Кавказский пленник

Ничто не усиливает любви так, как непреодолимые препятствия.

Лопе де Вега

Табличку с собственными датами рождения и смерти Андрей Рогожин сам снял с могильного креста. Жизнь продолжалась, несмотря на то, что, пока солдат был в плену, его уже похоронили. Полгода мать носила на его могилу цветы. Сын не вернулся с первой чеченской войны – вместо него на родину прибыл «груз-200». С воинскими почестями «цинк» закопали на сельском кладбище среди могил рогожинской родни.

Односельчане искренне жалели Андрея. Какая несчастливая у парня судьба! Подумать только, в пять месяцев от роду оказаться в тюрьме! А все из-за матери. Хотя, кто ее осудит? Среди ночи допившийся до белой горячки муж схватил плачущего Андрейку за ножки и на глазах жены с размаху ударил его о стену! И та, не помня себя от ярости, всадила ему в горло кухонный нож. Пока мужеубийца находилась под следствием, сотрудники милиции пристроили новорожденного в детскую больницу. После суда ребенок вслед за мамашей отправился на зону, где он «мотал срок» до достижения трехлетнего возраста. Потом его определили в детский дом, откуда его забрала освободившаяся по амнистии мать.

После восьмилетки Андрей окончил ПТУ по специальности «обработка металлов резанием», работал в совхозной мастерской. Руки у парня оказались золотыми. Если надо было что-то подварить, починить, расточить, шоферы со всей округи обращались исключительно к нему. Практически из металлолома он восстановил грузовичок «ГАЗ-53» подвел водопровод к кормокухне. Начальство на него нарадоваться не могло!

В армию его призвали вместе с овчаркой Линдой, которую он загодя натаскивал для службы во внутренних войсках. Они сразу же оказались в Чечне. А вскоре мать вызвали в ростовский морг на… опознание. В рефрижераторе с изуродованными, обгоревшими телами она вроде бы узнала сына. Хотя лицо было обожжено так сильно, что различить черты было практически невозможно. Ей показали какие-то рентгеновские снимки, сказали, что группа крови совпадает, – в общем, убедили. Цинковый ящик погрузили в самолет, и мать полетела провожать сына в последний путь. В аэропорту «Бегишево» гроб сгрузили в военный «УАЗ» и в сопровождении сослуживцев повезли на кладбище к заранее вырытой могиле.

Односельчане искренне жалели Андрея. Какая несчастливая у парня судьба! Подумать только, в пять месяцев от роду оказаться в тюрьме

А полгода спустя по телевизору показали сюжет про трех российских военнослужащих, только что освобожденных из чеченского плена. Земляки сразу узнали в одном из них Андрея, которого «похоронили» всей деревней. Пленник ничуть не изменился: такой же круглолицый, плотный, не похудел даже – зарос только чуток. Выходит, ошиблось материнское сердце и вместо сына закопали кого-то другого?

…По возвращении Андрей первым делом отправился на кладбище. Помянул лежащего под его надгробием неизвестного солдата, открепил с креста табличку со своей фотографией. Кто знает, может быть, солдат этот его однополчанин, погибший в том же бою? Неизвестный солдат недолго занимал чужую могилу: из воинской части приехал офицер с двумя солдатами, гроб выкопали и повезли обратно в Ростов – терзать ужасной процедурой опознания сердца других родителей.

Так Андрей стал жить «за себя и за того парня». Первое время ему докучали журналисты – местные и московские. В их числе был и автор этих строк. Рогожин уже устал рассказывать, как оказался в плену:

– Шли колонной из Грозного в Гудермес: четыре грузовика, четыре БМП. Я за рулем боевой машины пехоты. Напоролись на засаду. Сидевший рядом со мной майор принял след от заряда, пронизавшего головную машину, за выстрел из ракетницы и вовремя не дал команду рассредоточиться. А боевики, подбив замыкавшую машину, захлопнули ловушку и стали расстреливать нас из гранатометов. Страшно вспомнить, что тут началось! Ребята живьем горели на снегу и в «броне». Я успел открыть дверцу кабины и вывалиться из подбитой машины, а остальные ребята и Линда сгорели внутри. Тот обугленный парень, похороненный вместо меня, вполне мог оказаться одним из них: в колонне было 50 человек, а в живых осталось только четверо. Меня и еще троих раненых дудаевцы увезли в горы. Все это время я жил у чеченцев в ауле Зандак.

