1 мая 1929года в Берлине. Гремят ружья и пулеметы. Грохоча, проезжают по улицам броневики. Полицейские расстреливают прохожих, целятся по окнам и балконам. Как подстрелянная дичь, падают сдесь и там случайные жертвы дикого обстрела – женьщины, старики, дети. Стрелки состязаются в меткости по живой цели.

 Социал-демократическая полиция, превратившая Берлин в поле сражений, празднует победу. Первомайская демонстрация берлинского пролетариата сорвана. Мирное шествие рабочих разбито. Улица пренадлежит ему – герою победителю, Наполеону берлинского мещанства, социал-демократу в жандармской каске – Цергибелю. 

Это обошлось не так дорого: всего 33 убитых, до 400 ране­ных. Социал – демократическая печать венчает своего героя лаврами: собака – Носке имеет теперь достойную пару — собаку – Цергибеля. Буржуазная печать осторожно ворчит. Среди убитых и ране­ных много ни в чем неповинных обыва­телей. Это слишком большие издержки по расправе с рабочими. И надо ли было впадать в такую чрезмерную панику? В других городах манифестации коммуни­стов состоялись без кровопролития.

Это, впрочем, едва слышный оппози­ционный шопот. Цергибель уверяет, что он, социал-демократ, избавил буржуа­зию от страшной коммунистической опас­ности. Достоверно известно, что на 1 мая назначен был большевистский переворот. Сам Мануильекий е тремя «чекистами» и тремя генштабистами прибыли тайно в Берлин, чтобы ‘ руководить восстанием. Этот вздор опровергнут на другой же день, но все равно: когда речь идет о спасении буржуазного строя, нельзя при­дираться к «мелочам» и требовать абсо­лютной точности. Главное сделано. Ра­бочие Берлина получили урок, которого не забудут. За это ручается он, герой, нобедитель, Наполеон – Цергибель.

Пожарные из кишек поливают улицы Берлииа и смывают кровь. Стекольщики спешно вставляют стекла. Следствие в два дня заканчивает вопрос о событиях 1 мая и ставит точку. Буржуазная печать старается забыть о происшедшем. Кон­чено.

Нет, не кончено. И за несколько дней до 1 мая 1930 года вся история всплывает заново.

В самой маленькой камере берлинского суда в Моабите слушается дело ответ­ственного редактора «Роте Фане» тов. Вернера Гирша. Он обвиняется в том, что к имени Цергибеля так прочно пристало слово «убийца», что нельзя отделить те­перь их одно от другого. Германские ра­бочие называют Цергибеля, начальника социал-демократической полиции, не ина­че, как палачом, провокатором, убийцей. Это вошло в газетный язык, в рабочий словарь. Нельзя сказать просто «Церги­бель», как нельзя сказать просто «Нос­ке». Эти имена требуют к себе пристав­ки: собака, палач, убийца.

Борьба властей против этого ни к че­му не приводит. И буржуазия берет под свою защиту часть социал-демократии. Прокуратура уже во второй раз возбуж­дает уголовное преследование против «Роте Фане» за то, что газета называет президента берлинской полиции — Цер­гибеля — убийцей. Это считается оскор­блением. Это нервирует вождей социал-демократии. Цергибель не может из-за этого показаться ни на одном рабочем собрании, даже социал-демократическом. Клеймо горит на его лбу.

Суд? Превосходно. Коммунисты прини­мают этот вызов. Они охотно идут на суд буржуазии и вызывают Цергибеля, как свидетеля. Они оповещают широко рабочих Берлина: за несколько дней до 1 мая 1930 г. будет слушаться дело о 1 мая 1929 г. Многочисленные свидетели раскроют всю картину преступного рас­стрела, вызванного единственно паникой, в которую впали социал – демократы, их безумной боязнью, что успех коммунистической манифестации угробит всю их лживую кампанию против коммунистов. Коммунисты зовут на буржуазный суд широкие массы. Но Цергибель,конечно, не является. Но буржуазные свидетесли, конечно, прячутся. Суд умышленно отводит для процесса комнату, в которой вмещается всего дюжина человек, и сотни рабочих тлпятся на улице перед зданием суда. Суд буржуазии охраняет честь и достоинство Цергибеля, как Цергибель охраняет достояние и бесчестие буржуазии. Подсудимому Вернеру и его адвокату суд затыкает рот. Он не желает слушать ни о каких доказательствах виновности Цергибеля. Прокурор не пытается отрицать эту виновность. Пусть даже Цергибель и понапрасну расстрелял 33 человека на улицах Берлина – все равно: нельзя его оскорблять 

Суд выносит приговор: ты­сяча марок штрафа. Это денежное допол­нение к жертвам 1 мая 1929 года. Это новые расходы по счету Цергибеля. Тов. Вернер бросает в лицо судьям: «Перед судом одна задача — замазать преступ­ление».

И на другой день «Роте Фане» выхо­дит с большим подзаголовком над отче­том о процессе: «Цергибель — майский провокатор». И в отчете все привычные к Цергибелю прибавления, все его народ­ные клички. Этого не смоют никакие су» дебные процессы, никакие штрафы.

Расстреляли — и кончено: так казалось социал -демократам год тому назад.

Нет, не кончено. Отчет о деле 1 мая 1929 года напечатан в германском комму­нистическом органе рядом с призывами коммунистической партии к первомайской подготовке 1930 года. Рабочий класс Бер­лина снова выступит на улицы Берлина, отстаивая и утверждая свое право на них. Запугала рабочих прошлогодняя расправа? Нисколько. За этот год актив­ность коммунистического авангарда, на­против, выросла. Выборы в завкомы на берлинских предприятиях почти всюду дали победу революционному крылу профсоюзов. Цергибель может и себе приписать долю участия в этом успехе. Собака-Цергибель сопутствовал незримо всем социал-демократическим агитато­рам, которые появлялись на рабочих со­браниях и. выступали против коммуни­стов. Собрание на заводе это не то, что укромный уголок в моабитском суде, где буржуазные судьн не позволяют касаться «работы» Цергибеля в майские дни. На рабочих собраниях профсоюзные бюро­краты расплачивались за подвиги своего Наполеона, и расплатились весьма чув­ствительно.

Сегодня на улицах Берлина снова встречаются рабочие и Цергибель..

Д. Заславский

Москва.