Старые статьи

Письмо стахановца, сборщика механического цеха завода “Красный путь”

Обвинительное заключенно по делу Пятакова, Радека, Серебрякова и др. раскрыло перед трудящимися Советского Союза картину чудовищных преступлений жалкой кучки троцкистских подонков, картину нечеловеческих мерзостей. Враги народа пойманы с поличным. Они не уйдут от суровой и заслуженной кары советского суда.

Таких мерзостных людишек, как Пятаков, Серебряков, Радек, Сокольников и их сподручных, не могло нарисовать самое злое воображение. Эти люди, потерявшие совесть и человеческий облик, замышляли отдать нашу великую родину на растерзание фашистким чудовищам. Подлые изменники хотели отдать богатства нашей страны, толкнуть СССР в костлявые объятия капитализма.

Номер не прошел! Мерзавцы предстали перед судом многомиллионого советского народа.

Я жду, как и миллионы моих братьев рабочих-стахановцев, суровой кары фашистким собакам. Вместе с трудящимися нашей великой страны я отвечу на гнусные вылазки троцкистких гадов повышением производительности труда, улучшением качества работы.

Стахановец Дербышев.

ВЫТРАВИТЬ ИЗ ВСЕХ ЩЕЛЕЙ ТРОЦКИСТСКИХ ПОСЛЕДЫШЕЙ

Во всех производствах завода имени Ленина состоялись многолюдные митинги, посвященные обсуждению обвинительного заключения и материалов судебного процесса над антисоветским троцкистским центром.

Рабочие и служащие в своих выступлениях выражают глубочайшее возмущение чудовищными преступлениями, которые совершили перед родиной предатели и убийцы из троцкистской банды — Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и их сподручные.

Рабочий-слесарь 7 производства т. Трубников заявил:

— Нельзя равнодушно и спокойно читать о том, что кучка мерзавцев хотела предать нашу родину, восстановить капитализм в стране, поделить СССР между капиталистическими странами. Нет, им это не удастся!

С речью полной негодования выступил на митинге рабочий 5 производства тов. Митягин:

— Враги хотели сбить нас с правильного пути социалистического строительства. Они устраивали крушения поездов, убивали рабочих, посягали на жизнь наших любимых вождей. Подлые людишки хотели отдать капиталистам завоевания Великого Октября. Это им не удалось и не удастся. Банда просчиталась. Наш ответ на бандитские действия должен быть один—разоблачить всех троцкистских последышей, до конца из всех щелей вытравить ядовитых змей!

В принятой резолюции рабочие завода единодушно заявляют:

— Больше бдительности! Теснее ряды вокруг ленинско-сталинской партии, вокруг любимого вождя, друга и учителя товарища Сталина!

Вышинский: Что вам известно о троцкистской подпольной деятельности Пятакова?

Логинов: С Пятаковым я встречался в начале 1928 года. Я был исключен в это время из партии. Пятаков дал мне, Лившицу и Голубенко директиву о том, что в ближайшее время нужно будет подать двурушническое заявление об отходе от оппозиции, чтобы вернуться в партию и тем самым получить возможность начать группировать вокруг себя троцкистские кадры и продолжить борьбу против партии.

В одну из последующих встреч Пятаков сказал, что основной формой борьбы должна быть отныне террористическая деятельность. При этом Пятаков сказал, что это точка зрения Троцкого.

Вышинский: Говорил вам Пятаков, против кого направлены террористические акты?

Логинов: Да. Пятаков указывал, что террористический акт должен быть направлен в первую очередь против Сталина. Пятаков предложил создать на Украине троцкистский центр, в который вошли бы Коцюбинский, Голубенко, Лившиц и я.

В конце 1932 г. я сообщил Пятакову, что украинский центр создан. В 1931 году Пятаков выразил недовольство тем, что вопрос о террористической борьбе попрежнему ограничивается у нас общими фразами. Пятаков сказал, что основное внимание должно быть уделено именно террору и что один исполнитель значительно дороже ряда широких организаций.

В начале лета 1935 г, Пятаков указал, что надо совершенно твердо готовить террористические акты против Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, а на Украине — против Косиора и Постышева. Я ответил, что основные наши исполнители предназначены для террористических актов на Украине, кроме отдельных лиц, предназначавшихся для вызова в Москву.

Вышинской: Много их было?

Логинов: В Одессе под руководством Голубенко была организована группа лиц, которую возглавлял Калашников и которая подготовляла террористический акт против Сталина; в Днепропетровске возглавлял группу Жуков, подготовлявший террористический акт против Ворошилова.

Во время этой же встречи Пятаков поставил вопрос, что сейчас нужно встать на путь широкой деятельности в области разрушения тяжелой промышленности.

Вышинский: Что же вам указал делать в этой области Пятаков?

Логинов: Он указал, что основное внимание должно быть уделено химической части коксохимической промышленности, ибо она имеет оборонное значение.

– Далее свидетель Логинов показывает, как он осуществлял эту директиву Пятакова.

На новых строительствах химические цехи вступали в строй намного позже коксовых печей, заводы пускались в ход без служебных цехов и т. д.

Вышинский: Не было ж у вас разговора с Пятаковым об его новой поездке за границу?

