчас заговорят громовыми голосами маститые, с профессорскими усами Федотов и Ситнин, сейчас взорвется скромный пожилой Ларичев, сейчас забурлит энергичный, твердый моложавый Рамзин. Нет,ничего этого не случилось. Мучительно натянутая тишина лопнула тихим, долгим вздохом всего зала. Один за другим к суду, сутулясь, подходят 8 человек и быстро, без запинки говорят:
— Признаю...
— Да, виновен...
— Виновным себя признаю...
Это уже не почтенные, уверенные,профессорского вида люди. Это негодяи постарше и негодяи помоложе. Негодяи с усами и негодяи бритые. Это пойманные с поличным преступники. Подкупленные на иностранные деньги мерзавцы. Это наемные убийцы, не тупые, темные пригородные убийцы, снимающие со своей жертвы сапоги и шапку. Это холодные образованные убийцы, подготовлявшие нападение и разгром целой страны, страшное нападение, с умертвлением миллионов людей, бомбами с самолетов, с ядовитыми газами, чудовищным грабежом фабрик, заводов, крестьянских земель. Эти люди взялись за деньги залить нашу страну кровавыми потоками и открыть дверь предательски впустить сюда оскаленную свору иностранной военщины, фабрикантов, помещиков, генералов, полицейских.
— Да, виновен. Признаю...
Иностранные журналисты сорвались со своих мест. Они толпятся у телефонов, вызывают своих рассыльных, передают спешно, срочно свои первые, короткие и самые жгучие телеграммы, в Париж, в
НьюЙорк, в Берлин, в Лондон: «Все подсудимые при первом же вопросе суда признали себя виновными».
«Рамзин признает себя виновным».
Да, Рамзин признает. Он стоит, этот Рамзин — уже не моложавый и не энергичный, а пришибленный, бледный, сгорбленный и, тяжело шевеля языком, медленно, тихо докладывает. 1927 год... Расчет промышленников на восстановление их предприятий силами советской власти... Клуб горных деятелей... Ассоциация инженеров... Связь перефикальная, отраслевая... Связь горизонтальная, по областям...
— Пальчинский стоял за монархию... Не могли найти новую династию... Государственный капитализм... Левая часть Торгпрома... Акционирование предприятий... Компенсация землевладельцам...
— Вся власть инженерам... Подобно тому, как в древнегреческом государстве вся власть принадлежала философам. От узкоконкретного вредительства перешли к плановому вредительству... Аппетиты иностранцев все разгорались. Министром внутренних дел — Рябушинский... 100.000 рублей через меня... Всего около 4.000.000... Точной бухгалтерии не велось... Перехожу к следующему разделу — об иностранной связи.
Большой развернутый отчет центрального комитета промышленной буржуазной партии. Где? В России. В СССР. В 1930 году! В Доме Союзов. Полит и орготчет! Что же это?! Во сне или наяву?
Наяву. Всерьез. Это страшно. Но есть успокоительные подробности. Докладчик этого центрального комитета стоит среди крепких часовых с винтовками. На винтовках штыки, на часовых — красные звезды.
Каждый раз, когда голос докладчика падает, притихает — в зале ясно слышна музыка. Если подойти к окну — там непрерывной густой чередой, в снопах ослепительного света, играя пятнами знамен, идут неисчислимые колонны грозных рабочих демонстраций. В двух шагах от этого душного зала, на морозном воздухе, с грузовика на снегу приветствуем радостных и гневных московских пролетариев Каганович, секретарь Другого Центрального комитета. Конечно же каждый класс создает свои партии, а они имеют свои центральные комитеты. И каждая партия делает то, что нужно ее классу.
Но в нашей стране — уже 13 лет и отныне навсегда, до полного уничтожения классов — мыслима только одна партия, только один Центральный комитет. Всякий иной.. — пожалуйста, сюда, на скамью подсудимых, среди караульных, делайте свой отчет!
Процесс инженерного центра начался. Лента разматывается. Смотрите на нее все, смотрите с гневом вы, рабочие Советского союза, и вы, рабочие всего мира. Смотрите,. с трепетом, и вы, подготовлявшие величайшее из преступлений, гнуснейшее из нападений, подлейший из грабежей.
Михаил Кольцов.
Москва. 26 ноября. (По радио)