Дорогая редакция! Прочитал весьма поучительную публикацию «Казусы сиротства» (см. «РТ» от 14 августа с.г.) и не удержался от того, чтобы не высказать соображения по поводу затронутой в ней проблемы. Сиротство как социальное явление, несмотря на все усилия государства и общественности, становится все более сложным и неискоренимым. При обдумывании этого вопроса я неизбежно обращаюсь к своему личному прошлому. Позвольте кое-что рассказать о себе.
Родился я 81 год назад в многодетной крестьянской семье. Всю жизнь посвятил обучению и воспитанию подрастающего поколения. С малых лет помогал родителям в домашнем хозяйстве.
Грянула война. Мой отец ушел защищать Родину, оставив на попечении матери девятерых детей. Мне было четырнадцать лет, у меня было шестеро младших братьев и сестер.
В декабре 1942 года при освобождении города Великие Луки отец погиб. «Доброжелатели» советовали нашей матери отдать младших детей в приют. Мы, старшие, возмутились, хотя были абсолютно уверены, что мать никогда не бросит никого из нас. Государство помогло поставить нас на ноги, воспитать достойными гражданами своей страны. В 1944 году мать была награждена орденом «Материнская слава». У нас, ее детей, не было никаких проблем ни с работой, ни с жильем, ни с законом. Лично мне советская власть дала все, в том числе и высшее педагогическое образование. Так было и со многими другими детьми, выросшими в многодетных семьях. Ни одна нормальная мать в те времена не бросала своих деток на произвол судьбы.
Тем не менее сирот в стране было много — шла война. Я приобрел богатый опыт общения с детьми, у которых война отняла родителей и других родственников. В сентябре 1946 года ко мне в первый класс привели двадцать семилетних воспитанников Чирки-Кильдуразовского детского дома №27. С началом войны из западных областей страны в Татарию было эвакуировано 92 детских дома, пять из них принял мой родной Буинский район. Детский дом №27 был эвакуирован из города Осташкова Калининской (ныне Тверской) области, то есть почти оттуда, где, защищая Родину, погиб мой отец. Это было для меня знаком судьбы.
За четыре года я полюбил своих учеников как родных сыновей и дочерей. Тогда, в годы первой послевоенной пятилетки, об усыновлении или удочерении не могло быть и речи. Люди воочию видели, что государство о детях-сиротах, детдомовцах думает, проявляет отеческую заботу. Они лучше питались, чем дети во многих семьях, были лучше одеты и обуты, обеспечены учебниками и письменными принадлежностями. Рядом с ними были воспитатели, медицинские работники. Детские дома имели подсобные хозяйства, транспорт.
Расстался я со своими первыми учениками 58 лет назад. Увезли их в Буинск, а спустя три года, по окончании ими семилетки, отправили в Казань для определения в училища, техникумы. Им сегодня по 68-70 лет, они ровесники моей младшей сестры. Надеюсь, что все живы-здоровы. Жаль, что связи между нами утеряны. Но всех помню. Помню не только имена и фамилии, но и глаза, лица, улыбки, голоса…
Как можно забыть Настеньку Васькину, которая, обладая прекрасным музыкальным слухом и голосом, была моей помощницей на уроках пения, первая запевала песню, подавая пример другим. А Володя Еременко, имея дикторский голос, часто выходил к столу читать вслух, показывая пример выразительного чтения. У каждого ребенка были свои таланты…
Наши отцы, уходя на войну, оставляли на попечении матерей по трое-пятеро и более детей. Идя в последний бой, были уверены, что дети вырастут, государство о них позаботится…
Сегодня в семьях растут в среднем по одному-два ребенка, но некоторые оказываются лишними, их оставляют в родильных домах, бросают в канализационные колодцы или мусорные баки, отправляют за рубеж в семьи иностранцев…Что же случилось с нами?
Николай ЖУРАВЛЕВ,
Верхний Услон