Логинов: Пятаков указывал, что он в 1935 г. вновь был-за границей и получил от Троцкого подтверждение директивы о том, чтобы установить связь с иностранцами — фашистами, находящимися внутри Союза, более решительно, чем это проводилось до этого времени. При этом Пятаков мне указывал, что имеется совершенно твердая договоренность Троцкого с фашистскими организациями в Германии и договоренность с руководящими правящими кругами в Японии о совместной борьбе против советской власти.

Вышинский: На каких условиях?

Логинов: Он сказал, что вопрос идет о больших территориальных уступках как на востоке, так, и на Украине.

Вышинский: Теперь о Ратайчаке. Скажите. как вы были с ним связаны по преступной деятельности?

Логинов: Так как Ратайчак хорошо знал коксохимическую промышленность, я рассказывал ему, какие мероприятия мы намечали.

Вышинский: Что вы говорили Ратайчаку о связи с Граше и агентами иностранной разведки?

Логинов: Я говорил, что перед нами стоит задача установления связей с иностранными разведками.

Вышинский: Как отнесся Ратайчак к вашему сообщению?

Логинов: Ратайчак в этот момент как раз искал, через кого можно было бы установить связи с иностранной разведкой, и я ему указал на Граше.

Вышинский (обращаясь к Ратайчаку): Был у вас такой разговор с Логиновым?

Ратайчак: Да, такой разговор имел место. Логинов сообщил мне, что имеет соответствующую директиву от Пятакова. Скоро от Пятакова получил директиву и я.

Вышинский: Обвиняемый Пятаков, вы подтверждаете это показание?

Пятаков: В основном подтверждаю.

Вьшинский (к Логинову): Известно ли вам что-либо о преступной деятельности Лившица?

Логинов: Вернувшись из Берлина в 1931 году в конце лета или в начале осени, я встретился с Лившицем и передал полученные мною в Берлине от Пятакова директивы. Я сообщил Лившицу о создания Пятаковым украинской троцкистской организации, куда входил также и Лившиц.

В 1932 и 1933 гг. в троцкистском подполье на Украине нам пришлось с Лившицем проводить совместную работу.

Вышинский (к Лившицу): Вы не имеете никаких замечаний по поводу показаний свидетеля Логинова?

Лившиц: Нет.

Вышинский: Расскажите, пожалуйста, о вашем отношении к объединенному троцкистко – зиновьевскому террористическому центру.

Сокольников: Мне был известен состав объединенного центра, были известны террористические установки, было известны, что еще осенью 1932 г. объединенный центр намечал подготовку террористических актов против Сталина и Кирова. Было известия, что Бакаеву поручена работа по сосредоточению всех связей с террористическими группамм объединенного центра. Было известно, что московские террористические группы подчинены Рейнгольду. Моя работа в параллельном центре началась летом 1935 г. До этого она выражалась о выполнении поручения относительно переговоров с одним дипломатическим представителем. В начале 1934 года Каменев предупредил меня, что дипломатический представитель одной страны может обратиться ко мне с запросом о подтверждении того, что переговоры, которые ведутся Троцким за границей, ведутся им не от своего собственного лица, а что за Троцким действительно стоит организация, представителем которой он и является.

Вышинский: Такой вопрос был обращен к вам?

Сокольников: Да, в середине апреляя 1934 г., после окончания одной из официальных бесед с представителем одной страны, с которым я часто встречался по своим служебным обязанностям. Разговор произошел по окончании официальной беседы, когда переводчики вышли в соседнюю комнату. В то время, когда я провожал своего собеседника к выходу, он спросил меня, известно ли мне, что Троцкий обратился с некоторыми предложениями к его правительству. Я подтвердил, что мне это известно. Он спросил далее — являются ли эти предложения серьезными?

Я подтвердил и это. Он спросил меня — является ли это моим личным мнением? Я сказал, что эта не только мое мнение, что это мнение и моих друзей.

Вышинский: Вы передавали кому-нибудь об этой своей беседе с представителем иностранного государства?

Сокольников: Об этой беседе я примерно черз месяц разговаривал с Радеком, а потом с Пятаковым. В июле 1935 года Радек мне ообщил, что Троцкий выражал неудовольствие, что я выполнил это поручение формально, т.е. подтвердил полномочия, но не подтвердил предложения по существу, не защитил их, не агитировал за них.

Летом 1935 года, несколько месяцев спустя после арестов зиновьевцев и части троцкистов, я, зная, что я выделен в параллельный центр, считал, что я обязан связаться с его членами.

Я обратился первоначально к Радеку.

Вопросы которые мы обсуждали с Радеком, были вопросы выполнения террористических установок и вопросы организационого порядка в этой связи. Затем мы обсуждали и некоторые программные вопросы.

Вышинский: Какие например?

Сокольников: Пограммные вопросы в связи с изменением международной обстановки. Мне известно было о переговорах, которые вели члены объединенного центра с правыми.

Вышинский: С кем персонально?

Сокольников: Я знаю, что с Каменевым велись переговоры с Бухариным и Рыковым, знаю, что Зиновьев и еще кто-то, сейчас не помню, вели переговоры с Томским и Углановым.

В этих переговорах была установлена общность и основных программных вопросов и общность тактических установок, в частности принятие террористического способа борьбы. Но правые не вошли в блок. Они заявили, что, будучи согласны со всем, они хотят сохранить свою отдельную организацию, свою центральную группу и поддерживать лишь контакт с объединенным центром.