Я слушал Андрея, и создалось впечатление, что он чего-то недоговаривает про плен: то ли боится, то ли вспоминать тяжело. Спустя два года, оказавшись в этих краях, решил разыскать бывшего кавказского пленника. В деревне его не оказалось – последнее время его вообще здесь видели редко. В гараже он больше не работал, в основном пропадал в лесу. «Чем же он там занимается?» – «Корень жизни выращивает». – «Чего-чего?» – «Женьшень!»

В армию его призвали вместе с овчаркой Линдой, которую он загодя натаскивал для службы во внутренних войсках. Они сразу же оказались в Чечне. А вскоре мать вызвали в ростовский морг на… опознание

Люди говорили мне, что Андрюху после плена словно подменили. Он стал молчалив, задумчив. Обзавелся новой овчаркой, назвав ее, как прежнюю, Линдой. Мать тоже недоумевала: «Чувствую, гложет сына какая-то тоска, а причину ее понять не могу. Неужели навели на него какую-то порчу? Или, может, он веру поменял?»

Чтобы найти его убежище, пришлось немало поплутать по сосновому бору, пока еле заметная тропка не вывела меня к покрытым пленкой, напоминающим парник сооружениям. Вышедший из бревенчатой сторожки бородатый мужчина, удерживавший за ошейник яростно рвущегося пса, мало напоминал того простецкого, смущенного журналистским интересом к его персоне солдата – раздался в плечах, потемнел лицом, заматерел. Одно слово: «человек-корень» – именно так и переводится женьшень. Мое появление отшельника не огорчило, скорее обрадовало – поговорить-то не с кем.

– Андрей, чем тебя, металлиста от бога, привлек экзотический «корешок жизни»?

– Началось это с плена. Семена женьшеня дал мне на дорогу дед Бессултан, в семье которого я прожил те полгода – их ему привез с Дальнего Востока его старший сын, геолог. Старик столько сил отдал посадкам, но все без толку – в горах этот многолетник не приживался. Когда я вернулся, узнал, что местные энтузиасты создали кооператив по выращиванию женьшеня, и подался к ним. Правда, к тому времени они, разочаровавшись в своей идее, забросили плантацию. Так что мне пришлось возделывать ее в одиночку.

А дело это хлопотное, кропотливое, знаний и опыта требует. Кое-чему я научился еще у Бессултана, чем-то помогли любители, с которыми я переписываюсь. Урожай во многом зависит от выбора места, а здешний лес не отравлен химией, к тому же в корнях корабельных сосен много особой грибковой плесени, необходимой для выращивания женьшеня. Открою еще один секрет: тут много гадюк, а они считаются верными экологическими индикаторами природной чистоты. Женьшень  – растение хрупкое, капризное: обломится стебелек, упадет веточка, и корешок тут же уходит в себя, затаивается на долгий срок. Но у меня, слава богу, женьшень растет.

– Выходит, ты теперь частный предприниматель?

– Громко сказано! Корешок в основном выращиваю для себя, родных, знакомых, хотя и на рынке на него большой спрос: его настоями лечат стенокардию, выводят песок из почек. По легендам, он не только от болезней лечит, но может поставить на ноги даже находящегося при смерти человека! А здешний корешок по содержанию полезных лечебных веществ во многом превосходит считающийся эталонным дальневосточный.

Когда был опорожнен второй чайник с женьшеневой заваркой, я спросил его: в чем все-таки причина произошедших с ним перемен? И Андрей заговорил наконец о том, что я от него хотел услышать:

– Сказать по правде, мне на войне крупно повезло: во-первых, остался жив, во-вторых, плен стал для меня не таким страшным. На мое счастье никто из родственников Бессултана не был убит на войне, поэтому ненависти ко мне они не испытывали. За шесть месяцев, проведенных в Зайнаке, я не знал ни побоев, ни издевательств, ни унижений. Работал наравне с остальными членами семьи в поле, на винограднике, ухаживал за скотиной. Бессултан часто повторял чеченскую поговорку: «Летом не поработаешь – зимой котел не закипит». Спал я в доме, ел за общим столом. Заслужил особое расположение старика-хозяина: я ему всю технику отремонтировал, даже старый, еще советских времен, мотоцикл, соорудил портативную кузню с горном и поддувалом, ветряк для электрического освещения. Денежного выкупа за меня не требовали – я честно рассказал, что, кроме матери-богомолки, у меня нет никого и денег ей взять неоткуда. Поэтому она и узнала о том, что я жив, уже после того, как произошел обмен пленными.

