Иные юбилеи хороши уже тем, что заставляют перетряхнуть собственную память и отделить то, что принадлежит ей по праву, от информационного шума, который неизбежно сопровождает любую яркую личность при жизни и особенно после ее ухода. Вот почему, вспоминая Марселя Салимжанова, которому в эти дни исполнилось бы девяносто, хочется отрешиться от образа некой глыбы, монумента, который постепенно заслоняет человека из плоти и крови.

«Я ТОТ САМЫЙ ПОПУГАЙ…»

Театр бывает живой или мертвый, а все, что между – больше про рутину и выживание. Порой трудно объяснить, почему внешне благополучный театр вдруг начинает терять творческую энергию, но это всегда можно почувствовать. Вот так же в середине 1990-х у многих открылись глаза на то, что единственный живой театр в Казани – Камаловский. Сюда повалили даже те, кто раньше вообще не ходил в татарский театр. Если не знали языка, смотрели в наушниках, и таких «вновь прибывших» порой набиралось ползала. Здесь уже шли спектакли молодых режиссеров – Д.Сиразеева, Ф.Бикчантаева, но это по-прежнему был театр Салимжанова.

Марсель Хакимович и сам много ставил. Он был худруком уже тридцать лет, но вряд ли всерьез задумывался о преемнике. «Я по натуре стайер, увереннее чувствую себя на длительной дистанции», – говорил Салимжанов. Одно его присутствие в театре всех держало в тонусе. А если он смотрел спектакль, и что-то шло не так, то мог и кулаком погрозить, стоя в кулисе. Его боялись, но деспотом он не был. В артистах Марсель Салимжанов ценил «осознанное послушание».

Ревновал ли он к чужому успеху? Это тоже навряд ли. Молодых режиссеров он сам же и привел в театр, хотя вполне мог, как говорится, почивать на лаврах, и никто бы слова ему сказал. Сколько мы знаем таких примеров! А при нем в театре был еще Празат Исанбет, режиссер старой школы, и они тоже уживались. Отношения были сложные, это правда, особенно с Дамиром Сиразеевым, чей спектакль «Плаха» по Айтматову, в свое время бросивший вызов театральной архаике, едва не расколол труппу. Но Салимжанов и его не увольнял – Дамир сам ушел из театра, и Марсель Хакимович это тяжело переживал. Что бы ни говорили, Сиразеев был его любимым учеником.

А еще он любил анекдот про двух попугаев. У одного было все: яркое оперение, большой словарный запас, дорогая клетка. Второй же был совсем неказистый и, к тому же, почти всегда молчал, но стоил в два раза дороже. Оказывается, он-то и научил всему первого попугая. Как-то Марсель Хакимович под общий смех добавил: «Вот я и есть тот самый попугай, который ничего не умеет, но всех учит». С чувством юмора у него все было в порядке.

НАПРАСНАЯ ЖЕРТВА

Салимжанов не любил тишины в театре, ему нравилось, когда вокруг все бурлило. Там репетируют, тут репетируют. Он понимал, что «свежая кровь» театру необходима, но считал, что новые ростки надо прививать постепенно, чтобы не спугнуть ту часть камаловской публики, которая приходила сюда и двадцать, и тридцать лет назад. Марсель Хакимович дорожил преданностью этого зрителя, знал его вкусы и никогда не относился к ним свысока. С директором театра у них был негласный уговор, что хотя бы один спектакль в сезон будет выпускаться «для кассы», и Салимжанов никогда его не нарушал. Только «Голубую шаль» он поставил четыре раза, хотя прекрасно понимал все слабости этой пьесы.

При этом сам режиссер обожал Чехова, Куприна, несколько раз подступался к Шекспиру, но в итоге отступился и от «Короля Лира», и от «Ричарда III». Салимжанов интуитивно чувствовал, на какой спектакль зритель придет, а на какой – нет. Тот же Шекспир, как он считал, не был для татарской публики «своим» драматургом ни ментально, ни стилистически. Возможно, он ошибался и напрасно принес эту жертву, но в его отношении к камаловскому зрителю действительно было что-то почти сакральное.

Марсель Хакимович очень надеялся дожить до столетия татарского театра, готовился, искал материал. В этом театре он родился и вырос, знал всю его изнанку, и обычно говорил о нем без пафоса. Лишь однажды на каком-то юбилее Салимжанов поцеловал камаловскую сцену. А вот вне театра сентиментальным его видели довольно часто.

ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Все знали, что Салимжанов женат на красавице Гуле. До их знакомства она не имела никакого отношения к театру и стеснялась даже своей красоты. Бог не дал им детей, но скучно в их доме не было. Гуля разделяла все увлечения мужа и научилась даже рыбачить и играть в карты. Они были практически неразлучными. «Только один раз Марсель уехал на гастроли без меня, – рассказывает Гульнара ханым – И в тот же день раздался поздний телефонный звонок. Я даже не сразу узнала его голос, настолько он был грустным и далеким. Кричу в трубку: «Что случилось?». И слышу: «Гуля, если бы ты знала, как я тебя люблю…» К этому времени, между прочим, они уже отметили серебряную свадьбу.

Была еще одна женщина, в присутствии которой он нуждался и всегда мог быть самим собой. Но судьба сложилась так, что виделись они редко, особенно после того как старшая и единственная сестра Салимжанова уехала из страны и вместе с семьей жила в Сан-Франциско.

Аделя Салимжанова-Риненберг пережила брата почти на 20 лет и оставила небольшие воспоминания о своей семье. Это всего несколько написанных от руки листочков, которые мне довелось держать в руках. И вот маленький фрагмент оттуда: «В 1998 году, уже зная о своей болезни, Марсель буквально потребовал, чтобы я приехала. Брат встретил меня в Москве, и оттуда мы поездом приехали в Казань. Так совпало, что это был день рождения Марселя. Но 7 ноября уже не считалось большим праздником.

…Месяц, который я провела в Казани, пролетел, как один день. И вот мы с Марселем снова в Шереметьево. Много смеемся, хотя обоим не до смеха. Просто мы собрали в кулак всю свою волю и чувством юмора постарались облегчить друг другу муку прощания. Конечно, мне и в голову не могло придти, что это наша последняя встреча… Мы еще раз обнялись, и я бодрым шагом пошла на посадку, приказав себе не оглядываться, чтобы Марсель не увидел моих слез. Но не выдержала и оглянулась. Марсель стоял сгорбившись и рыдал».

ПОСЛЕДНИЙ СПЕКТАКЛЬ

Еще при жизни его называли «национальным достоянием» и много раз пытались втянуть в политику. В начале девяностых, например, Салимжанова упрекали в том, что камаловцы не ходят на митинги, на что он отвечал: «Зачем же мы будем по улицам бегать, когда люди сами к нам приходят? Да еще и за деньги…».

Но последний его спектакль «Баскетболист» явно имел политический подтекст. Одни увидели в нем пародию на националистов-радикалов, другие – горькую притчу о человеке, оторванного от своих корней и плывущего по течению.

Спектакль рождался трудно, особенно на завершающем этапе, когда Марсель Хакимович приходил на репетиции уже совершенно больным. Однако упрямо отказывался ложиться в больницу до премьеры. Ринат Тазетдинов, сыгравший в «Баскетболисте» главную роль и совсем немного не доживший до нынешнего юбилея, рассказывал, что после генерального прогона Салимжанов был на грани отчаяния. «Это – провал!», – сказал он тогда артистам. Но на следующий день, успокоившись, они снова собрались и провели еще одну репетицию. Премьера состоялась 16 февраля 2002 года, а 26 марта Марселя Хакимовича не стало…

Постскриптум. Бывая в театре имени Камала, я стараюсь не смотреть в ту сторону, где сейчас стоит бронзовый бюст Марселя Салимжанова. Ну никак эта отсвечивающая золотом глыба не вяжется с ним! Не знаю, перекочует ли бюст в новое здание, но вряд ли это облегчит задачу тем, кто понимает, что ни один памятник не может заменить театру животворящей энергии наподобие салимжановской.

Марсель Хакимович Салимжанов родился 7 ноября 1934 года в Казани в семье актеров. Салимжанов – выдающийся театральный режиссер, народный артист СССР, лауреат государственных премий РФ и РТ, национальной премии «Золотая Маска» в номинации «За честь и достоинство», академик. Скончался 26 марта 2002 года в Москве в возрасте 67 лет.

В юбилейные дни в Казани пройдет ряд мероприятий, посвященных Салимжанову. В том числе открытие мемориальной доски, выставки, пройдет творческая встреча и показ постановки «Баскетболист».