Что касается программных установок, то еще в 1932 году говорилось, что и троцкисты, и зиновьевцы, и правые сходились в основном на программе, которая раньше характеризовалась как программа правых. Это так называемая рютинская платформа, она в значительной мере выражала именно эти, общие всем трем группам, программные установки еще в 1932 г.

Вышинский: Вы с Пятаковым говорили после того, как вернулся из-за границы?

Сокольников: Да, это было в январе

Окончание на 3 стр.

Вышинский: Когда вы возобновили свою антисоветскую преступную деятельность?

Серебряков: Осенью 1932 года. Ко мне зашел Мрачковский и информировал меня о создании троцкистско-зиновьевского блока, назвал состав этого центра и тут же сообщил, что центр решил на случай своего провала выдвинуть запасный центр.

Вышинский: Как вы отнеслись к этому предложению?

Серебряков: Для меня оно не было неожиданностью. Я хотя и отошел от контр-революционной деятельности троцкизма,но все-таки у меня осталось контрреволюционные настроения, несмотря на подачу заявления в 1929 г.

Вышинский: Когда вы подали заявление в 1929г., вы действительно оставались троцкистом?

Серебряков: Да, внутренне оставался

троцкистом…

Далее подсудимый Серебряков показывает, как он встретился в Гаграх с Пятаковым, взял на себя руководство вредительской работой на транспорте и руководство закавказской троцкистской террористической организацией.

Серебряков: В 1934 г. или, может быть, к конце 1933 г. я зашел в НКНС, повидал там А. М. Арнольдова. Он выразил полную готовность взять на себя осуществление в руководство вредительской работой на транспорте. Мы с ним поставили задачу совершенно конкретную и точную: срыв

перевозок, уменьшение ежесуточной погрузки методом увеличения пробега порожних вагонов, неувеличения заниженных уже до этого нори пробега вагонов и паровозов и т.д. В 1934 году ко мне в Цудортранс пришел Лившиц, он был начальником Южной дороги. Я его информировал о своем разговоре с Арнольдовым. Он мне сообщил, что у него на Южной дороге имеется заместитель — Зорин и что он может развернуть работу. В 1934 г. я же привлек к вредительской работе на транспорте начальника Томской дороги Миронова. Я имел также сведения в 1934 г., что привлечен Фуфрянский, работающий в НКНС, а также Емшанов — заместитель начальника дороги Москва—Донбасс. Называлась также фамилия Князева как члена организация.

В 1935 г., когда пришел на транспорт Л. М. Каганович, и у меня возникли большие опасения о возможности провала всей группы, Арнольдов меня успокоил, что вредительская деятельность на транспорте очень хорошо замаскирована вот этими самыми “нормами”, что «предельные нормы» получили, так сказать, права гражданства на транспорте. Несмотря на то, что «предельные нормы» получили право гражданства, Каганович разоблачил все это. Арнольдов проводил эту работу не только сам, а с помощью теоретиков «предельных норм», среди которых были не только члены организации. Он был с ними как-то связан, фамилии их он мне не называл.

Арнольдова Каганович снял после разоблачения пределыщиков. Тогда Арнольдов сказал, что в НКНС заместителем наркома идет Лившиц, и предложил, чтобы все связи по транспорту передавались Лившицу.

В 1934 году в Москву приехал Мдивани и сообщил мне с Пятаковым, что в Заквказье работа развертывается и что центр намечен, и просил нашей санкции. Мдивани сообщил, что у них стоял вопрос о террористическом акте против Берия. Мы с Пятаковым дали указание взяться за подготовку террористического акта против Сталина, не преостанавливая подготовку террористического акта против Берия.

Вышинский:Не приостанавливая?

Серебряков:Не приостанавливая.

Вышинский: Следовательно, я правильно понимаю, что вместо одного покушения которое предлагал Буду Мдивани, вы предложили два покушения?

Серебряков: Да. Когда в 1936 году я встретился опять с Пятаковым, возник вопрос о подготовке еще одного террористического акта, а именно против Ежова. Было дано задание Мдивани поставить вопрос возможном объединении с дашнаками в Армении, с муссаватистами в Азербайджане и грузинскими меньшевиками в Грузии.

Вышинский: Что было реально сделано во исполнение этого решения?

Серебряков: Насчет дашнаков и муссаватистов в конце 1935 года Мдивани мне сообщил, что он нащупал только связь, а с меньшевиками он заключил соглашение. Контакт с меньшевиками у него был установлен на той основе, что Грузии предоставляется превалирующее влияние на территории Закавказья.

Вышинский: Грузия подчиняет своему влиянию Армению и Азербайджан?

Серебряков: Да. Она самостоятельное государство, играющее в Закавказье ведущую роль.

Допрашиваемый государственным обвинителем подсудимый Лившиц подтверждает показания Серебрякова в части, касающейся связи с ним.

Подсудимый Пятаков подтверждает, что давал указания Лившицу о вредительской работе на транспорте.

Объявляется перерыв до 11 ч. утра 25 января. (ТАСС).

Отвечая на вопрос тов. Вышинского об участии в подпольной троцкистской преступной деятельности после 1927 г.. Дробнис показывает, что после возвращения в партию в 1929 г. он возобновил троцкистскую деятельность в начале 1932 г. Направляясь на работу в Среднюю Азию, он получил задание Пятакова связаться там с Сафоновой и со Смилгой, перед которым центром были поставлены задачи организации террористических групп для того, чтобы их можно было “импортировать” в Москву.

