Когда поезд подкатился к Мурманску,
часы показывали время около полуночи,
а над океаном, не очень высоко над его
свинцовой водой, сверкало солнце. Разу¬
меется, я считал, что здесь «так приня¬
то», но, видя в первый раз в жизни солн¬
це в полночь, чувствуешь себя несколько
смущенным и сомневаешься: честно ли
работают часы? Вспоминаешь истины,
еще не опровергнутые наукой: земной
шар делится на два полушария, земля
вращается вокруг солнца... Один глу¬
пый мальчик спросил учителя:
— А зачем земля вращается?
— Это не твое дело, — мудро ответил
учитель.
Зрелище добела - раскаленного полу¬
нощного солнца, которое торчит над бес¬
конечной водной равниной, не то вос¬
ходя, не то нисходя, — зрелище очень
странное. Поведение великолепного све¬
тила кажется настолько нерешительным,
что думаешь за него:
— Давненько я торчу в этой точке
пространства! А не перекатиться-ли мне
со всеми спутниками куда-нибудь за пре¬
делы этого млечного пути? Свободного
места много...
Вообще здесь у приезжего возникают
смешные мысли. Но, как я убедился, ме¬
стные люди примиряются с изменением
небесных явлений гораздо легче и бы¬
стрее, чем с необходимостью изменить
древние условия жизни на земле.
На перроне вокзала много народа и
немало юных «мурманов», среди них буя¬
нят суб’екты в возрасте 4 — 5 лет.
Им бы давно пора спать.
Моя молодежь уходит в город, я са¬
жусь записывать впечатления дня.
По рельсам идет группа молодежи,
человек десять парней и девушек,
они поют:
«Без тебя большевики «Обойдутся...
Надеюсь, это не про меня? Один па¬
рень лихо подсвистывает. Совершенно
ясно, что солнце восходит, оно всплыло
выше. На Лысой Горе, по ту сторону за¬
лива, блестят серебром трещины в кам¬
нях.
Проснулся я в 7 часов, за окном ваго¬
на гулял серый жидкий туман, сеялась
мокрая пыль. Через час вспыхнуло солн¬
це, но более тусклое, чем оно было в
полночь. Потом снова налетели клочья
тумана, и снова явилось солнце. Эти ка¬
призы продолжались часа три: впечатле¬
ние было такое, как бы где-то все время
открывают дверь на холод и он вторгает¬
ся в город, как морозный воздух со дво¬
ра в избу.
Около вокзала работает экскаватор,
выкусывая железными челюстями огром¬
ные куски земли. Эта машина вызывает
у меня глубокое почтение к ней, я хоро¬
шо знаю работу землекопа, которая так
нагревает поясницу, что кости в ней как
будто высохли, скрипят и готовы рассы¬
паться. Железное чудовище с длинной
шеей и глубокой пастыо на месте голо¬
вы гремит цепями, наклоняет шею, вы¬
рвав из холма кусочек весом в добрую
тонну, поворачивает шею, приподнимает
ее и, бескорыстно высыпав добычу на
платформу, снова наклоняется к зем¬
ле.
На работу машины смотрит женщина
солидного об’ема, ширина ее спины и
бедер едва ли меньше метра. На руке
у нее головастое дитя, лет двух, сосет
грудь, другую руку раскачивает человек
лет пяти и, неторопясь, почти басом,
убеждает:
— Мамка, иди! Чаю хочу...
Мужичок, тоже весьма крупный, с пле¬
ча бьет десятифунтовым молотом чер¬
ный, гранитный валун, молот упруго от¬
скакивает, но мужичок упрямо и метко
садит удар за ударом в одно и то же
место, из-под молота летят искры. Валун
не выдерживает и раскалывается на три
куска, а победитель благодарит его за
уступчивость громким, торжественным
«матом». Женщина, точно она только
этого и ждала, машиноподобно тащит
племя свое на искусанный экскаватором
пригорок, из-под ног ее обильно сыплют¬
ся комья земли, мелкий булыжник.
Крупные люди, неторопливая мощность и
стойкое упрямство работы — это впе¬
чатление закрепилось у меня на все дни
в Мурманске и «по вся дни» жизни. На
пустынном берегу Ледовитого океана, на
гранитных камнях, местами уже размоло¬
тых движением ледника и временем в пе¬
сок, строится город. Именно, так: люди
строят сразу целый город. Против вокза¬
ла, на пригорке, обширное здание гости¬
ницы, центральная часть его сложена из
разноцветных кусков гранита, а крылья
— деревянные, эти крылья и островер¬
хая крыша придали всему корпусу стран¬
ную легкость. Всюду идет стройка обще¬
ственно-служебных учреждений.
