В свое время историки 60-ые годы представляли «эпохой вели­ких реформ», когда «пО мановению ца­ря» на головы верноподданных посыпа­лись милости, как из рога изобилия. На самом же деле архивные сокровищницы доказывают, что в конце 50-х — начале 60-х г. г. крестьяне «отнюдь не сидели смирно» (Покровский), а Ленин и не зная архивных материалов, считал это время одним из примеров революцион­ной ситуации в России. В деревне нака­нуне вынужденной реформы 1861 г. на­растали элементы революционной войны. Между крестьянами удельными, казенны­ми и крепостными устанавливался об­щий фронт, к которому местами примы­кали и солдаты, поднималось громадное движение против откупов, отмененных именно потому, что они стали одним из источников крестьянской революции. И вот в Казанском крае это движение в 1861 г. уже перерастало в крестьянскую революцию.

А именно после опубликования ма­нифеста 19 февраля 1861 г. в с. Бездна, Спасского уезда, Казанской.. губ. воз­никли волнения крестьян на почве их давних ожиданий полной воли. Движе­ние охватило уезды: Спасский, Лаи- шевский и Чистопольский, затронуло также Самарскую и Симбирскую гу­бернии и продолжалось около месяца. Несмотря на его мирный характер, оно было жестоко подавлено расстрелом безоружной толпы крестьян с. Бездна 12 апреля 1861 г., при чем после этой экзекуции флигель – ад’ютанту (из Пе­тербурга), производившему ее, казан­ские дворяне дали торжественный обед!

«Щаповская история» более или менее известна. После того, как в Казани раз­неслась весть об экзекуции в с. Бездна и о дворянском обеде, студенты духов­ной академии совместно со студентами университета организуют на Арском кладбище панихиду по погибшим кре­стьянам. Речь баккалавра духовной ака­демии и преподавателя Казанского уни­верситета Щапова была, конечно, цент­ральным моментом демонстрации, особен­но, если принять во внимание под’ем, с которым она была произнесена и кото­рый передавался слушавшим его демон­странтам. В частности, «сам» Александр II пожелал вскоре узнать содержание ре­чи. Сохранился подлинный текст, напи­санный рукой Щапова и опубликован­ный только в 1923 году*. В ней Щапов говорил:

«…и вы, други, первые… пали иску­пительными жертвами деспотизма, за давно ожидаемую всем нзродом сво­боду. Вы первые нарушили наш сон, разрушили своей инициативой наше несправедливое сомнение, будто народ наш не способен к инициативе полити­ческих движений… Земля, кото­рую вы возделывали, плодами | которой питали нас, которую те­перь желали приобрести в собствен­ность и которая приняла вас мучени­ками в свои недра, — эта земля воззо­вет народ к восстанию и к свободе… Мир праху вашё1иу и вечная историче­ская память вашему самоотверженно­му подвигу. Да здравствует демокра­тическая конституция!»…

Историк Казанской духовной акаде­мии Знаменский, желая, повидимому, «обелить» академию от «поклепа», что в ней воспитался такой передовой чело­век, как Щапов, в следующем освещении передает «дело о куртинсксй панихиде».

Панихиду служили священник И. Яхон­тов, с начала 1861 г. «приватно» слушав­ший академические лекции, «человек, ка­жется, уже изрядно тронутый современ­ным либерализмом, и М. Якимов, сту­дент академии, — «едва-ли даже пони­мавший важность того шага, который делал». Причт кладбищенской («Куртин- ской» — по казанскому выражению) церкви тоже принял участие в панихи­де, «будучи сбит с толку студентами уни­верситета и Яхонтовым. При эктеньях местный священник и Якимов… помина­ли просто «убиенных рабов божиих», а Яхонтов с прибавлением «убиенных за свободу и любовь к отечеству». По окон­чании службы на амвон проворно веко- I чил экзальтированный баккалавр русской истории Щапов, преподававший русскую историю – в университете и совсем за­путавшийся там в тогдашнем либераль­ном движении, и своей обычной быстрой I скороговоркой, захлебываясь от волне­ния, произнес либеральную речь… Речь эта, представлявшая Христа демократом, одним из пророков свободы, погибшим от военного Пилатовского суда, прирав- нившая к числу таких пророков и безд- нинского возмутителя крестьян А. Пет­рова, затем прославлявшая убитых кре­стьян, как мучеников за политическую свободу и в заключение провозглашав­шая виват народно – демократической конституции, придала всей этой студен­ческой манифестации окончательно по­литический характер. Всех участников на панихиде было свыше 400 человек. Ча­сам к 5 вечера она кончилась… На вечер­нем донесении дежурного, что в акаде­мии все благополучно, ректор написал: «Хотя внутри академии не было беспо­рядков, но день нельзя назвать благопо­лучным».