Далее Дробнис показывает, что в мае 1934 года по решению троцкистского центра, при помощи Пятакова, он перебрасывается в Западную Сибирь для укрепления троцкистской контрреволюционной деятельности, при чем Пятаков выдвинул совершенно новую задачу: не только террор, но и диверсия, и вредительство. Отвечая на вопрос тов. Вышинского, в чем заключались указания Троцкого, Дробнис показывает: “Пятаков сказал, что,необходимо привлечь к этой работе и специалистов из числа бывших вредителей и тех, контрреволюционно настроен, и что надо в Западной Сибири связаться с Шестовым, Леоновым и Владимиром Косиором. По дороге в Кемерово, куда я был назначен заместителем начальника Кемеровокомбинатсроя, я остановился и имел беседу с руководителем западно-сибирского центра Мураловым.

Вышинский: В Кемерове вы связались с местными троцкистами?

Дробнис: В Кемерове я стремился заслужить доверие партийных и советских организаций, чтобы уменьшить подозрительное и недоверчивое отношение к себе и потом начать вербовать людей.

В марте 1935 года я был вызван к Пятакову, чтобы проинформировать его о моей вредительской, диверсионной работе в Кузбассе и особенно на Кемеровском химическом комбинате. Пятаков сказал мне, что Троцкий требует наиболее энергичной наступательной работы и подчеркнул, что не надо стесняться средствами.

Вернувшись в Кемерово, показывает Дробнис, он, по указанию Пятакова, связывается с вредителями: начальником строительства Норкиным и с главным инженером Карцевым и развернул работу по плану, разработанному Норкиным и согласованному с Пятаковым. В план входило распыление средств по второстепенным мероприятиям, торможение строительства в таком направлении, чтобы важные обекты не ввести в эксплуатацию в сроки, указанные правительством. Главным образом вредительская деятельность была развернута на предприятиях оборонного значения.

Вышинский: Главным образом на предприятиях оборонного значения?

Дробнис: Да. В действующих предприятиях по коксохимическому заводу сознательно был допущен ряд недоделок, которые очень серьезно отражались на работе завода, понижали качество продукции, давали кокс очень высокой влажности и вольности. Несмотря на то, что рабочие коксохимического завода стремились улучшить работу, им это не удавалось вследствие вредительства, которое там проводилось. Шестов приехал ко мне в Кемерово осенью 1935 года. Он рассказал, какие у него намечаны мероприятия, главным образом, по срыву шахтостроения, снижению добычи угля и ряду других мероприятий. Он мне посоветовал, чтобы я использовал на Кемеровском руднике бывшего вредителя Пешехонова.

Шестов, очевидно, не мог охватить Кемеровского рудника. Поэтому мне пришлось непосредственно заняться этим делом. Мне удалось получить связи с заместителем начальника, а потом начальником центральной шахты Носковым, с Шубиным, Куровым и при их помощи провести вредительскую работу.

Вышинский: Носков, Шубин и Куров — это все те, которые судились по кемеровскому процессу?

Дробнис: Да. В одной беседе Носков заявил мне о том, что Пешехонов ему сказал, что он привлек в организацию для вредительской работы немецкого инженера Штиклинга.

Вышинский: Тот самый Штиклинг, который проходил по кемеровскому делу?

Дробнис: Да. Я ответил Носкову: это хорошо. Таким образом, была развернута работа и на Кемеровском руднике. В июле 1935 года Носков докладывал мне о том, что им подготовлен взрыв шахты “Центральная”, которой он руководил. Я это одобрил.

Вышинский: А вы обсуждали вопрос о том, в каких условиях этот взрыв должен произойти?

Дробнис: Носков сказал, что такое вредительское мероприятие, как загазирование шахт, связано со взрывом и влечет за собой человеческие жертвы. Я сказал: что же, надо и на это пойти. Это будет даже хорошо, ибо вызовет озлобление рабочих и даст возможность привлечь их симпатии на нашу сторону.

Вышинский: Вы, значит, не только одобрили этот план Носкова — взрывать шахты, но дали также санкцию на то, чтобы это было произведено в условиях прямой гибели рабочих?

Дробнис: Я спрашивал у Носкова—можно ли произвести такой вредительский акт без жертв? Он мне сказал, что это исключено. Я после этого сказал, что тут миндальничать нечего, на это надо пойти.

Вышинский: Как вы объяснили это?

Дробнис: Я говорю, что… что надо… я уже говорил о том, что надо пойти и на это, что это даже… и если даже это вызовет жертвы, это в свою очередь вызовет озлобление рабочих и тут будет польза нам.

Вышинский: Но это же не то, что вы пытались здесь утверждать. Вы здесь говорили, что спрашивали Носкова: нельзя ли баз жертв обойтись? По вашим словам выходит, что вы не только не хотели жертв, но, наоборот, вы считали, что чем больше будет-жертв, тем лучше будет для вас.

Дробнис: Да, ну так, примерно…

Вышинский: Ну, я понимаю, что об этом неловко вам, конечно, говорить здесь перед народом, говорить такие вещи неловко, но надо говорить. Тут ничего не поделаешь. Вы говорили о том, что смущаться этим нечего?

Дробнис: Говорил.

Вышинский: А это означает, что если погибнут при этом рабочие, пускай гибнут. Вы подбадривали Носкова?