— Это будет больница, а там —
клуб, исполком, — говорят мне.
Выравнивается почва для будущих улиц,
свозят камень для мостовых; на го¬
ре, над городом строится целый поселок,
— маленькие домики. Небольшие особ¬
нячки обывателей, построенные «на ско¬
рую руку» деревянные, скучные коробки
без украшений, не многочисленны и не
заметны в общей массе нового. Особня¬
кам этим десять, пятнадцать лет от ро¬
ду, но, несмотря на юность, некоторые
из них уже обветшали, покривились.
— Строились кое-как, без расчета
на долгую жизнь. Урвать да удрать был
расчет.
Расширяется вагонный двор, расши¬
ряется порт, всюду шум работы, и сно¬
ва отмечаешь ее неторопливый, уверен¬
ный темп. Чувствуешь, что строятся
прочно, надолго.
В порту тяжеловато двигаются солид¬
ные бородачи, глаза у них пронзитель¬
но-дальнозоркие, голоса необычно гул¬
ки, точно эти люди далеко друг от дру¬
га и говорят в рупор. Руки этих людей
точно весла, широкие ладони деревянно
жестки. Очень крепкие люди. Они жа¬
луются:
— Причалов в порту нехватает, вона—
двое англичан на рейде ошвартовались,
приткнуться некуда.
— Траллеров мало, а то бы мы на
весь Союз рыбой хвастанули, — мечтает че¬
ловек в сапогах выше колен и в шляпе с
назатыльником.
Остроносый товарищ из исполкома охлаждает
бородатого мечтателя:
— Нет, нам похвастаться долго не уда¬
стся, мы даем только 6 процентов всего
улова, а Каспий — 54 проц., Дальний Восток
— 32...
— А ты дай траллера, — мы те покажем
Восток с процентами...
— Вот, когда пятилеточка обнаружит себя
для нас, тогда, товарищ, и сосчитай процент...
Только что пришел с моря траллер, трюмы его
набиты треской и палтусом, рыба лежит даже на
палубе, тяжелые связки красных морских окуней
висят на такелаже.
— Этот самый окунь англичане очень любят...
Толстый человек с каменным лицом оглушительно
кричит:
— Эй-эй, ребята, начинай выгружать...
Траллер похож на кита с парусами,
воткнули в спину кита две мачты и пла¬
вают на нем.
— Вот, когда нам эдаких суденышков
дадут полсотни за пятилетку...
— Должны дать больше.
Ловцов нехватает...
— Рыба — есть, ловец — будет; — уте¬
шительно говорит сутулый старик, мок¬
рый от плеч до пят, в кожаном перед¬
нике, выпачканном рыбьей слизью и кровью.
Усмехаясь, он сообщает мне: — Через двое,
трое суток должен притти с моря одноименец
твой «Максим Горь¬кий», — хороший новичок!
В огромных сараях рыбного завода женщины
укладывают в бочки освежеванную треску.
— Это повезем англичан кормить...
— Их бы, дьяволов, не треской, а кир¬
пичами кормить!
Молодой парень, матрос «вносит по¬
правку»:
— Треской, товарищи, питается не бур¬
жуазия, а рабочий класс Англии...
— Известно: чего барин сам не про¬
жует — собаке дает...
Говорят здесь отлично, кругло, веско,
чистейшим языком, не засоренным чу¬
жими словами.
— Вы, товарищ, на палтуса взгляни¬
те, — предлагают мне и ведут в помеще¬
ние, где анафемски холодно, и полени-
цами, с пола до потолка, лежит распла¬
станная, крупная рыба, вероятно, не ме¬
нее метра длиною, янтарное мясо ее бле¬
стит золотом застывшего жира.
— Помещениев нехватаит, — говорят за моей
спиной. Я начинаю замечать, что словцо
«нехватаит» — припев ко всем речам здесь.
*
*
В порту гремит работа, стучат топоры,
тяжело брякают цепи, гулко шлепается
тес о деревянный настил, работают ле¬
бедки на иностраных судах. Грузят лес
на три парохода, четвертый кончил по¬
грузку. Должно быть, эти пароходы при¬
везли части каких-то машин, множество
аллюмнния и рулонов газетной бумаги.