– А что, мать действительно такая верующая?

– Она еще в колонии начала замаливать свой грех. А когда я ушел в армию, зачастила в церковь. Даже села вышивать болгарским крестом икону Владимирской Божьей Матери, надеясь, что та станет моей защитницей. А тут соседка позвала ее на заработки – мыть вагоны на станции Круглое Поле. Матери достался последний вагон. Стала протирать щеткой потолок в купе, сорвалась с верхней полки и рухнула в проход прямо на ведро с водой, сильно поранив руку. Кровь хлещет, а она подняться не может! Стала нашептывать про себя молитву. И тут в купе вбегает встревоженная напарница. По ее словам, она почувствовала, что с товаркой что-то неладное. Не поспей она вовремя, мать, скорее всего, истекла бы кровью.

– Так, может, та икона тебя и спасла?

– Я тебе вот что скажу: не икона, а внучка Бессултана Зарема меня спасла. Я когда потом перечитывал пушкинскую поэму «Кавказский пленник», поразился строчкам: «Очнулся русский. Перед ним, /С приветом нежным и немым, / Стоит черкешенка младая». Ну надо же! Ведь подобное случилось и со мной, когда боевики выбросили меня, связанного, из джипа посреди двора. Как только я эту девушку увидел, так сразу понял: вот он, мой ангел-хранитель, теперь мне все нипочем! Даже страх смерти, не покидавший меня, пока я был у них в руках, исчез. Зарема недавно окончила школу, но, как все кавказские женщины, выглядела чуть старше своих лет. У нее было красивое, словно точеное, лицо, блестящие черные волосы с вплетенными монистами доставали до пояса. Все в ней совпадало с моими книжными представлениями о горянках, даже кувшин на ее плече.

…По возвращении Андрей первым делом отправился на кладбище. Помянул лежащего под его надгробием неизвестного солдата, открепил с креста табличку со своей фотографией. Кто знает, может быть, солдат этот его однополчанин, погибший в том же бою?

Сначала она дичилась, настороженно приглядываясь ко мне, но довольно скоро все смелей и откровенней стала со мной заговаривать. Нам даже не приходилось таиться от ее родных. Из старого медного шандала я выковал ей розу с распускающимися лепестками – она радовалась ей, как ребенок! И чем дольше жил я в этой многодетной трудолюбивой семье, тем больше мне хотелось остаться здесь навсегда. И, конечно, жениться на Зареме.

Когда боевики приехали за мной, чтобы доставить в пункт обмена, старик с сыновьями вышли меня проводить, звали в гости после войны. С Заремой мы договорились, что я буду писать ей до востребования в райцентр, – почтового отделения в ауле не было.

Слушая рассказ Андрея Рогожина, я вспоминал одноименные романтические произведения Пушкина и Лермонтова, в которых безответно влюбленные в русских пленников черкешенки помогают им избавиться от цепей и кандалов, а сами в отчаянии бросаются с обрыва в Терек. Однако время существенно скорректировало классический сюжет: передо мной сидел современный кавказский пленник, который в неволе обрел взаимную любовь и готов был заплатить за нее свободой.

– А тебе она пишет?

– Да. В последнем письме сообщает, что объявила родителям – замуж выйдет только за меня. Те ничего против не имеют, и дед одобрил: «С таким мастером, как этот русский, ты не пропадешь!» Но с условием: после свадьбы мы должны жить с ними. Зарема тоже уговаривает меня приехать: «Я поставлю на окно зажженную лампу, и она будет гореть до тех пор, пока ты не вернешься». Честное слово, после таких слов я готов хоть сейчас бросить все и мчаться к ней сломя голову! И Линду с собой прихвачу.

P.S. Вскоре после нашей встречи началась вторая чеченская война. Уехал он или нет, мне не известно. И о том, как сложилась дальше жизнь Андрея, остается лишь гадать. В одном не сомневаюсь: война в их с Заремой планы точно не входила…