Рассказ
Памяти казанских альпинистов Юрия Кияшко и Юрия Урюпова
Об авторе
Писатель Ахат Мушинский - один из организаторов и исполнительный директор Татарского ПЕН-центра, главный редактор «Казанского альманаха».
Он пишет не только для взрослых, в 2006 году книга «Анас-ананас и другие» удостоена Национальной детской литературной премии России «Заветная мечта». Председатель жюри Эдуард Успенский заметил, что «Ахат Мушинский умеет писать о серьезном с легкой иронией и добрым юмором. Его проза, адресованная детям, как бы и нас, взрослых, касается».
А сегодня мы публикуем рассказ из новой книги писателя «Яблони цветут в октябре», которая скоро выйдет в Татарском книжном издательстве.
Который день от громкого «Да здравствует солнце!» просыпался Наиль. «Ну, Терентий! - выбираясь из спального мешка, подумал он. - Как петух кукарекает!» - Откинул полог палатки: Терентий Андреевич Красухин, а в команде альпинистов просто Терентий, отражая лысиной первые утренние лучи, в плавках да своих огромных горных ботинках, приседая, выкрикивал:
Да здравствует солнце!.. Раз, два!
И опять:
Да здравствует солнце!
На тонком ремешке болтался маленький перочинный нож в кожаных ножнах. Нигде-то он с ним не расставался.
Намахавшись, Терентий взял полотенце и поскакал с камня на камень вниз, к бурлящей у подножья ледника воде. Солнце только выглянуло из-за гряды и словно размышляло: подняться выше или спрятаться обратно.
Куда уж обратно! Коль Терентий кукарекнул - свети. Наиль вылез из палатки, поежился. Подсел к гудящему примусу и все еще не проснувшимися глазами уставился на резвый огонь под кастрюлей.
- Ну что, Наильчик, проснулся? - Терентий причесывал волосы, вернее, брал длинный клок над левым ухом и перекидывал расческой к правому - маскировал лысину. На шее мокрое полотенце, на небритом лице - улыбка.
Наиль пошел умываться. Горная речка шумно катила талые воды по валунам и отмелям. Он кидал в лицо студеную воду и думал, что остался один переход, а там уж они с Терентием нагонят группу.
Поднявшись к палатке, Наиль сел на камень, накрытый штормовкой, помешал ложкой дымящееся месиво. А Терентий тем временем выскоблил плошку, достал перочинный ножичек, привычным движением раскрыл и принялся затачивать спичку...
- Ради этого и таскаешь свой кесарь-то, - усмехнулся Наиль.
- Почему это? - поднял голову Терентий.
- Так за другой работой я его не знаю.
- Э-э, Наиль, нож в пути - товарищ.
- То-то и в постели с ним не расстаешься.
Терентий не ответил.
- Подарок что ль?
- Да, жена подарила.
«Бывшая» - хотел добавить Наиль, но промолчал: «Тоже мне - бросила и мужа, и сына... Любовь, видите ли».
Шли по нагромождению камней вдоль ослепительной стены ледника Ак-Су. Погода жаловала: полмесяца ясное небо. Такое на Памире редкость. Наиль прыгал с камня на камень, карабкался по склонам и думал о предстоящих восхождениях, о ребятах, которые ждут их. А еще Наиль думал о мастере механического цеха и товарище по увлечению - перворазряднике, чья спина, отягощенная увесистым рюкзаком, маячила перед глазами.
Странный он все-таки... Между прочим, кандидат технических наук. В цехе на него валят вину за аварию в сушилке, хотя известно, что виноват начальник цеха, бывший ученик Красухина, выжавший в свое время из простодушного мастера все, что надо, и ловко потом обскакавший на служебной лестнице. Жена меняет его на молокососа с киностудии. Другой бы не выдержал. А этот - тянет лямку и только чистит бархоткой ножичек, ею подаренный, улыбается. Наиль смерил взглядом по-юношески размашистый шаг Терентия: «Несется, и не поспеть за ним!» - и подумал, что Терентию скоро пятьдесят, а он перворазрядник и никогда не быть ему мастером спорта. Лишь мастером механического цеха и кандидатом кислых щей - на кой во вспомогательном цехе научная степень?
