Почему бы не запустить для бывших учителей такую программу?

Не так давно гостем программы Владимира Познера на Первом канале российского телевидения был министр науки и высшего образования РФ Валерий Фальков. Познер был сильно удивлён, когда среди учебных направлений, популярных у российских абитуриентов, министр назвал педагогические специальности.

Между тем, например, в Казанском федеральном университете педагогическое направление подготовки действительно пользуется большим спросом абитуриентов. Да, молодые люди готовы учиться на учителей. Почему не все из них потом доходят до школ? Как можно помочь педагогам остаться в профессии? И какие проблемы образования выявила во всём мире пандемия коронавируса?

Накануне августовской республиканской педагогической конференции мы говорили об этом с директором Института психологии и образования КФУ Айдаром Калимуллиным.

– В отношении абитуриентов к педагогическим специальностям действительно произошёл в последние годы серьёзный сдвиг, – говорит Айдар Минимансурович. – Помню, когда я был ректором Елабужского пединститута, мы с трудом закрывали бюджетные места, особенно по естественно-научным специальностям. Кстати, отголоски этой ситуации наблюдаем в некоторых педагогических вузах и по сегодняшний день. В 2011 году, когда к Казанскому университету присоединяли два педагогических вуза, ТГГПУ занимал 64-е место в рейтинге по качеству приёма в России, а Елабужский пединститут – 72-е.

В прошлом году КФУ был в пятёрке лучших вузов по стране по среднему баллу ЕГЭ поступающих на педагогическое направление. А по контрактному приёму мы были первыми в России. Ребята с этими баллами могли поступить на бюджет в другой педагогический вуз. А пришли к нам на платное. Вот и сегодня, когда приёмная кампания 2020 года ещё в разгаре, мы имеем средний конкурс по заявлениям на педагогические профили подготовки девять человек на одно бюджетное место.

– Как вам кажется, почему так происходит?

– Потому что это КФУ. Мы ведь не зря вошли в сотню мирового рейтинга THE именно в разделе «Образование». Это другой уровень подготовки. У нас отличные лаборатории – оборудованию завидуют некоторые западные коллеги. У нас селекция преподавателей, доступ к лучшим электронным библиотекам – университет тратит по 30–40 миллионов рублей в год на подписку. Какой-нибудь маленький вуз просто не может себе этого позволить. И всё это работает на качество подготовки.

– Но эти абитуриенты – они реально планируют быть учителями или просто хотят получить достойное образование, а там как пойдёт?

– Мы, конечно, исследуем их мотивы. И надо сказать, мотивация пойти работать в школу у наших студентов достаточно высокая. Ну, может, к пятому курсу, когда они уже прошли педагогическую практику, она немного снижается, тем не менее они готовы работать учителями.

– Однако у нас постоянно говорят, что учителей в школах не хватает… А уж молодых учителей не хватает и того больше.

– А вы поинтересуйтесь, что происходит, когда у нас молодой учитель приходит в школу. Часто ему как новенькому дают худшие классы, от которых другие отказываются. И он остаётся с таким классом один на один. Плюс огромная бюрократическая нагрузка. Плюс он видит первую зарплату, а если человек не попал в число получателей гранта «Наш новый учитель», то это в районе 17 тысяч рублей.

И вот молодые педагоги начинают думать: «А зачем мне это нужно?» У нас отличные программы обучения, а система рекрутинга в школах, к сожалению, не выстроена. Я бы, например, карту такую сделал – где в течение трёх лет после университета из школы уходят молодые учителя, там директора надо менять! Потому что есть ощущение, что директорам молодые учителя особо и не нужны. Не секрет, что чаще всего учителей не хватает в глубинке, в районах. И как там пытаются решить эту проблему? Вот, например, руководитель управления образования Сабинского района Ильфат Фоатович Шакиров – он постоянно приезжает к нам в институт. Встречается со своими студентами, теми, кто из Сабов к нам поступил, контролирует, как они учатся. Пока не было пандемии, он организовывал им поездки в район, школы показывал. Жильё им пробивает, гранты разные. И в прошлом году к нему в район приехали более тридцати молодых учителей. А в некоторые районы – только единицы.

– То есть роль личности руководителя очень велика…

– Ещё пример. Недавно мне звонит директор одной школы: «Мне нужен учитель!» Говорю: «Так приезжайте к нам. Сейчас будут госэкзамены, вы сможете присутствовать. Выбирайте!» – «У меня нет времени!»

