О деле Ратнера писали в газете, разбирали на ячейке, несколько раз на общем собрании месткома и, наконец, 4 раза на общегородском собрании актива г. Казани.
Ратнер обвинялся в грубом зажиме самокритики, в самом безобразном бюрократизме и в великодержавном шовинизме. Как человек с образованием, как личность „высококультурная", все это! он проделывал в утонченной форме. Внешне в аптеке № 6, где он был заведующим, все обстояло спокойно, тихо. Сам Ратнер был мягок, любезен, веегда с улыбкой па лице. Но под всей этой лакированной маскировкой царили драконовские условия для низшего персонала, особенно для посланных туда практикантов-татар. В аптеке № 6 была законченная система бюрократизма, зажима самокритики и шовинизма, увязанных между собой и действующих взаимно.
Во всем этом Ратнеру помогала его верная помощница Борисова.
После длительного расследования и тщательного разбирательства, татотдел медсантруд совместно с бригадой ЦК союза вскрыл целую серию безобразнейших фактов и в числе других мероприятий по оздоровлению атмосферы в аптеке № 6, в месткоме и аптечной секции решил снять с работы и исключить из членов союза Ратнера и Борисову.
Ратнер, человек прошедший огонь и воду, конечно, решил дать бой. Он быстро собрался и покатил в Москву, в ЦК союза. Там он по-своему информировал о своем деле и, видя, что в ЦК медсантруд нашлись люди, которые ему верят, разошелся и выдал себя за члена профсоюза с подпольным стажем, наплакал, что на него идет гонение как на еврея.
В числе руководящих работников ЦК еоюза медсантруд в то время были явно оппортунистические элементы (значительное число членов президиума ЦК союза медсантруд во время чистки было снято), базировавшие всю работу исключительно на узко защитной политике. Такие оппортунисты, как Кусков— быв. заведующий оргсектором ЦК союза медсантруд и Рамшевич — ответственный секретарь аптечной секции ЦК, —приняли Ратнера с распростертыми об'ятиямп:
— Как, исключили из членов союза старого члена, с подпольным стажем...
— В обиду не дадим.
Эти оппортунисты держали в руках большую политическую резолюцию тат- отдела и не видели в ней ни особенностей национальной республики, ни важности национального вопроса, ни актуальности подготовки национальных кадров специалистов, они видели только исключенного члена союза, „обиженного" Ратнера.
Вопрос решили опросным путем:
— Слушали—постановление татотдела. Постановили—отменить.
О чем резолюции татотдела, как они оценивают всю совокупность событий, что отменяют, почему отменяют—из постановления ЦК этого не видно. Без согласования с президиумом, дали выписку на руки Ратнеру.
Ратнер в Казани начал громить всех и вся:
— Да что, тут в Казани одни головотяпы;
— Татотделу намылят шею. Ни одно собрание, ни один удобный случай не пропускал Ратнер, чтобы не выступить и потрясая выпиской из протокола ЦК, не дискредитировать татотдел и другие органы, имевшие к этому делу отношение.
Татотдел опротестовал решение ЦК. Дал дополнительный материал, настоял на политическом подходе к оценке дела Ратнера.
23 июня, в 6 ч. веч., в клубе медсантруд состоялось собраппе актива г. Казани.
Представитель ЦК союза медсантруд тов. Цуменковская делала сообщение о вторичном решении ЦК по делу Ратнера:
— Вследствие неверной информации и недостаточности материалов, ЦК был введен в заблуждение. Мы допустили большую политическую ошибку. Теперь, когда мы ближе рассмотрели это дело, мы решили исправить свою ошибку и ЦК признает ее. Во втором постановлении ЦК полностью подтверждает постановление татотдела—говорила она в заключение своего доклада.
Подавляющее большинство выступавших полностью одобрило последнее решение ЦК, но двое -из них отстаивали несколько иную точку зрения.
Доктор Эпштейн начал свою речь с оговорки, что он впервые услышал об этом деле, ибо в течение последних 4-х месяцев был в научной командировке, что докладчица была очень скупа в части освещения самого существа дела и т. д. Казалось, после этого вступления доктор Эпштейн просто попросит полнее осветить дело. Но он, вопреки евоему вступлению, с большой смелостью и уверенностью начал нападать на ЦК:
— Ошибочным было не первое решо- ние ЦК, а второе,—утверждал доктор Эпштейн. Он говорил, что тут нет шовинизма, ибо нет яркого факта; что не может Ратнер быть шовинистом, ибо он еврей; что пренебрежительное отношение к практикантам и стажерам во- Обще-пстолковали как шовинизм; что выдача плохих халатов практикантам, запирание их по вечерам и воскресеньям на длительные деасурства практикуется везде; что и они" в Клиническом институте поступают также с экстернами.
Выступавшие за ним товарищи Сорокин, Иванова, Галанина и др. и докладчица в заключительном слове вскрыли ошибочность установок доктора Эпштейна, определили их, как политическую близорукость или сознательное протаскивание чуждых взглядов.
Не менее суровую отповедь получило выступление Зубарева, который начал свою речь так:
— Может быть, меня назовут шовинистом, но я скажу, что теперь мы боимся сказать слово татарину или татарке. Испортит что нибудь—молчим, иначе скажут—ты шовинист и это во всех аптеках так.
По Зубареву выходило, что все татары лодыри, бездельники, безнадежные, неисправимые и портят все на каждом шагу, и слово сказать им нельзя, все боятся и молчат.
— Русского можно облаять, он стерпит,—закончил Зубарев и сел.
Товарищи разоблачавшие суть' речи Зубарева, говорили, что эта теория: „боимся слово сказать “не нова, что это своеобразная форма проявления велнкодер- жавного шовинизма. Утверждать, что все татары во всех аптеках бездельничают и портят, а все русские боятся и молчат—это просто провокационный призыв к молчаливому саботажу. Зубарев под видом терроризированного, бедного, обиженного русского просто пропагандирует великодержавный шовинизм.
Товарищи, совершенно правильно ставили вопрос так: есть отдельные случаи, когда, пользуясь усиленным наступлением на великодержавный шовинизм, прикрываясь национальной политикой, отдельные чуждые, вредные элементы, неспособные и бездарные, стараются сохранить себя, устроиться там, где им не следовало быть, бывают даже случаи пропаганды национализма Такие случаи должны немедленно разоблачаться, должны беспощадно вскрываться и уничтожаться. Так это и делается. И не было еще случая, чтобы за такое разоблачение кто либо был обвинен в шовинизме.
С. Танай.