Крепкая зимняя дорога.

Воздух синий, едкий. Щиплет нос, подбородок.

Вешки, точно часовые в снежных ту­лупах, замерли у дороги.

Похрустывает, покрякивает мороз.

Раскатисто – крутой поворот и—двор просторный, взятый в карре железно- крышими домиками, сараями и амбарами коммуны.

В 1920 году глубокие снега облегли землю. И казалось, что ранней весной вешние воды утолят жажду полей.

Зима прошла. Обогрело землю весеннее солнышко. Облысели поля. Потекли ручьи во пригоркам в овраги.

Но солнце, не унимаясь, грело и грело. А ветер, что с юго-востока, цепляя тучи проносил их мимо полей Татарии. Земля дышала зноем. Задыхались поля от суши. Настал голодный год.

На месте нынешней коммуны .Агри­культура^– ветер колыхал пересохший ковыль. Не думали тогда, что заросль сменят зеленые поля.

А началось с Т’чо, что чистопольский коммунист Журавлев задумал коммуну сорганизовать.

Бедноту и голь собрал, обсудили и порешили:

— Хлопотать надел земли поближе к городу.

Для начала 20 дес. земли, что в десяти верстах от Чистополя, отрезали комму­нарам. Обешали и луга. В коммуну вошли 5 семейств.

Где коммуна .Агрикультура*—редко кто знал, не отмечена на карте. Вместо сараев и домов—голая степь.

Первый год коммунары жили в городе, а земля где – то блуждала в крестьян­ских полях.

И какая тут крестьянская жизнь! Беда одна!

Разве только мельница, переданная

земотделом, поддерживала коммунаров! А работать в ней коммунарам сподручно было—под городом.

Тем временем организаторы коммуны уехали в другие края.

Оставшиеся коммунары стали пересе­ляться из города на наделенную землю И здесь жизнь сперва пошла не лучше городской. Дома — полотняный шалаш, вместо сараев—забор.

Так жили все лето.

Кое что привезли с собой, кое-что го­сударство выдало. Но бедность одоле­вала!

Управление коммуной перешло в руки Корнилия Гуськова.

Непорядки пошли в коммуне—беда! Никто не знал, что делать, кому подчи­няться

А между тем коммуна росла. Прихо­дили люди, откуда—никто не знал. При­нимали без отказа. Месяц, другой .под кормится , оденет коммунальную одеж­ду—и айда!

160 человек протопало через коммуну. Такая текучесть Гуськову на руку: никто не мешает ему обделывать коммерческие дела.

Прошел год. Журавлев приехал с пар­тийной работы. Состав коммуны немно­го окреп. Стали коммуну снова пере­страивать, порядки наводить. Получили кредит, машины в рассрочку. Из „поход­ных* изб на колесах, перешли во вновь построенные красивые домики. Каждому семейству по комнате. У каждаго чис­тенькая кровать, столы, стулья. Ласкает гла* чистота помещений. Обзавелись скотом,надворными постройками. И все— общее, коммунальное.

Чтобы по – настоящему коммунизиро- ваться, ввели даже общую столовую. И ежедневно по очереди коммунарки вари­ли, распределяли пищу между членами коммуны.

Разговоры пошли о том, что нездоро­вую струю торгашества давно пора бы извести, что председатель Гуськов не годится. И на общем собрании большин­ство коммунаров выдвинуло в председа­тели организатора коммуны т. Журав­лева.

по состав коммуны пестрый, точно сарафан праздничный. Есть крестьяне, есть кустари, рабочие и даже торговцы. По равному жили, по-разному и жизнь понимают. Так вот и пошли раздоры в коммуне. Олни, что торговле т занимают­ся—за Гуськова,другие поддерживают на­стоящую коммуну.

И образовалась в коммуне трешина, а в трещину эту Гуськов еще клин забивает…

Забои крепкие. И получился настоящий раскол. За Гуськовым по или торгаши— все, кто не мог с беднотой ужиться. В коммуне же остались настоящие хлебо­робы.

Гуськов со своей группой в 26 едоков

ушел.

Раскол дорого обошелся коммуне. По­шли суды и пересуды о выделе. Группа Гуськова требовала много имущества. И только недавно с коммуны присудили взять 6 тыс. рублей. Продавали коней, овец…

Снова жизнь во пла в колею. Увеличи­лось количество инвентаря. Земля под снегом нынче вся обсемененная. Упорно работой коммунары укрепляют свое хо­зяйство. Теперь в коммуне всего 54 едо­ка. Но и в крепкой семье коммунаров нынче идут небольшие споры. Работают некоторые с прохладцей, по-казенному, как будто не для себя. Идут раздоры и на кухне между коммунарками Но ком­муна крепкая, жизненная. Мелкие раздо­ры не подорвут коммуну.

