Повестка
Мой отец был искусным бондарем, работал на заводе "Красный Восток". В то памятное утро он как раз собирался на работу, а тут почтальон принесла повестку, в которой ему предписывалось к 14:00 явиться на сборный пункт Кировского военкомата. В одночасье уладив увольнительные дела, собрав свои нехитрые пожитки, отец вышел за ворота, на ходу жадно выкурив папиросу. Затем, окинув дом прощальным взором, он посадил меня на плечи, и мы двинулись к военкомату. Шли через весь город пешком, рядом следовала враз притихшая мачеха.
Признаюсь, я тогда, в четыре года, еще плохо соображал, куда мы идем и зачем. На широких отцовских плечах чувствовал себя лихим всадником и радостно колотил ножками, чтобы мой конь скакал быстрее. Если бы я знал, куда торопил любимого отца...
У военкомата отец снова выкурил папиросу, постучал в железные ворота, потом сильно и неловко поцеловал меня, поставил на землю и ушел... Эти скрипучие ворота разъединили меня с отцом навсегда.
Пожар
В 1944 году мне исполнилось семь лет. Жили мы с мачехой на улице Фрунзе. Помню, декабрьские дни были очень холодные, так что детвора практически не высовывала носа из дома. Бывало, лежишь в холодной постели и сосешь камешек соли, чтобы заглушить голод, ждешь, когда мачеха придет с работы и сварит суп из картофельной кожуры.
В тот день она вернулась неожиданно рано, открыла дверь с возгласом: "Пожар!". На ходу засунув ноги в валенки, я выскочил на улицу и увидел огромное, вполнеба, зарево. Горела школа, вернее, военный госпиталь, куда со всех фронтов свозили тяжелораненых. Полыхали одновременно все этажи. С улицы было отчетливо видно, как метались в оконных проемах медсестры, нянечки, больные. Вот кто-то костылем разбил стекло верхнего этажа, и оттуда горящими факелами стали падать вниз загипсованные больные - один, второй, третий... И ничего нельзя было сделать!
Рядом со мной при виде этой жуткой картины схватилась за сердце и тяжело осела в снег пожилая женщина. Это было так страшно и несправедливо - бойцы, которые почти всю Европу прошли, нелепо гибли в глубоком тылу.
Вот уже 66 лет прошло, но увиденное в тот вечер из памяти не стирается. С тех пор в народе эту школу-госпиталь прозвали "горелой". После войны здесь вновь функционировала школа, потом разместился филиал института физической культуры. А недавно я узнал, что горелую школу снесли. Вот и все, хотя я бы на этом месте поставил обелиск...
Военные сны
Война, опалив душу человека, уже никогда его не отпустит, даже если ты в ту пору был ребенком. Вот и меня не отпускает. Чем ближе праздник Победы, тем чаще вспоминаю своего отца, всматриваюсь в любимые черты на старой единственной фотографии. А недавно мне приснился сон, будто мой отец, без вести пропавший, идет на Берлин. Он продрог от холода, у него совсем развалились сапоги, задубела от грязи шинель, а он все идет и идет...
Как бы это ни казалось кощунственным, но после войны мне порой думалось, что семьи, получившие "похоронки", более счастливы, чем мы, у которых близкие значатся в списке без вести пропавших. Они хоть знают, где могила, могут приехать или прийти, поговорить с дорогим человеком. А нам оставалось лишь напрасно ждать долгие годы, десятилетия. Какое из испытаний в жизни может быть более жестоким?
Губная гармошка
В первые победные дни Казань заполнили толпы пленных немцев, которых использовали как рабсилу на строительных объектах. Особенно много их трудилось на возведении оперного театра, получившего впоследствии имя Героя Советского Союза Мусы Джалиля. Мы, мальчишки, часто наблюдали, как по утрам пленные под конвоем поднимались по улице Пушкина. Они шли широкой колонной, полностью перекрывая улицы, о чем-то переговаривались, играли на губных гармошках. Несмотря на статус пленных, немцы выглядели бодро, были свежевыбритыми, у многих на кителях даже виднелись белые подворотнички.
У театра немцев, как правило, распределяли по бригадам, и они расходились по объекту, работали старательно и даже как-то самозабвенно. Но стоило конвойному ударить по рельсу, как стройка моментально затихала. Обед для немцев - святое.
Однажды, когда пленные возвращались с работы, один пожилой немец кинул в толпу, где стоял и я, свою губную гармошку. Она упала на асфальт прямо мне под ноги. Я быстро подобрал инструмент и побежал домой. Мачеха, узнав, откуда у меня гармошка, велела выкинуть ее на помойку. Но она была такая красивая, что я решил спрятать гармошку на сеновале.
По вечерам я вынимал из потайного места свой заветный музыкальный инструмент, мы с друзьями спускались к озеру Кабан и по очереди наигрывали на гармошке. Музыканты из нас были, конечно, никудышные, но у моего друга Виталика неплохо получалась мелодия "Катюши". Под его аккомпанемент мы, перевирая слова, бесконечно долго пели любимую песню. Но однажды мой музыкальный трофей с сеновала странным образом исчез - так прекратились наши спевки. Осталась только память.