К перевалу подошли, когда солнце не успело сойти за далекий серо-голубой гребень главного хребта, но, раскрасневшееся в труде праведном, уже со зримой быстротой входило меж двух заснеженных вершин - на небе не удержаться, а посветить людям из горного проема еще можно.
Палатку разбили на леднике, на узенькой срединной морене. Плотно поужинали и стали укладываться спать. Наиль лег быстро, как солдат после отбоя, Терентий же по-штатски, по-курортному возился долго. Наконец стянул с себя пуховую куртку, ботинки, залез в спальный мешок и сказал нараспев всегдашнее: «Хорошо!».
Красухин проснулся оттого, что Наташин ножичек больно врезался в бок. Поправил его, глянул на командирские с подсветкой часы - шел двенадцатый час. Попробовал снова уснуть, но тоскливая тяжесть навалилась вдруг. Расстегнул спальник, этого оказалось недостаточно, и он выбрался из мешка, а затем, надев пуховик, и из палатки.
Над ледником царствовали луна и звезды, близкие, яркие, какие могут быть только на высоте. Терентий опустил голову и вновь окунулся в недобрую черную тень. Она путала реальность с воображением, таила в себе то тяжелое, что навалилось на Терентия в палатке. Лучше смотреть вверх. Он нашел глазами Большую Медведицу, поискал капризную Тасею - да, тут и она хорошо видна. Альпиниста потянуло на небольшой освещенный выступ метрах в сорока от палатки. Свет, только свет сорвет с души тяжесть.
Идти по невидимым камням было трудно. Но цель приближалась, и оставалось протянуть руку, чтобы по камню вскарабкаться на светло-голубое возвышение, как вдруг Терентий полетел...
Очнулся от нестерпимого холода. Вспомнилось: в темноте расстегнул спальник... Зашевелил рукой в поисках «молнии», но ее не было, не было и самого мешка, не было палатки... Замерзшими руками ощупал ледяные стены, задрал голову: над ним висела безучастная Большая Медведица, дрожала бледная Тасея. Все ясно - угодил в трещину, а книзу она сужается, и он врезался с лета в основание, как клин в разруб.
- Хорошо, - протянул бедолага и задумался. Да, хорошо, что ногами вниз, а не головой. - Наильчик! - крикнул он. - Наиль!..
Ответа не было. Только потрескивал где-то ледник, вздыхал, как живое существо.
Терентий посмотрел на гладкие стены западни, прикинул высоту, и у него противно засосало под ложечкой. Что делать? Ни ледоруба, ничего... Ладно хоть пуховик надел. Терентий пошевелил задеревеневшими пальцами и усмехнулся, вспомнив о ножичке, единственном оружии, которое еще как-то могло вгрызться в лед. Смешно!..
Но почему? Почему? Он полез непослушными пальцами под куртку, под свитер, достал нож, раскрыл.
Сперва ноги... Вытащить, пока не отморозил. Они вошли промеж почти соединившихся стен трещины. Терентий стал освобождать левую ногу, сместив тяжесть тела на правую. Лед не хотел поддаваться. Но с каждой минутой росла сноровка, руки почувствовали живительный прилив крови. Наконец он выдернул ногу, бесчувственную, в задубевшем помятом башмаке. Сколько, интересно, он провозился? Однако не стал смотреть на часы, принялся за вторую, с которой дело оказалось посложнее - для свободной-то ноги не было опоры.
Отдышавшись, еще раз позвал Наильку. Тот, видать, спал крепко. Привыкшими к полутьме глазами Терентий окинул трещину опытным глазом скалолаза: стены точно полированные, ни зацепки, и чем выше, тем дальше расходятся... Выковыривая ножичком ложбинки, Терентий двинулся вперед.
