В начале 90-х минувшего века, когда постсоветские ультрарадикалы спешно перелицовывали "развитой социализм" в капитализм с человеческим лицом, я разделил свой блокнот пополам вертикальной чертой и стал вносить по ее стороны итоги произошедших перемен: по левую - что мы потеряли, по правую - что обрели.
Поначалу казалось, что уложусь в страницу-две, однако скоро мой перечень утрат и благоприобретений сравнялся со списком греческих кораблей из гомеровской "Илиады"! Причем "левых" записей, в отличие от "правых", становилось все больше, а иные и вовсе поменялись местами, подтверждая бренность скороспелых оценок. К примеру: хорошая, казалось бы, идея - сделать всех собственниками. Вот и жена моя купила на свои ваучеры три акции "АвтоВАЗа", и теперь акционерное общество раз в год присылает ей в качестве дивидендов почтовый перевод на... пять рублей - половину стоимости трамвайного проезда до узла связи. И где теперь Гусинский с Березовским? Почувствовали разницу? Таких примеров, когда "плюс" обернулся "минусом", в моем гроссбухе тьма!
Не стану докучать читателю перечислением несомненных советских достояний, о которых ностальгирует сегодня половина населения страны. Что проку брюзжать вслед навсегда ушедшему в историю поезду? Сопоставлю лишь некоторые из нынешних нравственных "ценностей" с теми, которыми жил и дорожил, далекий от благополучия, двор моего детства, отрочества и юности по улице Лево-Булачной. Сегодня здесь египетская "Пирамида" - памятник эстетическому аскетизму, некоей магической химере. По сути же - безбожию, поскольку воздвигнута она на месте православного собора. Тут коммунисты и нувориши в "понятиях" сошлись: первые использовали храм под гараж, вторые - возвели на намоленном месте помпезный развлекательный комплекс, цена одной корпоративной вечеринки в котором в разы превысит все вместе взятые зарплаты и пенсии прежнего двора. Прямо по Высоцкому: "И ни церковь, ни кабак - ничего не свято!"
Мой двор мог служить индикатором уникального общественного образа жизни. Половина трудоспособного мужского населения двора (включая автора этих строк) в три смены вкалывала на оборонных заводах, несколько человек - на железной дороге, в трамвайном депо, автохозяйстве, сфере обслуживания. Палитра профессий была здесь вообще на редкость колоритной: токарь, литейщик, машинист, возчик-ассенизатор, учитель, сапожник, пожарный, печник, уборщица, швея, нападающий СК Урицкого, банщик. Кто тут только не жил - оседлые цыгане, монашка, семья глухонемых! В этом мини-социуме, ограниченном каре из четырех домов постройки XIX века, где многие семьи видели небо сквозь полуподвальные решетки, оконца каретников и чердаков, царил особый морально-нравственный климат. Пьяный был редкостью (гуляли, в основном, по общенародным и религиозным праздникам). О беспризорниках, бомжах и проститутках вообще не было речи. Наколка на коже воспринималась как скотское тавро, мат походя не звучал, песенки типа "В нашу гавань заходили корабли" и "Чайный домик, словно бонбоньерка" считались блатными. Подростки курили тайно от взрослых, пряча сигарету в рукав телогрейки. Картежное "очко" осуждалось, как азартная зэковская забава, и даже за безобидную детскую "чику" участковый вызывал родителей "игроков" на беседу. Мужик, по слухам, как теперь говорят, нетрадиционной сексуальной ориентации, хранил свой "изъян", как военную тайну, боясь стать позором двора.
Азы межрелигиозной толерантности дворовый контингент постигал в очереди к кабинкам общественного туалета, куда татары с русскими устремлялись по утрам.
Человека с кумганом уважали в ней более других - за чистоплотность, потому как ни ванн, ни душей, ни водопроводных кранов в тех "клоповниках" не было в помине. Отсутствие классового антагонизма подтверждало мирное сосуществование бывшей домовладелицы Натальи Гонцеровской, отец которой до революции держал прогулочные пароходы на озере Кабан, и ее прислуги Нюры. Старушки получали равные пенсии и делили на двоих общий стол с керосинками в кухне превращенного в "коммуналку" особняка экс-судовладелицы.
