Рост социалистического сектора хозяйства и налоговая политика советского правительства сокращали и ограничивали развитие частно-капиталистического сектора. Но торгаши, загребая цепкими лапами многотысячные прибыли, не хотели сдаваться и вели активное / наступление на советские законы. Подкупив десятки налоговых работников, они—первые казанские тузы —несколько лет подряд обходили законы, с омерзительной наглостью вырывали сотни тысяч из советской казны.
Только ли цель наживы преследовали крупные представители капиталистического сектора Казани? Одни ли тысячи руководили их вредительской политикой, просто ли уголовные преступники сидят на скамье подсудимых?
Нет, не только нажива, не только жизнь на широкую купеческую ногу! Главное—это желание ослабить рост строительства, главное — развинтить хоть несколько винтиков в большой машине строящегося социализма.
И налоговые работники, продавшие интересы рабочих врагу, и враги—крупные казанские тузы—сидят на этой скамье подсудимых, сидят и оживленно беседуют между собой.
Зал и хоры переполнены. Проходы тоже. Тысячи глаз, наполненных гневом и отвращением, смотрят туда, где подсудимые, конечно, разыгрывают невинных, честных и „любящих ближнего" людей... Темная, теплая семейка. У каждого одна и та же биография. Торговцы и взяточники.
У подсудимого Федорова, бывшего офицера царской армии, специалиста по налоговым делам, суд спросил:
— Скажите, чем занимались . ваши родители?
— Отец чиновник, а где он служил— не знаю. Еще маленьким остался сиротой.
Также просто отвечает на аналогичный вопрос и подсудимый Бегаев.
Темно прошлое и темно настоящее у этих людей, жирных, обрюзглых, имеющих среднее и далее высшее образование. Эти люди вели атаку на хозяйственный фронт советской страны.
Впрочем, на суде они в один голос заявляют:
' — Виновными себя не признаем.
Подсудимый Могилевский, Агент налогового управления. Человек, который добавляет к каждой фразе:
— Разрешите быть смелым и говорить правду.
Однако, правду Могилевский „бережет" и против обвинительного заключения выступает заодно с торгашами.
— Да, Могилевский принимал деньги от торговца Козочкина, но у них с Иван Петровичем была только чистая любовь, на основе которой...
Так Могилевский и говорит:
— Деньги у Козочкина брал, но это не была взятка, брал в честь того, что Козочкин первый завел правильные книги (?!) А дело было так: встретил меня Иван Петрович и говорит: „Зайдемте паверх закусить*. Нам, налоговым работникам, невыгодно показывать себя мальчишками-трусами перед торгашом. Что-же—пошел. Был несколько раз. А в один прекрасный вечер обнаружил в кармане пальто 100 рублей.
— За что же вам дали эти деньги?— спрашивает председатель суда.
— Давал он потому, что был парень теплый,—говорит Могилевский и потом добавляет:
— А вести книги, как Козочкин, я от души желаю любому тресту.
Могилевский говорит о „признатель ности" торгашей и „не допускает мысли", что Козочкин передавал ему деньги как взятку:
— Нет, это была друл;ба...
В карты Могилевский... оказывается, не играл... .
„Иногда лишь были случаи".
Торговец Собакий прежде всего кате горически заявил, что виновным он себя не признает. Потом—заплакал.
- Вы в карты с Могилевским играли?—спрашивает председатель суда.
- Был случай. Меня вызвал по телефону компаньон Данилов. „Приди,—говорит,—дело есть". Прихожу, вижу Могилевского. Тут-то мы с ним и познакомились.
— Вы проигрывали Могилевскому в долг?—спрашивает суд.
— Нет, я проиграл всего 20 рублей. Деньгами мы бросаться не могли. Оборот наш был небольшой.
— Каков был ваш оборот?
— Да так, около миллиона.
— И вы считаете его небольшим?-** спрашивает еудья.
Подсудимый молчит.
Могилевский в своих показаниях говорил, что он в карты играет плохо и знает хорошо только игру в очко.
Собакин же заявляет, что Могилевский играет в „три листика" лучше других, а что он, Собакин, в карты играет редко.
— Так почему же вы не отказались от карт, почему не ушли домой, ведь вас вызывали по делу?—задает вопрос суд. л
— Отказаться не' мог потому, что там сидел Могилевский...
Так завязывал тесные „любовные" связи с фининспектором Могилевским первый казанский туз Собакин.
Второй туз—Козочкин—тот самый, о любви которого так много рассказывал Могилевский.
Козочкин играет простодушного честного человека. Глазки сощурнт, руки сложит на брюшко и ласково, скромно так говорит:
— Могилевскому деньги давал я как гражданину. Я узнал, что он честный человек, он рассказывал мне о своей нужде.
Кстати, на предварительном следствии Козочкин дачу взяток Могилевскому категорически отрицал.
— Я хотел поддержать семьянина, я приглашал его к себе и он видел нашу коммуну семейную, старушку мать, дружбу... Я ведь, граждане судьи, добрый, очень добрый человек,—убеждает Козочкин, и приводит факты, как когда-то он дал одному технику 500 руб., а одному красному командиру—сотню.
Пламенной любовью горели казанские тузы к такому строгому па вид инспектору Могилевскому.
И Могилевский охотно шел к ним...
Бандин—старый друг Могилевского. Он был использован торгашами как сводня. Свидетель Бандин рассказывает:
— Раз иду я по улице и встречаю Шитухина—торгаша. Он мне намекает: „Ты знаешь Могилевского, как бы- это познакомиться с ним?*...
И случай для знакомства представился. У Ьандина была вечеринка. Собрался цвет нэпачей. Сюда („не желая показаться мальчишкой") снова пришел Могилевский.
Все теснее и теснее связывались узы „любви и дружбы."
Вчера, па утреннем заседании, допра* шивался свидетель, бывший крупный торгаш с Проломной Панов. Его торговля находилась в участке Могилевского, но Могилевский к нему заходил всего один раз.
—В торговом мире,—говорит Панов,— были слухи, что Могилевский куплен торговцами-мучкиками.
О слухах рассказывает и свидетель Городецкий, агент по взысканию.
Суд допросил еще ряд свидетелей по делу Могилевского.
Вчера вечером допрашивался обвиняемый Федоров, агент налогового управления.
Вик. М а л ы ш е в.