Учреждение — учреждению рознь. И поля деятельности друг на друга не похожи.
Собрание агроуполномоченных волости, совместно с членами волкома и кустовым правлением колхоза. На столе попахивают жженым два листа, надетые на ламповые стекла в качестве абажуров. В одном углу, перед красным разодранным веком заслонки, шипит оттаивающая овчина, в другом — шелестит протокол и отрывисто рвет голос. Углы виковской комнаты смазаны в буром сумраке. После трех бессонных ночей, и не закрыв глаз, видишь наплыв бесформенной темноты. И слова прыгают навстречу друг другу, уже как будто из черных рупоров радио по незнакомому черному пустырю...
— Следующий вопрос, товарищи, насчет колоколов... отовсюду население запрашивает нас.
— Именно?
— Да постановить — постановили, а снимать нельзя, нечем. Где блоки, где цепи, где тали? Штуки-то стопудовые. Казань...
— Чего Казань! Сами сумеют...
— Врешь! Представь себе — несчастье во время снятия. Какие в деревне веревки — гнилье! Задавит кого нибудь, вот тебе материален, да еще какой, для кулацких агитпропов! Рудметаллторг надо качнуть.
— Повторно выйдет. Не откликался. Дальше насчет устава и распорядка быта колхозов... Татиздат печатает тиражом 5 тысяч, а присылают — пару на волость! Смеются, что-ли? Когда надо издавать десятки тысяч, в том числе на татарском языке половину
— Бумаги-то ведь...
— А вот в казанских магазинах красуются книжки, менее нужные сейчас. В деревне Шали н Конь — 950 дворов, оба сплошные колхозы. И единственная литература та, что от руки переписывают местные учителя — Тагиров и Саляхеев; тираж—один экземпляр, а время набора — ночь.
Поставить в упор перед Татиздатом и Колхозсоюзом об уставах и литературе... У тебя что?
— У меня вот: когда закончится мура с землемерами? Требовали еще осенью 1929 года — кантонный земельный отдел обещал, откладывал, снова обещал...
— Землемеров на все новые колхозы Арск, пожалуй, и не... — Хоть бы одного на волость! Хоть бы не как землемер, а как землеустроитель! Организован колхоз — сразу закрепляй, по снегу перережь участки, фиксируй, не давай остыть людям. Ведь для деревни, что ты считаешь скрепой? Подпись? Нет! Скрепа это, когда труба с треноги уставится и цепь по полю от бирки до бирки пошла. Кроме того о каких, к черту, полевых бригадах, о какой заблаговременной разверстке людей, лошадей по работам можно говорить, не кончив производственных планов! А производственные планы землемер должен, прежде всего, всадить в границы.
— Вообще, товарищи, Арск, его сразу не разберешь! Чутья к своевременности нет у него, вот что я скажу! Нашу новую больницу имени XII годовщины РККА,— то самое, что в агитационном смысле пришлось бы в самый раз, — они оттянули на месяцы! А вот цифровые данные о детских яслях по новым колхозам за год вперед — срочно запрашивают... Без регистрации одолевает.
— Нет, товарищи! Это им охота в следующую статью тоз. Сталина угодить, вроде тех, что производят учет всего поголовья домашней птицы, иначе погибнет ррреволюция!
—Дальше: ссыпка семян. Имеем на сегодня 100 процентов по деревням...
— Начинай с Уланова... Постарались. Житницы полнехоньки, на всякий вкус
угодят сверху отсортированное, а повороши-снизу неотсортированное покажется . Чего греть, греть? Греть всегда успеете.! Вот, чтобы семена до сева не согрелись и не пропрели — это да. А то на 100 процентах успокоимся, без проветривания да без пересыпки оставляем на замке. И кулаки при таком обобществлении семенных фондов ручки потирают — вот коноплю едва не стали ссыпать куль на куль — спрессовали бы все к чёртовой матери! Хорошо, активисты деревни Конь предложили к потолку в узлах подвешивать...
— Больше вопросов нет? Будем считать расширенное совещание кустового правления...
Каким холодом режет лицо моего спутника ущербленный клинок предутренней луны. Последнее окошко ВИК’а, подернутое махорочной голубизной пятичасового заседания, подмигнуло нам вслед и спряталось за поворотом. Сосны, как часовые в черных тулупах, уставились вниз на ныряющую тараканом кошевку. Державинская лесная дача кружит дорогу, с полян — скатертей - самобранок, внутрь красностенных тесных ларей с хвойными шишками на дне и переплетом веток под синей звездной крышкой.
Ночь на ночь не похожа. Позавчера были торопливые оперативные слова и цифры, вокруг покрытого хлебными крошками стола, потом многоногий скрип снега по широченному оврагу неспящей улицы.
Вчера было хождение с записными книжками в руках, вместе с приемщиками от колхозов по складу сельско - хозяйственных машин. Чуть веяло застарелым спиртохлебным душком бывш, амбара, свет качающейся в руке председателя ВИК’а «Летучей мыши» бегал по краснопегим спинам сеялок, по лобастым мордам толстых триеров.
А завтра... Оно уже наступило, завтра. Серое утро раздернуло на буграх дер. Ивановку. Из десятков изб - мастерских прет дым. 200 в оленщиков, третьего дня единогласно вошедшие в колхоз, пригласили нашу ударную бригаду поглядеть на их работу.
«Ниже нагибайся, тов. командир, палаты-то у нас не для гостей строены»!
Входим. Подошвы сразу же засасываются жиже), на полу. Глаза, маленько привыкнув к вонючему пару, различают с одной стороны пятерых босоногих кустарей, стирающих на неподражаемом станке, среди потоков горячей воды и струи морозного воздуха, валенку. В другом углу паренек (моложе 16 лет) орудует пемзой... хорошо, если лицо его так бледно, зеленовато бледно, только от пемзы... На кирпичах печки сырой кучей лежит платье, в котором пришли, в которое оденутся...
Выходим. Представитель Кустпромсоюза не дожидается вопроса, видит его на лицах... — Строим новую мастерскую, товарищи. Дали 25 тысяч. Будет готова в июле. Сами понимаем, видим, докладывали.
— А до июля? Медосмотр бывает? Инспекция труда заглядывала?
— Нет. Ни разу. Что же в этих условиях можно сделать? Ведь, помещение то...
— А решетки хотя бы, решетки деревянные на полу Кустпромсоюз мог бы соорудить, мог бы или нет?
— Мы завтра же...
— Сколько за пару валенок вы им платите? Представитель (не он назначал ставки!) произносит цифру, отвернувшись. —Вы. знаете, что эти самые кустари третьего дня так голосовали за сплошную коллективизацию, как могли бы это сделать рабочие - ленинцы в Москве?— Знаю.
Кончаем. Опять ухабам.
Вот и Казань. Первыми высовываются из мглы иглы заводов. Встает крутой складкой железнодорожная насыпь. Уже слышен задуваемый ветром далекий вздох маневрового паровоза.
Ударная бригада кончила свой рейс.