В Казани вышла в свет книга стихов с грустным названием "Убывает свет вечерний". Автор - Владимир Лавришко. Вместо предисловия - его собственное "Послесловие к судьбе поэта", ибо, как он пишет: "С середины 90-х годов недоразвитого нашего капитализма, сменившего наш развитой социализм, я не написал ни одной стихотворной строчки".
В аннотации к сборнику написано, что в нем избранное - "за три десятилетия существования в поэзии". Прочитав книгу, можно с уверенностью сказать, что автор в поэзии не только существовал, но - жил:
Что ты щуришься, разиня?
Что теребишь рукава?
Нет страны такой - Россия.
Есть больная голова.
Есть аптечные облатки
от непрошеной тоски.
Да какие-то тетрадки,
где какие-то стишки.
Грустные строки, но стихи-то хорошие. И о главном. Нынешнее время непоэтов вгоняет поэтов в тоску, та конвертируется в стихи... Разница же между полнокровной жизнью в поэзии и существованием в ней, как известно, не в соотношении минора и мажора, а в качестве "продукции":
Прощай, моя песенка! Спета
была без особых затей,
попавши в аквариум света
из немилосердных сетей.
Стихотворение процитировано полностью. Что по прочтении имеет читатель?.. Красивости в поэзии не работают. Да и трудно представить "аквариум света из немилосердных сетей". Трудно на современном уровне развития поэзии и прощать неточные, а еще - глагольные рифмы, без которых мастера своего дела обходятся давно и легко. Потому что их откровенная примитивность, как правило, тянет на свой уровень и замысел стихотворения, который бы, возможно, действительно светился, когда б не первые попавшиеся рифмы, а ими чаще всего и оказываются глагольные.
Казалось бы, секрет технически совершенных стихов прост. Работай над рифмами, не употребляй глагольных, если ты не рифмоплет-любитель, а нечто большее... Заявка на большее в сборнике тоже есть:
Спасибо всем
недобрым людям -
по их тычкам добро нашло.
Стал слух до боли абсолютен
к тому, что есть и что прошло.
Есть и подтверждения этого. Вот стихи о времени послевоенном - в них детали,
увиденные абсолютно зорко:
Жизнь умудряла нас наукой,
переводя из класса в класс.
Физрук у нас был однорукий,
безногий завуч был у нас.
Или уже о времени застоя - стихотворение о жизни, в которой ставить нечего на сценах театров: завлитчастью безуспешно ищет современные пьесы, в которых бы "в свете данного момента", "не нарываясь на скандал", отражались пленумы ЦК, интенсификация села. Где было бы все "толково и остро", но чтобы в них никто не умирал. И чтобы зритель при этом не покидал залы, невзирая на фальшь и скуку ...
Поэту настоятельно советуют написать такую драму! Он и пишет - стихотворение "Драма":
В ней за стенкой радио играет,
в ней не жизнь,
а так - белиберда...
Но живут, никто не умирает
(и меня включая) от стыда.
Абсолютный слух на время, в котором он живет, поэту необходим. Подходя с этим тезисом к поэме "Узел связи" - о строительстве КамАЗа, обострим слух и мы, читатели. Первая строка поэмы "Просыпайтесь - будильник звонит!" - прямой, кажется, отсыл к некрасовскому "Спи, кто может". Но сколько ж можно спать?..
КамАЗ строится,
время катится!
А кто времечко проспит,
ох, спохватится!
Просыпаются комсомольцы страны и парни, девушки из фантастического города Зурбогана, придуманного Александром Грином, где "человек ходит прямо". Строят автогигант, яростно меся грязь и замешивая бетон. Строят свое будущее, не щадя сил. Женятся, смотрят фильмы о революции, требуя "продолжать кино", когда гаснет свет:
Раздосадованный страшно
в темноте порою, но
ждет народ,
что скажут страстно
книга, живопись, кино!
Просыпается страна, слушает Набережные Челны - здесь он теперь - узел связи времен:
Мы - прежде всего,
это внуки "Авроры"!
Мы - дети победных "катюш".
"Надеждою страны" чувствует себя молодежь - "привычные дети привычного века к тому, что стригут на виду". А в витринах уже появившихся магазинов - манекены в велюровых шляпах, взирая на идущих со смены в спецовках:
Уверены шляпы -
идет потребитель!
Идут потребители - мы...
Но пока "мы" строим светлое будущее - "стеклянные стены", то есть ясный, прозрачный мир, где можно будет смотреть друг другу в глаза, не опуская взора. Где герой, которому дали имя Байрам (Праздник), по завету деда мечтает носить праздник в груди:
"Ты молод, - сказал он, -
как утром лоза.
А я на подъем тяжел.
Но видят с тревогой
мои глаза -
не к каждому
праздник пришел.
Хоть брата
родного стриги и шерсти -
курдюк набивает баран.
Под ношею путник
согнулся в пути.
Прими эту ношу, Байрам!.."
В поэме немало пронзительных строк, много экспрессии, энергии, страсти, правды. Может быть, поэтому о ней некогда хорошо отозвался Евгений Евтушенко. Может, поэтому ее в свое время назвали антисоветской. Мы назовем ее вневременной. Бывают такие литературные произведения: какое время ни возьми, а они все не ко двору. Впрочем, сегодня поэма увидела свет - впервые в своем первозданном виде, без редактуры и цензуры. Символично, что случилось это накануне 90-летия комсомола, строившего КамАЗ.
