Там, где еще несколько дней назад гремел жестокий бой, сейчас тишина. Наши наступающие части ушли далеко вглубь Маньчжурии.

Первый пограничный город Санчагоу. Массивные городские ворота широко распахнуты. Их раскрыли впервые за двадцать лет. Это мертвый город. Скрипят ржавые петли ворот. Время нанесло на камни толстый слой грязи. У ворот густые заросли полыни. Сразу же после оккупации Маньчжурии японцы выгнали отсюда всех китайцев и запретили им даже близко подходить к городу. Центральные улицы поросли бурьяном. Дома, магазины тоже заросли дикой зеленью — лебедой, полынью, гигантскими лопухами. Когда в Санчагоу пришли наши части, там не было ни одной живой души. Птицы и те сторонились его. Когда-то Санчагоу был одним из богатых городов Востока. Мертвый Санчагоу не одинок среди поселений маньчжурской пограничной полосы.

Путь на Дуннин лежит среди узких полосок рисовых, соевых, картофельных полей. Они так же, как Санчагоу, оставляют впечатление чего-то очень далекого, забытого. Трехполка размежевала эту урожайную землю, но даже то немногое, что она родит, маньчжурскому крестьянину приходилось отдавать поработителям – японцам.

Маньчжурское население ненавидит японцев и всеми силами помогает нашим войскам в ликвидации мелких диверсионных групп противника, оставшихся в тылу.

По дороге в Дуннин группу наших офицеров остановило странное шествие: местные крестьяне вели в штаб советской части двух японцев, переодетых в гражданскую одежду. Руки их были связаны. Впереди бандитов шла девочка-китаянка. Это она обнаружила их в кустах, недалеко от дороги. Японцы, устроив засаду, стреляли по офицерам Красной Армии. Девочка-китаянка рассказала об этом отцу. Он собрал соседей, и они помогли ему поймать и обезоружить диверсантов. Они вызывают чувство гадливости и презрения, эти японцы, особенно когда улыбаются и низко кланяются.

На окраине города Дуннин, на площадях и перекрестках улиц толпы народа. Это — китайцы, маньчжуры. У каждого на рукаве красная повязка или красная лента на соломенной шляпе, а в руках на длинных бамбуковых палках красные флажки. Жители восторженно приветствуют проходящие через город советские войска.

Вот здание полицейского управления. В одном из кабинетов на столе стоит нетронутый завтрак. Тут же лежат портсигар, электричсский фонарик, недописанный лист бумаги, на стене мундир.

В здании банка — бухгалтерские книги. В Дуннине японцы оставили все свои склады с продовольствием и снаряжением. На центральной площади — скверик, в центре его — памятник с высоким шпилем, а по его сторонам два мощных дота, приспособленных для кругового обстрела. Китайцы с любопытством рассматривают их.

Извилистая дорога, идущая по склону крутой сопки, поворачивает к югу. Перед нами разворачивается панорама города Сяосуйфынхе (Хобей), беспорядочно разбросанного по обеим стороной реки. Удар наших войск по этому городу был совершенно неожиданным для врага. Об этом свидетельствуют котелки с недоеденной пищей, оставленные в солдатских казармах, накрытые столы в офицерских комнатах. Когда советские войска вошли в город, многие японские чиновники спали.

Покидая город, враг пытался его разрушить, но это ему не удалось. Он поджег только некоторые здания да клады. Японцам казалось, что огонь уничтожит следы их хозяйничания на маньчжурской земле. Наши войска быстро ликвидировали пожары.

Японцы жили в этом городе, как покорители, в больших кирпичных домах с благоустроенными квартирами. В распоряжении китайцев были убогие, глинобитные фанзы, крытые соломой и камышом, с промасленной бумагой вместо стекол в окнах.

У некоторых жителей города были коровы, свиньи, но есть мясо им было запрещено, они должны были отдавать его японцам.

— Плохо, шибко плохо жили наша у японцев, — рассказывают местные жители, —- ели только гаолян.

Рабочий мельницы Чан Жан-си рассказал нам, что японцы в прошлом году отобрали у маньчжурских крестьян весь урожай, оставив на человека по 35 фунтов кукурузы. Рис подлежал безоговорочной сдаче японцам.

— На мельнице, — говорит Чаи Жан-си, — мы работали по четырнадцати часов. Дневного заработка не хватало даже на покупку горсти чумизы. Японцы избивали каждого китайца, взгляд которого казался им непочтительным. В пограничных районах с 1944 года японцы ввели гужевую повинность. Семья, не имеющая трудоспособных, должна была платить 1.800 гобн в год. Мобилизованные по гужевой повинности работали 16 часов в сутки.

Китайцам разрешалось ходить по городу только в определенных районах, в японские кварталы их не пускали. Служебные и военные постройки, где работали китайцы, были обнесены колючей проволокой, через которую был пропущен ток высокого напряжения. Японцы грабили местных жителей, держали их в темноте и невежестве, лишали медицинской помощи.

Красную Армию — армию-освободительницу китайцы встретили торжественно и радостно. Когда наши части проходили через город, на улицы вышло все население от мала до велика. У ворот каждой фанзы стояла скамейка, а на ней — чан или ведро с водой.

Наши войска продолжают успешно продвигаться вглубь Маньчжурии. Местные жители — старики, женщины, дети, прятавшиеся в горах, теперь спокойно возвращаются в свои края. Они тащат на себе весь скарб, все, что удалось спрятать от японцев. Они смело подходят к фронтовым дорогам и восторженно приветствуют нашу армию.

И. ГРИБОВ.

Первый Дальневосточный фронт,

18 августа. (Спецкорр. ТАСС).