Дробнис: Да.

Вышинский: Насчет убийства рабочих подбадривали и даже говорили, что чем больше убийств, то будет лучше, так я понимаю вас?

Дробнис: Да.

Вышинский: Потом этот взрыв был произведен?

Дробнис: Я был арестован 6 августа, а взрыв был 23 сентября.

Вышинский: А санкцию на взрыв вы дали?

Дробнис: А санкцию я дал в конце или середине июля.

Вышинский: Следовательно, ваш арест не помешал осуществлению взрыва потому, что оставался на заводе Носков?

Дробнис: Да.

Вышинский: А можно было помешать?

Дробнис: Помешать? Конечно, можно было.

Председательствующий: Подсудимый Дробнис, а какие вы давали советы Носкову относительно вопросов, если бы все выяснилось, на кого нужно было свалить эти диверсионные вредительские акты?

Дробнис: Свалить всю вину на беспартийных специалистов.

Председательствующий: Хотя бы ни к чему не причастных?

Дробнис: Ну, само собой понятно.

(ТАСС).

Вышинский: Расскажите, в чем выражалась ваша преступная троцкистская деятельность в Сибири?

Богуславский: Моя деятельность началась с начала февраля 1928 года, когда я получил через Сосновского директиву Троцкого о создании сибирского тропкмстского подпольного центра.

Этот центр был оргзннзован в следующем составе: руководитель центра — Муралоф Н.И., я — Богуславский, Сумецкий, Кроль, Сурнов, Сосновский, Белобородов, а затем, по приезде в Сибирь, и Радек. Сибирский центр был связан в 1928 году московской группой троцкистов через Эльцина, а в последующие годы через Смирнова. Через Смирнова же сибирский центр был связан с образовавшимся в 1932 году троцкистско-зиновьевским центром в Москве.

Вышинский: Когда и где вы встречались с Пятаковым?

Богуславский: В начале 1932 года, месяца не помню, видимо, в феврале, в Наркомтяжпроме, в кабинете Пятакова, а также в последующие ГОДЫ — в 1933 и 1934 гг. также у него в кабинете и на квартире. В 1932 году Пятаков информировал меня о свидании, которое, имело место в Берлине между Пятаковым, Смирновым и Шестовым, с одной стороны, и Седовым — с другой. Он сказал, что во время этой встречи им была получена директива Троцкого, которая ставит на иные рельсы работу троцкистов, а именно: основным методом работы становится террор, а затем, как он тогда мне сказал, задача заключается в том, чтобы чинить всяческие затруднения в хозяйственной работе Советского Союза.

Получение этой директивы Троцкого поставило перед нами вопрос о перестройке сибирского центра, ибо еще в 1929 году мы, выполняя директиву Троцкого, возвратились в партию с двурушнической маневренной целью, что обязывало нас хотя бы временно прекратить всякие связи и работу.

Получив директиву Троцкого в 1932 году, мы воссоздали сибирский центр. Этот центр и был организован в составе Муралова. Богуславского и Сумецкого.

Работа этого центра в 1932 году, главным образом, сводилась к налаяжшванию растерянных связей и подготовке к организации террористических актов. При чем непосредственное руководство террористической работой принял на себя руководитель центра Муралов, а я лично нащупывал возможность проведения в жизнь второй части директивы о создании так называемых затруднений и проведении хозяйственной политики советского правительства и партии. В том же 1932 году мне стало известно от Муралова о том, что в Новосибирске организована террористическая группа под руководством Ходорозе для совершения террористического акта против секретаря Сибирского краевого комитета партии Эйхе. Муралов сообщил мне в 1933 году, что Ходорозе командировал одного из участников этой группы Николая Иванова в Москву для совершения убийства Сталина. В 1933 году я создал на транспорте ряд вредительских троцкистских ячеек на Омской и Томской железных дорогах. В 1934 г. я имел, вторую встречу с Пятаковым. Найдя работу нашу совершенно неудовлетворительной, Пятаков поставил уже задачи, которые хотя были не новы, но звучали по-новому. В 1934 г. впервые в нашем лексиконе появляется громко сказанное слово «вредительство».

Вышинский: Вы делали что-нибудь по этим директивам к 1934 году?

Богуславский: По отдельным встречам которые у меня были с членами центра Мураловым и Сумецким, я знал о том, что в Кузбассе развернута значительная вредительская работа Дробнисом и Норкиным.

Что касается работы на транспорте, которой руководил я сам, то в 1934 году значительно увеличивается количество аварий на железной дороге, которое, осуществлял Житков. Осуществляется особенно значительно вредительская работа на строительстве новых железных дорог, в частности на дороге ЭЙх—Сокол.

В 1934 году мне стало известным, что кроме террористических групп Ходорозе и Шестова Муралов поручил директору одного из совхозов Кудряшеву совершить террористический акт против председателя Совнаркома Молотова, приезд Которого ожидался в Сибирь, и в частности в этот совхоз. Подготовка террористических актов велась таким образом, чтобы они не были сосредоточены в одном месте. Шестову поручено было организовать террористический акт над Молотовым, если он приедет в Кузбасс.

Вышинсний: От кого Кудряшев получил такое задание?

Богуславский: От Муралова. Я хочу указать еще на один террористический акт — со стороны Житкова.

Вышинский: На кого готовил покушение Житков?