Последняя не очень радует глаз, доса¬
дуешь, что все еще нужно ввозить бу¬
магу в страну, которая обладает лесной
площадью в 825 миллионов квадратных |
гектаров, не включая сюда леса Якутии
и лесной массив Лены. Но затем вспоми¬
наешь, что до революции мы тоже вво¬
зили бумагу — ежегодно 280.000 тонн,
и что все крупные газеты наши печата-
лись на финляндской бумаге. И становит-
ся совсем не грустно, когда вспомнишь,
что «Крестьянская Газета» печатается
в количестве 1.450.000 экземпляров да
издает десяток журналов для деревни,
вспоминаешь огромные тиражи цен¬
тральных и областных органов, газеты
и книги нацменьшинств; каждый круп¬
ный уездный город тоже имеет свою га¬
зету, фабрики и заводы — тоже, затем
вспоминаешь обилие политической, на¬
учной, профессиональной литературы и
художественной.
Едва ли есть культурное государство,
которое за десять лет издало бы и про¬
дало только одних классиков 18.205.795
экземпляров, при чем на долю Льва Тол¬
стого приходится 1.826.000, Пушкина —
1.661.000, Салтыкова — 1.188.000,
Чехова
— 1.103.000, Некрасова — 984.000, Коро-
ленко — 741.000, Лермонтова — 470.000,
Достоевского — 403.000. И затем неисчи¬
слимый поток современной литературы,
переводной беллетристики. Естественно,
что бумаги «нехватаит». Поучительно бы¬
ло бы сопоставить цифры роста книж¬
ной продукции с цифрами десятилетий
90 — 900 — 910.
Размышляя об этом — вижу: вода за¬
лива, как будто, понижается, обнажая
рябое дно, усеянное крупной галькой
и раковинами. Кривокрылые чайки стонут
и падают в сыром воздухе, как бы при¬
творяясь, что они не умеют летать.
— Отлив, — говорят мне. — Идемте
взглянуть, тут англичане кран свои за¬
топили, черти, мо-огучий кран.
— Силы нехватает поднять его...
— Ну, все-таки поднимем!
— А как же!
Из воды торчат железные ребра, напо¬
миная грудную клетку, над нею — ги¬
гантский шлем, сквозь воду видны еще
какие-то лапы, рычаги; вода отходит в
море все заметнее, и железо под нею как
будто шевелится, приподнимаясь со дна.
Весьма похоже, что в Кольском за¬
ливе утонул марсианин из романа Гер¬
берта Уэллса.
— Вот это самое — оно! — говорит
высоколобый бородач и, вздохнув, дви¬
гает рукой, точно поршнем. — Видите —
шишечка там впутана?
«Шишечку» я не вижу, а есть что-то
кругловатое, размером в добрую бочку.
— Непонятно, — к чему эта шишечка?
— соображает бородач, встряхивая ко¬
жаный кисет и сунув в рот черную труб¬
ку. — Краны эти я довольно хорошо знаю,
в Архангельске видел, в норвеж¬
ских портах. Настроили они тут немало,
— говорит он сквозь зубы. — Видели на
берегу железные бараки? Это-казар-
мы, должно быть. Тюрьму в Алексан¬
дровой построили, каменные здания,
очень пригодились. Там, в Александров-
ске, профессор, знаменитый живет, к не¬
му люди ездят, как, в старину, к свято¬
му угоднику, старцу. Люди все больше
молодежь, студенты...
Мне нравится, что этот человек гово¬
рит о недавнем прошлом, как о старине.
Спрашиваю:
— Старина-то как будто не очень ста¬
ра?
Выпустив из-под усов струю дыма, он говорит:
— Тут привычка действует. С непри-
вычной ноше, десять сажен прошел, а,
кажется — с версту.
Приглашают посмотреть жировой за¬
вод, это — здесь же, в порту. Собесед¬
ник мой идет на шаг сзади меня и вор¬
чит:
— На мокром месте завод поставили,
в подвал вода просачивается...
Завод только что построен и еще не работает,
но уже вполне оборудован. Мне показывают
котлы, трубы, об’ясняют, что куда потечет
и откуда вытечет, но — виноват! — я слушаю
невнимательно, потому что мне совершенно
необходимо знать, что говорят и думают
бородатые люди. В нижний этаж завода, действи¬
тельно, просачивается почвенная вода.
Об’яснение этого дается откуда-то сбо¬
ку и снисходительно:
— Недогляд. Все поскорее хочется
сделать, терпенья нехватает...
Идем в город, пробираясь по рассы¬
панным доскам, бочкам из-под цемента,
кучам щебня, мусора. Но это не мусор
разрушения, а только естественные от¬
бросы нового строительства, и этот хаос
под ногами внушает чувство «омолажи¬
вающее».
После путешествия по городу пьем чай
в вагоне. Один из моих собеседников —
«старожил», он уже года три здесь, дру¬
гой — недавно командирован сюда, пар¬
тиец. Спрашиваю:
— Трудно здесь зимою?
— Темновато. Как навалится тьма эта.