Он думает, что будет сидеть и ждать, и к нему молодёжь пойдёт… А времена изменились! У нас в институте шестьдесят процентов студентов учатся платно. Никаких обязательств, даже формальных, по отработке они не несут. Да и бюджетники тоже сегодня свободны на рынке труда. Это в большинстве своём очень талантливые студенты! Но пока не появится заинтересованное отношение у руководителей отделов образования, у директоров школ, к ним молодёжь не пойдёт. Вот сабинский руководитель, елабужский глава района – они постоянно к нам приезжают. Остальных не видим. Все сидят и ждут. Нет понимания, что нужно выстраивать систему и привлекать молодёжь в школу.

– Возвращаясь к вопросу о том, с чем сталкивается молодой учитель, придя в школу… Есть ли какой-то зарубежный опыт, как строить работу с начинающими педагогами?

– Да, есть интереснейший опыт в некоторых странах, когда к молодым учителям сразу приставляют полноценного наставника. У нас реальное наставничество не предусмотрено. Там молодым снижают нагрузку на первый учебный год и дают возможность параллельно посещать занятия других преподавателей. Психолог с ними работает отдельно. И постепенно они втягиваются в работу. Кстати, на зарубежных педагогических конференциях обычно демонстрируется масса книг с названиями типа «Мой первый год работы в школе», «Моя адаптация» и так далее. Много ли у нас в России таких книг? Зато четверть учителей у нас – люди предпенсионного и пенсионного возраста. Это же большаяпроблема. Особенно критичная ситуация, на мой взгляд, складывается в области преподавания математики, физики, информатики. В условиях демографического под­ъёма недостаточно учителей начальных классов.

– Прошедший учебный год, особенно его конец, нелегко дался нашим учителям. Какие ещё школьные проблемы выявили пандемия и вызванный ею массовый переход на дистант?

– Главная проблема, которую выявила эта ситуация практически во всём мире, – это социальная дифференциация. Начиная с того, что у кого-то есть необходимые для дистанционной учёбы гаджеты, а у кого-то нет.

Дальше – доступ к качественным источникам информации. Платформ для дистанта много, они не систематизированы. Насколько я знаю, сейчас Минпрос работает над созданием единой удобной платформы. На­деюсь, к сентябрю она заработает. А мы в свою очередь должны научить студентов на ней работать. И надо это сделать оперативно, чтобы, если что, новая волна пандемии не застала нас снова врасплох. Поэтому с 1 сентября мы в институте вводим новый дополнительный модуль, посвящённый, в частности, созданию цифровых уроков и онлайн-курсов.

Но даже если мы берём хорошие платформы для дистанционного образования, с ними ещё надо уметь работать. И это уже вопрос наличия грамотного учителя. Я боюсь даже предположить, сколько учителей у нас не владеют методикой такой работы. У нас ведь есть хорошие школы, есть не очень хорошие, а есть очень плохие. Есть столичные, городские и сельские школы. То есть опять же – мы имеем неравный доступ к качественному образованию.

Это большая проблема. Но у нас не очень хотят её признавать. А она опять же связана с нехваткой учителей. У меня есть статистика о потребностях республиканских школ. И я вижу, что в течение десяти лет ситуация не меняется, потребность в кадрах только растёт. Если так будет продолжаться, лет через десять – двадцать у нас останется несколько хороших школ в Казани и, может, по одной в районе. Проблему надо признать и начать решать.

– Вы уже назвали один из путей решения – руководители системы образования должны озаботиться рекрутингом молодёжи. Есть ещё какие-то идеи?

– Думается, как раз сейчас есть отличные предпосылки, чтобы отчасти решить проблему с педагогическими кадрами. Вот я несколько лет назад общался с зарубежными коллегами, они говорят: когда наступает экономический кризис, многие талант­ливые люди приходят работать в школу. Потому что это бюджетная сфера, это гарантированная зарплата. И у нас сейчас такая ситуация. Я встречаю многих своих бывших студентов из Елабуги, которые ушли из школы в девяностые годы. Хотя, между прочим, в институте были отличниками. И вот сейчас, когда условия для мелкого и среднего бизнеса стали хуже, им нужна стабильная работа. И они говорят, что вернулись бы в школу. Но боятся – времени много прошло, многое подзабылось, да и дети теперь совсем другие…

Вообще, традиционно примерно пять процентов российских студентов обучались по программам педагогического образования. Где они сейчас? Поэтому можно было бы запустить в республике программу «Вернись в профессию». Для таких вот сорокалетних людей, которые уже воспитали своих детей, у которых есть определённая жизненная мудрость, которым не надо искать жильё… В других странах это называют поздним входом в профессию, и это нормальное явление. Вариантов, механизмов их возвращения в школу можно выстроить множество. Им можно дистанционно давать дополнительные необходимые знания, есть международный опыт такой подготовки. Наш институт вполне мог бы реализовать такую программу. Это был бы недорогой для республики проект, который бы быстро окупился. Но тут должна быть, что называется, политическая воля, это должен быть именно государственный проект.