Богуславский: Это было покушение, которое подгтовливал Житков против Кагановича, но это было позже, в 1935 году.

Вышинский: А против тов. Кагановича еще кто-нибудь готовил покушение, кроме Житкова?.

Богуславский: Да. Шестов. Он готовил группы, которые должны были действовать, если бы кто-нибудь из членов правительства, в том числе и Каганович, приехал в Сибирь.

Из дальнейших ответов Богуславского на вопросы государственного обвинителя выясняется, что Богуславский был тесно связан с московским террористом Бермантом, у которого имелось много оружия, и которому Богуславский предложил это оружие переправить в Сибирь. Бермант поехал с оружием в Сибирь, но по дороге был арестован органами НКВД, и оружие у него было отобрано. На предварительном следствии Богуславский эти факты скрывал, но потом их признал.

Вышинский: Сначала вы не давали никаких показаний, потом стали давать. Может быть, это объясняется какими-нибудь специфическими условиями вашего содер-жания под стражей, может быть, на вас было оказано какое-нибудь давление?

Богуславский: Нет.

Вышинсний: Может быть, вам было просто предложено давать те показания, какое вы дали дальше, обусловив это облегчением вашей участи?

Богуславский: Нет.

Вышинский: Следовательно, вы совершенно добровольно, искренне стали давать эти показания по своим внутренним личным убеждениям?

Богуславский: Совершенно верно, и, если мне будет разрешено судом, я хочу изложить эти мотивы.

Вышинский: Какие мотивы вас, старого троцкиста, десяток лет отдавшего борьбе на троцкистских позициях против партии, против советской власти, до самого дня ареста эту свою антисоветскую троцкистскую деятельность проводившего, какие мотивы заставили вас говорить то, что вы говорите, разоблачать людей, разоружаться и т.д.?

Богуслваский: Я здесь перед судом должен прямо сказать, что в последние годы меня не только смущало, но очень тяготило то преступное положение, в котором я находился. Ведя работу на месте, мы абсолютно не знали, что за нашими спинами проводится распродажа нашей страны иностранцам. Отчасти я узнал об этом, когда мне было вручено обвинительное заключение. Но для меня все стало ясно лишь здесь от Пятакова и Радека.

Вышинский: От вас Пятаков и Радек скрывали?

Богуславский: Они же здесь показывали, что последнюю директиву Троцкого конца 1935 года они в особенности скрывали и никому о ней не говорили, в том числе и мне.

Конечно, и без этого я обязан был понимать хотя бы то, что понимает каждый рабочий и колхозник в вашей стране — куда это ведет.

Вышинский: Но это вы когда поняли?

Богуславский: Когда меня арестовали,

я чувствовал себя в положении человека, который ходит у глубокой пропасти и знает, что он должен в нее упасть. В течение 8-ми дней, до моих первых показаний, для меня уже было совершенно ясно, что пора кончать.

ОТЧЕТ КОМИТЕТА НОВОГО АЛФАВИТА ТАТАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

VII пленум Всесоюзного Центрального Комитета нового алфавита заслушал доклад председателя ЦИК Татарской республики и председателя Комитета нового алфавита Татарии тор. Байчурина о работе Комитета нового алфавита Татарской республики в 1936 года.

Тов. Байчурин сообщил, что освоение татарского языка на основе яналифа идет успешно.

Сейчас Комитет развернул большую работу по составлению и изданию орфографических правил, терминологических словарой и русско-татарского словаря.

Уже сдан в печать орфографический словарь общественно-политических терминов.

Подготовлен к печати первый том русско-татарского словаря в объеме 35—40 печатных листов. Готовится к изданию малый русско-татарский словарь.

В 1937 году Татарский комитет нового алфавита намечает издать 11 названий переводов произведений классиков марксизма-ленинизма. Предполагается также издание большого количества как переводной, так и оригинальной художественной и научно-технической литературы.

Перед нами стоят огромнейшие задачи, — сказал тов. Байчурин, — в области разработки татарского литературного языка, который является мощным орудием для социалистического, интернационального воспитания трудящихся. Надо прямо сказать, настоящая ступень научной разработанности татарского литературною языка еще не достигла того уровня, который дал бы возможность более точно и полно переводить классиков марксизма-ленинизма и научно-техническую литературу. Это же обстоятельство затрудняет и перевод художественной литературы.

Кроме того, у нас чувствуегся большая потребность в кадрах по лингвистике. Поэтому мы предполагаем в 1937 году организовать в Казани научно-исследовательский институт по разработке вопросов языка и литературы. Этот институт должен стать научной базой Татарского комитета нового алфавита, которая будет готовить высококвалифицированных лингвистов по татарскому языку и литературе.

Мы считаем, что одним из центральных вопросов, в дальнейшей работе нашего Комитета нового алфавита должно быть плановое и систематическое изучение и развитие татарского литературного и разговорного языка. Для этой цели мы предполагаем организовать в 1937 году научную экспедицию по изучению литературного и разговорного языка рабочих и колхозников, а также изучение диалектов и фольклорного материала. Экспедиция должна охватить не только татар, живущих в республике, но и работающих за ее пределами.

Мы намечаем поставить дело руководства дальнейшим усовершенствованием и развитием татарского литературного языка на основе нового латинизированного алфавита, а также разработку вопроса применения яналифа в телеграфных сношениях, в полиграфической промышленности, в географических картах, в стенографии и т.д.