Сейчас слышен ритмичный стук сорти­ровки: к весне готовят семена.

В холодных загонах стоят лошади. Их 6 голов. В отепленных хлевах—коровы, племенные овцы, свиньи.

А летом зеленеющие поля коммуны ярким пятном выделяются на крестьян­ской земле. Небольшой пруд заполняется мсльками. На полях тяжело дышит

.Фордзон*. Грациозно движется, плавно взмахивая крыльями, жнейка самоброска. Медленно тянет лошадь сеялку. Плуги то и дело полируются землей.

Теперь в коммуне Бее виды сельско­хозяйственных машин и орудий. Сад, па­сека, Земли 120 дес. Собственных средств 18.000 руб.

Коммуну .Агрикультура* приезжают посмотреть из других районов. Приходят и соседние крестьяне.

А посмотреть есть на что. В коммуне— четырехполье, применяется зябка, ранний пар, сортированные и протравленные се­мена. Бее, как советует агрономическая наука.

Гигантский урожай в .Агрикультуре* по сравнению с соседними деревнями.

— Десятина земли коммуны дает 110 пудов озими, а крестьянская—60 пудов. Яровое кругом не уродило нынче, а в коммуне—урожай.

Приходили как-то в .Агрикультуру* Никольские и вотяковские крестьяне

Расспрашивали у коммунаров, почему земля одна, а урожаи разные. Рассказа­ли коммунары всю .тайну* уро-кая. До­ма крестьяне обдумали, и рискнули ис­пробовать совет коммунаров: ввели зяб ку, сортировку, ранний пар. И слава сор­тированных семян, раннего пара—далеко пошла, когда Никольские крестьяне сня­ли большой урожай. Про коллективную жизнь в .Агрикультуре* пошла молва по всему кантону.

Снова жизнь во пла в колею. Увеличи­лось количество инвентаря. Земля под снегом нынче вся обсемененная. Упорно работой коммунары укрепляют свое хо­зяйство. Теперь в коммуне всего 54 едо­ка. Но и в крепкой семье коммунаров нынче идут небольшие споры. Работают некоторые с прохладцей, по-казенному, как будто не для себя. Идут раздоры и на кухне между коммунарками Но ком­муна крепкая, жизненная. Мелкие раздо­ры не подорвут коммуну.

Сейчас слышен ритмичный стук сорти­ровки: к весне готовят семена.

В холодных загонах стоят лошади. Их 6 голов. В отепленных хлевах—коровы, племенные овцы, свиньи.

А летом зеленеющие поля коммуны ярким пятном выделяются на крестьян­ской земле. Небольшой пруд заполняется мсльками. На полях тяжело дышит

посланный коммуной в Сельско-хозянст- веннын институт. А теперь еше одного отправили в Ленинградский тракторный техникум.

В коммуне все грамотные. Даже 70-ти- летний стапик Сколутнев и тот научился недавно читать!

В соседние селения, где затерялись в снегах узкие дорожки, идут коммунары помогать общественному делу. В правле­ние кооперации входит один из комму­наров, в Никольском сельсовете двое состоят. А скотник „Агрикультуры* Кор­зин большую общественную работу несет — председателем николь.ского об-ва крестьянской взаимопомощи.

Всей культурио-просветительно рабо­той коммуны руководит партийная ячей­ка. В коммуне есть и комсомольцы, ра­ботают в соседних деревнях, устроили в Никольском красный уголок.

Как то напечатали в газете о жизни коммуны. Газета попала в руки скотнику. Озарилось лицо скотника, глаза забле­стели, заходили пальцы по газетной по лосе. Никогда так внимательно не читал скотник: долго, с расстановкой, переже­вывая каждое слово. И устали не чув­ствовал, хоть непривычно подолгу читать. А когда кончил, призадумался.

— Правду пишут. Жил и я в перевне, в бедности и недостатке. С хлеба на воду перебивался. Грамоты не знал. Но чуял, что менять жизнь надо, а как—не пони­мал. В селе, известно:—куда Иван туда и Федот. Против общества, против по­рядка, установленного дедами—не пой­дешь! Так и пришлось молчать. Молчу я, молчит Иван, молчит Федот. И выходит, что. друг на дружку гля­дя, все село беднело, в темноту погру­жалось. А потом привелось столкнуться с людьми, заговорили о коммуне, стали работать…

– Теперь совсем другое. Достаток есть. И жить как-то лучше, и работаешь охотней. К тому же—грамотным стал. А главное, в пример мужикам тружусь. Те­перь многие знают о коммунальной жиз­ни. Понимают, что вразброд жить—нище­та. А многие еще, по темноте своей, упор­ствуют…            И!их. Еседев.