Ахмет сидел передо мной сосредоточенный и неподвижный. На его загорелом лице вековая. нужда отложила глубокие складки. Глаза, еще сохранившие следы трахомы, искрились непонятным блеском. Далеко-далеко, в уголках, под густыми ресницами затаилась невыска¬занная мысль. Эту затаенность я видел у Ахмета еще год тому назад. С тех пор, как грузный город с его каменными мостовыми взял у «барабуса» Ахмета по¬следнюю лошадь — он ушел в деревню. Казанские улицы больше не видят серой, лохматой лошаденки. Ахмет кончил с городом.
Он сидит сосредоточенный, водя заскорузлым пальцем по развернутому пергаменту, и медленно говорит:
— Видишь этот клин? Солнце осушило его' соки. Супесь отказывается давать урожай. Люди не хотели сеять. Они уходили на шахты, на Волгу. Но в нынеш¬нем году мы решили заставить землю ро-дить.
Он перевел палец в дальний угол плана и, заглядывая мне в глаза, продолжал:
— В этом углу мы сеем викоовсяную смесь. У нас нет лугов, нечем кормить скот. Ты знаешь нашу еду — мука, пшено и почти ничего мясного. Наши дети болеют. Но мы хотим есть мясо.
Мне вспомнилось, как весной, когда только прилетели жаворонки и в деревне заговорили о посеве трав, хазрат х) Сагидулла угрожающе говорил с мэнэбера хх):
— Горе вам, горе! Кто может изменить непреложный закон аллаха?! Не надо сеять этой шайтантравы, — она принесет несчастье!
Я напомнил об этом Ахмету. Сосредоточенность на миг слетела с его лица. Он улыбнулся,
— Колхоз победит хазратову мудрость! Смотри!
— Нынче наш колхоз распашет 40 га залежи. Наши поля в первый раз в этом году увидели навоз. Осенью ты узнаешь, какой у нас будет урожай!
Ахмет рассказал, что в «Янги-Аул» — 40 мужчин и 60 женщин. Три отрасли сельского хозяйства: полеводство, садоводство и животноводство, — имеют по несколько бригад. Основная бригада — пахари, затем идут севщики, бороновальщики, конюха и подсобные бригады сю подвозке всяких материалов и семян.
— Завтра увидишь. Завтра мы делаем выезд и будем сеять клевер по озими.
Из окна виднелись склоны оврагов, оголенные от снега, желтевшие суглинком. Как-то не верилось, что эта земля даст хлеб.
Сумрачный хазрат вышел творить утренний намаз. Унылый тягучий голос
хх). Мэнэбер — возвышенность в мечети, с которой мулла говорит проповеди.
муэдзина прокричал последнее слово молитвы, а в это же время гулкий звон железа о железо об’явил начало трудового дня в колхозе.
— Мы сегодня должны засеять 25 га клевера, — говорил Ахмет, шагая к сараю, где находились обобществленные машины. — Смотри!
По улицам с веселым гиканьем скакали подрастающие джигиты; они вели лошадей для запряжки. Один по одному, торопливой походкой шли пожилые крестьяне и без шума и крика занимали свои места по тому самому плану, о котором вчера рассказывал Ахмет.
Вот подошел крепконогий Рахматул- лин и с ним двое подростков. Они выкатили сеялку и быстро заложили в нее Лошадей. Часть колхозников накладыва¬ла семена, другие запрягали лошадей в плуги.
Прошло 25 минут с тех пор, как был подан звонок.
— Готовы! — крикнул полевой староста. — Ну, трогай!
Звеня машинами на ухабах, колонна лошадей и людей двинулась в поле. Кто-то в головной группе затянул веселую песню, ее быстро подхватили другие.
— Видишь? — удовлетворенно рассмеялся Ахмет. — Не забудь, что сегодня пятница.
Когда лошади скрылись за склоном оврага, Ахмет оглянулся на мечеть и задумчиво сказал:
— Колхоз победит мудрость хазра- та! Д. Захолустный.