Для широкого обсуждения важнейших вопросов татарского языка и литературы мы думаем созвать в 1937 году языковедческую конференцию.

Тов. Байчурин поставил перед Всесоюзным центральным комитетом нового алфавита вопрос об оказании помощи полиграфической промышленности Татарской республики, а также о расширении и реконструкции завода пишущих машин.

В заключение тов. Байчурин остановился на той борьбе, которую пришлось и приходится вести Татарскому комитету нового алфавита с местными националистами, которые стараются протащить антиленинские установки в вопросах татарского языка и культуры.

В прениях по докладу тов. Байчурина были отмечены успехи, достигнутые Татарским комитетом нового алфавита в последние годы. Отмечались также и недостатки работы. Заведующий тюрко-татарским сектором Всесоюзного центрального комитета нового алфавита тов. Юманкулов говорил о необходимости усиления борьбы с остатками националистических группировок, тормозящих развитие социалистической культуры.

Выступивший в прениях секретарь Совета национальностей ЦИК СССР тов. Хацкевич отметил значительные успехи в работе Комитета нового алфавита Татарской республики и указал на недостатки, заключающиеся в том, что в Татарии до сих пор не закончена стабилизация алфавита, не организован институт языка и литературы, который имеет огромное значение в деле формирования литературного языка.

Резолюцию по докладу тов. Байчурина о работе Татарского комитета пового алфавита пленум поручил выработать президиуму Всесоюзного центрального комитета нового алфавита. (ТАСС).

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ РОММА

Суд переходит к допросу свидетеля Ромма, бывшего корреспондентом советской печати за границей давнешнего личного друга Радека.

Вышинский: Вы были в Женеве?

Ромм: Да, я был корреспондентом ТАСС в Женеве с 1920 г. по 1934 г.

Вышинский: В Женеве вам приходилось встречаться с Радеком?

Ромм: Да, весной 1932 года. Когда Радек приехал в Женеву, я передал ену письмо Троцкого, которое получил от Седова незадолго перед тем в Париже.

Вышинский: Что же вам сообщил Радек о содержании этого письма?

Ромм: Что оно содержит директиву об объединении с зиновбевцами, о переходе к террористическому методу борьбы против руководства ВКП(6), в первую очередь — против Сталина и Ворошилова.

Далее свидетель Ромм показывает, что осенью 1932 года, будучи в Москве, он получил от Радека письмо к Троцкому, которое проездом через Берлин послал по ранее обусловленному Седовым адресу. Письмо это было заделано в корешок одной немецкой книги.

Вышинский: Когда была ваша следующая встреча с Седовым?

Ромм: В июле 1933 года, в Париже. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он мне позвонил, и мы отправились в Булонский лес, где встретились с Троцким.

Вышинский: Для чего же Троцкий встретился с вами?

Ромм: Чтобы подтвердить устно те указания, которые я в письме вез в Москву. Разговор он начал с вопроса о создании параллельного центра. Он сказал, это опасность преобладания зиновьевцев налицо, и она будет велика лишь в том случае, если троцкисты не проявят должной активности. С идеей параллельного центра он согласен, но при непременном условии сохранения блока с зиновьевцами и далее при условии, что этот параллельный центр нне будет бездействующим, а будет активно работать, собирая вокруг себя наиболее стойкие кадры. Затем он перешел к вопросу о том, что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в промышленности и в народном хозяйство вообще. Он сказал, что в этом вопросе, видно, есть еще колебания, но надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель — это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке, в новой технике и тем самым к партийному руководству. Подчеркивая необходимость самых крайних средств, он процитировал латинское изречение, которое говорит: “чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь”. Я, помню, задал несколько недоуменный вопрос—о том, что это же будет подрывать обороноспособность страны, в то время как сейчас с приходом Гитлера к власти, опасность войны, в частности опасность нападения на СССР со стороны Германии, становится особенно актуальной. На этот вопрос я развернутого ответа не получил, но была брошена Троцким мысль о том, что именно обострение военной опасности может поставить на очередь вопрос о пораженчестве.

Затем он передал мне книгу — роман Новикова-Прибоя “Цусима”, сказав, что в переплет этой книги заделано письмо Радеку.

Эту книгу я взял с собой в Москву и по приезде передал ее Радеку у него на квартире. Я Радеку рассказал о своем разговоре с Троцким. Он сказал, что, очевидно, к моменту моего возвращения из отпуска он даст еще ответ для Троцкого. Вернувшись из отпуска в конце сентября 1933 года, я получил от Радека для передачи через Седова письмо Троцкому, заделанное опять-таки в переплет немецкой книги.

Письмо это я передел Седову в Париже в ноябре 1933 года. Следующая моя встреча с Седовым была в апреле 1931 года в Париже. Я ему сообщил, что в скором времени буду назначен в Америку, так что по части связи помогать не смогу. Он об этом пожалел и затем, узнав, что я через короткое время еду в Москву, просил меня привезти от Радека подробный доклад о положении дел, о работе всей организации.

Вышинский: Вы выполняли поручение?

Ромм: Да, выполнил. Я передал Радеку это поручение, и в мае 1934 года, перед моим отъездом в Америку, он мне вручил письмо, опять-таки заделанное в книгу. Письмо, по его словам, содержало подробные отчеты как действующего, так и параллельного центра о развертывании политической и диверсионной работы. Это письмо я передал в Париже Седову.