И ему в который раз повезло. Он увидел расщелину. Ее темная полоса тянулась до самого верха трещины. Терентий втиснулся в нее и продолжил орудовать игрушечным оружием. Резал ступени и старался ни о чем не думать. Углубление есть, нога держится, значит, надо приняться за противоположную стену.
А небо побелело. Исчезли и Медведица, и Тасея. Трещина наполнилась заутренним светом. Это бодрило, но силы были на исходе. Каждая пядь доставалась с трудом. И не только потому, что кончились силы - ширилась кверху спасительная расщелина...
Однако большой рост пока выручал. И чем шире расходились стены, чем меньше слушались руки, тем яростнее, тем несогласней делалось в душе, и он царапал, царапал ножичком лед.
А может, зря, может, сама судьба уготовила ему эту трещину? Но за что? Не его вина, что не все получалось, как задумывалось. А может, его? Вот и Наташа ушла. Стало быть, несостоятелен он в чем-то. Нет, все равно Наташа должна вернуться, слова в укор не скажу, но должна, мы же любили друг друга, сколько всего пережили, куда все это? А Лешка? Совсем мал, чтобы без отца-то... Нет, надо выбираться!
Час сменялся часом. Красухин крошил лед и медленно, то замирая в беспамятстве, то приходя в себя, двигался вверх. Каждая новая ступенька казалась последней, но он снова напрягал свои жилы и двигался - к светлеющей над головой воле, сантиметр за сантиметром, мокрый от пота и льда...
Когда до края трещины оставалось всего ничего, нога скользнула, и Терентий успел сказать себе: «Кончен бал!». Но, пролетев метр-другой, неожиданно встал как вкопанный: правая нога врезалась в выбоину стены.
«В везении мне все-таки не откажешь», - подумал Терентий и двинулся по пройденному пути снова. Он шел и на тяжелых свистящих выдохах вышептывал: «В нашей жизни еще все поправится, в нашей жизни столько раз весна...»
А чего не петь! Поют обреченные или победители. Кто он, пока неизвестно. Но посмотри, Терентий Андреич, солнце-то встает, уже бросило на ледник первые лучи, пусть еще не теплые, но светозарные. Вон как преобразилась ночная западня - хрустальный замок и только! Блестят изумруды, сверкают алмазы, переливаются лазуритами ледяные срезы, скоро побежит, затенькает талая вода. Жизнь бесконечна!
Словно на два существа разделился ночной первопроходец. Одно из них говорило эти бодрые слова, пело, философствовало, другое надрывалось на грани поражения.
«А Наильчика кто разбудит? Солнце-то взошло. Я разбужу, я, кто ж еще! Полтора метра осталось, каких-то полтораста сантиметров, тьфу!..»
Терентий, вцепившись разбитыми до крови пальцами в кромку льда, вытащил тело из трещины и упал в жесткий снег. Беспамятство, которое тут же накрыло его, длилось недолго. Он поднялся и побрел к палатке.
Пробудился Наиль от духоты. В палатке, нагретой солнцем, было жарко. Он огляделся - вот те на, задали храповицкого! - посмотрел на Терентия, и вид нелепо сложившегося поверх спального мешка старшего товарища развеселил его. Солнцето давно встало, проспал, петушок! Наиль выбрался на разогретые камни, вдохнул полной грудью, расправил плечи и во весь голос крикнул:
- Да здравствует солнце!
И снова, как это делает Терентий, с чувством:
- Да здравствует солнце!
Затем присел несколько раз, помахал руками и спустился к речке.
Вода в ней холодная - до ломоты в костях. Но он пересилил себя - эх, хорошо! А что ветеран-то все дрыхнет? Зачерпнул в котелок воды и заспешил обратно.
- Терентий Андреич, подъем!
Тот зашевелился.
- Подъем, подъем, чай вскипает. - Наиль свернул спальник. - Посмотрел бы, солнцето какое, и ни облачка, вот везет!
Терентий приподнялся и на четвереньках полез из палатки, высунул голову, зажмурился... День и вправду обещал быть безоблачным.
Ахат МУШИНСКИЙ
1982г.