А еще во дворе главенствовал культ книги: читали все - от мала до велика! Ребята, помимо школьной библиотеки, записывались сразу в несколько районных и городских, набирая на дом кучу литературы: от "Декамерона" и "Милого друга" - до повестей и фрондерских стихов входящих тогда в моду Аксенова и Евтушенко. Романы проглатывались за ночь и передавались друг дружке, как эстафетная палочка. По начитанности наш крестьянско-пролетарский двор мог дать фору любому из нынешних гуманитарных вузов. Не верите? Включите программу "Такси" на НТВ.
Вопрос: "Какой сорт яблок напоминает автора Гулливера?" поставил в тупик трех столичных студенток (кстати, без пяти минут преподавательниц английского языка), беспомощно залепетавших в ответ: "Антоновка? Китайка?". Им и в голову не пришло, что популярнейшее произведение всех времен и народов "Приключения Гулливера" написал англичанин Свифт по имени Джонатан. Впрочем, судя по всему, и яблочный сорт стал для них открытием.
Пятиклассник из моего двора подобный тест в секунду бы расщелкал под орех! Хотя названия яблок, в отличие от имени писателя, он вряд ли знал. "Книжкин двор" воспитывал талантливых ребят. Мой сверстник, окончивший химико-технологический институт, стал ведущим инженером на "Оргсинтезе", "краснодипломник" КАИ - конструктором КАПО, а выпускница пединститута - директором математической школы.
Я часто задаюсь вопросом: какие же неведомые раньше моему сермяжно-целомудренному двору нравственные идеалы и максимы привнесла в нашу жизнь перестройка? Что чувство локтя трансформировалось в чувство когтя, а обращение гордое "товарищ" в "господина"? Так еще булгаковский Шариков утверждал: "Господа все в Париже!", а генерал Чарнота из "Бега" под мостом того же Парижа выдал пророческое для будущей России обращение: "Господа нищие!" Что песенки из подворотни легализовал приблатненный нынешний шансон, а низкопробный шлягер "В нашу гавань" известный детский писатель сделал брендом своих теле- и радио программ? Что сквернословие перекочевало на экраны, в эфир и печать, а сленг, жаргон и "феня" и вовсе подменили нормальную речь? Что школьники познают реальный секс задолго до уроков анатомии, а "зависание" в Интернете вместо чтения книг превращает их в дебилов? Что порицаемый некогда улицей игорный азарт превратился в прибыльный бизнес, сделав миллионы людей невольными жертвами "одноруких бандитов"? Что презираемые прежде "педики" устраивают гей-парады на улицах Москвы, а их так называемая субкультура - цепочки, фенечки, сережки, пирсинг и прочие атрибуты дикарей - стали повальной культовой модой? Как, впрочем, и подкожная "художественная" роспись. И это, пожалуй, единственный повод порадоваться за нынешнее поколение "тату": его, по крайней мере, ожидает веселая старость - представьте, сколько будет вокруг старушек с татуировками на пояснице!
Короче говоря, в итоге перестройки мы получили не ценности, а цены, отступив в эпоху вырождения. Ренессанса, увы, не получилось. Ради чего было затевать тогда весь этот сыр-бор? И таких ли перемен требовал пульсирующий от эмоционального нетерпения кумир молодого поколения восьмидесятых Виктор Цой? Сегодняшнее состояние наших душ весьма пессимистично продиагностировал поэт: "И жутко нам, что нынешнего нет, а в будущем не видно и былого". Писатель Даниил Гранин выразился по этому поводу более прозаично: "У людей потеряна идея жизни". Что касается меня, я полагаю так: хочешь завтрак в постель - спи на кухне! А вы как думаете, "господа нищие"?
Евгений УХОВ, журналист.