Вышинский: К чему сводились ваши разговоры с Седовым относительно вашего назначения в Америку?

Ромю: Седов сказал мне, что в связи с моей поездкой в Америку имеется одна просьба Троцкого: в случае, если будет что-либо интересное, в области советско-американских отношений, — его информировать. Когда я спросил, почему это так интересно, Седов сказал мне: “Вам известно, что наша установка — на приход к власти через поражение Советского Союза в войне. Конкретную речь может идти только о войне Германии и Японии против Союза. Поскольку японцы в своих решениях, отсрочках и т. п. будут, естественно, учитывать то или иное состояние советск-американских отношений, они представляют собой интерес”.

Вышинский: Для кого?

Ромм: Для Троцкого.

С чувством возрастающего гнева, презрения к подлым изменникам И предателям родины слеДят курсанты Казанской военной пехотной школы за ходом процессз над антисоветским троцкистским центром.

Комвзвод Гагифуллин из подразделения т. Кудакаева говорит:

— Предатели и изменники родины—Патаков, Радек, Сокольников, Серебряков и другие долгое время вели упорную борьбу против партии, подрывали мощь советской страны, ставали своей основной целью — реставрацию капитализма. Эти злодеи убили Сергея Мироновича Кирова и готовили покушения на товарищей Сталина и Молотова. Нет и не может быть никакой пощади продавшимся фашистским псам Я требую этих гадов расстрелять.

Курсант Татлыбаев говорит:

— Злейшие враги народа имели свою разработанную программу действий, рассчитанную на наше поражение во время войны. “…Придется уступить Японии Приморье и Приамурье, а Гкрмании-Украину”, – писал Троцкий Радеку. Они хотели потопить в крови миллионы трудящихся СССР— страны, где девятнадцать лет живут, работают, учатся счастливые и свободные люди, не знающие гнета капиталистической эксплуатации. Они хотеля лишить нас права на труд, образование, отдых — всех величайших побед социализма, записанных в Сталинской Конституции. Они хотели отдать врагу священную землю наших колхозов, землю, на которой стоят наши заводы и фабрики.

— Этого им сделать никогда не удастся! Красная Армия стоят на страже наших границ, готова в любой момент дать сокрушительный отпор всем и всяческим попыткам озверевшего фашизма и его троцкистских агентов.

— В свой колхоз я написал письмо, — продолжает тов. Татлыбаев, — с просьбой к колхозникам — моим землякам усилить бдительность к врагам народа, хорошо подготовиться к весеннему севу, чтобы еще больше укрепить мощь колхозного строя.

— Они прямо на нас не наступают, — говорит про врагов народа курсант Азнагулов. — Чтобы разоблачать тактику наших врагов, мы должны постоянно работать над повышением своего политического развития теснее сплотиться вокруг партии и ее мудрого вождя товарища Сталина.

— Я обязуюсь учиться только на отлично, глубже изучить военную техиику, чтобы без промаха бить по врагам, — говорит курсант Ильясов.

Он и другие товарищи из подразделения тов. Кудакаева требуют расстрелять новую банду фашистских агентов из параллельного троцкистского центра, представших перед Военной Коллегией Верховного суда.

Президиум ВЦИК отклонил ходатайство о помиловании А. Розова, В. Федотова, Д. Ещеркина, приговоренных к расстрелу по делу об убийстве делегата Чрезвычайного VIII Всесоюзного Съезда Советов М.В. Прониной. Приговор приведен в исполнение.

О НЕПРАВИЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЯХ ЗАМ. ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГЛАВСУДА ТОВ. РОГОВА ПО ДЕЛУ КРАХМАЛЬНИКОВА

В газете “Красная Татария” от 10 декабря 1936 года была помешена статья под заглавием—”Зам. председателя Главсуда в роли нарушителя революционной законности”.

Расследование, произведенное Главсудом и Наркомостом Татарии, полностью подтвердило правильность изложенных в этой статье фактов.

Несмотря на то, что имелось решение суда о предоставлении Крахмальникову истцом Бусыгиным пригодной для жилья площади в правильное постановление народного судьи Молотовского района тов. Биктанова о предварительной проверке пригодности предоставляемой Крахмальникову квартиры, зам. председателя Главсуда тов. Рогов, грубо нарушив революционную законность и права гражданина Крахмальникова, единолично отдал незаконное распоряжение о переселении Крахмальникова в непригодное для жилья помещение.

Рогов формально-бюрократически отнесся к делу и не поинтересовался классовой его стороной. В результате получалось так, чго Бусыгин, который систематически занимался куплей и перепродажей жилых домов, сумел в своих интересах использовать судебный аппарат.

После появления в газете “Красная Татария” статьи тов. Рогов, вместо того, чтобы исправить свои ошибочные действия, встал на явно неправильный путь защиты их, пытался использовать для этого совершенно непроверенные материалы, компрометирующие Крахмальникова.

Незаконное распоряженне Рогова президиум Главсуда отменил и Крахмальникова вселил обратно в ранее занимаемую им квартиру — до предоставления ему соответствующей жилплощади.

За притупленне классовой бдительности, и формально-бюрократическое отношение к порученному делу, за использование при разрешении дела Крахмальникова непроверенных материалов — Рогов с работы снят.

По партийной линии тов. Рогову объявлен строгий выговор.