Накануне с’езда я написал заявление в ЦКК, в котором пытался дать политическое об’яснение своих право-оппортунистических ошибок и в частности об’яснение тем записям моего дневника, которые цитировал на с’езде тов. Орджоникидзе. Сейчас меня побуждает сделать настоящее заявление еще и то обстоятельство, что бывшие мои «учителя» и «руководители», в частности тов. Томский, не дали с’езду полного разоблачения правой оппозиции. Между тем, на с’езде надо было рассказать о фактах .фракционной работы.
Теперь уже всем известно, что старое руководство профдвижением вело оппортунистическую линию и боролось за смену руководства ЦК партии и в этой борьбе стало на губительный для революции путь противопоставления профсоюзов — партии. Однако, никто, в том числе и тов. Томский, от которого в первую очередь нужно было этого ожидать, не рассказал, как организовывались силы для этой борьбы против генеральной линии ЦК и как эта борьба осуществлялась в профсоюзах.
Поскольку в активной борьбе за социалистическое наступление и против правого уклона самую правильную и последовательно выдержанную линию занимал тов. Сталин, то, естественно, что борьба против генеральной линии началась с дискредитации тов. Сталина, вокруг которого была создана атмосфера предубеждения, недоверия, враждебности. Сталин «подсиживает», («отсекает», «зажимает», создает новую «склоку», ведет «азиатскую» политику и т. д. В этом направлении подготовлялась моральная мобилизация профработников. Среди профработников был пущен слух о желании разгромить профдвижение, о«подсиживании», о подготовке снятия целого ряда авторитетных работников—Томского, Лепсе, Андреева и др. Драка против комсомола по вопросу о броне подростков, вылазки против хлебозаготовительной политики в июле 1928 года, драка против тов. Лозовского и против линии Коминтерна в международном профдвижении, право-оппортунистические вылазки на IV конгрессе Профинтерна и смычка с правыми в различных секциях Коминтерна — все это были звенья в упомянутой борьбе.
Затем разговоры в руководящей группе ВЦСПС во время июльского (1928 года) пленума ЦК ВКП(б) о «новом разгроме авторитетов», подготовляемом , якобы, тов. Сталиным (это в тот момент, когда была раскрыта попытка «тройки» блокироваться с Каменевым), снова разговоры о том, что готовится снятие тов. Томского, что ЦК партии де не нравится, что рядом с ним имеется слишком уж «сплоченная группа профработников» и т. д. Надо сказать, что создалась целая идеология о «сплоченной группе профработников», как условии осуществления партийной линии профдвижения. Этой идеологии соответствовала и своя организационная линия. «Нами руководит член политбюро. Всякая попытка подправить нас — от лукавого». Отсюда недопущение свежих кадров, возражение против выдвижения, стремление не отпускать ««своих» (борьба против отзыва Лепсе и др.), не давать «своих» в обиду (дер жать даже обанкротившихся, как, например, Богданов у строителей). Создавалась антипартийная теория персонификации партруководства союзами через члена ЦК партии, работающего в профдвижении. Группа засидевшихся в профдвижении людей представляла из себя замкнутую касту, старавшуюся отгородиться в своей профсоюзной вотчине от «опеки» партии и докатившуюся до фракционного выступления на VIII с’езде профсоюзов.
Томский, заявивший о недопустимости маневрировать перед партией, не раскрыл, что по существу правая оппозиция пыталась в ВЦСПС и профсоюзах создать второй политический центр для обстрела ЦК, хотела использовать VIII с’езд профсоюзов для нападения на ЦК, для политической демонстрации. На фракционном по существу собрании ряда видных профсоюзных работников (Угланов, Шмидт, Мельничанский, Ударов, Яглом и ряд других товарищей) за время VIII с’езда профсоюзов, на ко- которое был приглашен и я, было решено выступить на фракции VIII с’езда против решения Политбюро ЦК о вводе в президиум ВЦСПС тов. Кагановича. На этом же совещании созрело у т. Томского его антипартийное решение об уходе со с’езда, о требовании отставки, чтобы всей партии такой демонстрацией сказать о разногласиях.
Борьба руководящей верхушки профдвижения против линии партии, говорится далее в заявлении, сопровождалась всякими нападками на тов. Сталина. Дворец труда превратился в отвратительную копилку анекдотов, сплетен. Вот те настроения, которые отчасти проводил мой дневник. В этой обстановке родилась ,та антипартийная и клеветническая теория о самокритике, которую я вписал в свой дневник летом 1928 года и которую процитировал на с’езде тов. Орджоникидзе. Для меня теперь ясно, что совокупность этих фактов представляет собой самую настоящую политику фракционной борьбы против ЦК партии, участником которой был и я.
Тов. Орджоникидзе сообщил на XVI с’езде решение ЦКК об исключении меня из партии. Это очень тяжелое для большевика наказание. Так фракционная борьба, в которой я участвовал, была борьбой за определенную политическую линию, победа которой представляла бы смертельную опасность для партии и пролетарской диктатуры,— я это отлично сознаю. Вот почему я признаю решение ЦКК, несмотря на всю его тяжесть для меня, правильным. Партия не могла поступить иначе. Я рассматриваю для себя лично это наказание не только как жесточайший урок, но как и обязательство восстановить в будущем своей работой доверие партии.