На другой же день было предложено Щапову ректором академии подать в отставку, при чем прошение, помеченное 17 апреля, было переправлено на 8-ое, а журнал правления об увольнений под­писан 15-м числом. Через несколько дней он под арестом высылается из Казани в Петербург.

Д. Каракозов зачисляется в Казанский университет 22 августа 186-1 г. и сразу же попадает во взбаламученное студенче­ское море, т. к. с одной стороны, все сту­денчество еще находится»,,под. недавним впечатлением «панихиды» к Ожидает воз­мездия за нее, а с другой — приходят Сведения о начавшихся студенческих волнениях в других городах,’ Атмосфера в университете была сильно накалена. Все новые и новые разночинские массы вливаются в университет, перешагивая через ставившиеся им на пути рогатки.

Под чье влияние они попадают? Под влияние уже прошедших «огонь и воду» своих старших товарищей.

«Когда я в первый раз шел к этому святилищу, — пишет известный И. М. Красноперое про свое поступление ‘В университет в 1862 г., — дыхание у меня сперло от волнения, в душу мою прони­кал какой-то священный благоговейный трепет». И вот таких новичков, типичг ным из которых является Красноперов, тянет к студентам, уже окруженным ореолом славы борцов за народ.

Влияние Щапова на тогдашнее студен­чество Казани ярко рисует тот же И. Красноперов. Упоминая про своих хо­роших Друзей — К. В. Лаврского и Би­рюкова, он пишет про них, что они бы­ли «люди очень рззвитые, беспредельно добрые ,.ко всем нуждающимся, во всем искавшие прекрасного, даже в самом от­верженном существе искавшие искры божией, — это были ученики Щапова. Нравственное обаяние личности Щапова, его огненная речь к студентам о необхо­димости изучения русского мужика, его нужд, его умственного просвещения сде­лали из них истых демократов, борцов за права угнетенных и униженных. Они жили, думали идеями Щапова».

Начался новый (1861-62) учебный год и, в отлииче от предшествующего, с пер­вых же его месяцев развернулось и сту­денческое движение, достигшее небыва­лых еще в Казанском университете раз­меров. Политический заряд, заложенный Щаповым, тг Желал он этого или нет, — в сознании студентов,- под влиянием об­щей революционной ситуации в стране

—  разрядился.

Казанских ‘студентов заставило уско­рить начало их , .«действий»- получение известий о движении петербургских сту­дентов. В 1861 году казанские студенты впервые осознали себя частью об­щей студенческой армии, начавшей борьбу за буржуазные реформы в университетах и в стране. Воз­можность таких «единых действий» все­го российского студенчества прекрасно сознавало и правительство, учитывая, по- видимому, опыт «единых действий» кре­стьянства конца 50-х и начала 60-х г. г. Действительно, исполняющий должность попечителя 26 сентября получает от ми­нистра просвещения «телеграфическую депешу», в которой тот сообщал, что, вследствие беспорядков, закрыт Петер­бургский университет. Если в Казанском университете «возникнут замешатель­ства», требующие «сильных мер», ми­нистр предложил попечителю в той же телеграмме по соглашению с губернато­ром, «употребить те же средства». Эти «средства» вскоре и были пущены в дей­ствие.

Студенты Казанского университета, желая поддержать своих товарищей (пи­терских), вспоминают про многолетнюю незавершенную еще «историю» с Боль- цаки и, воспользовавшись ею лишь как 

подходящим предлогом, идут в количе­стве 30 человек теперь уже к попечите­лю (7 октября 1861 г.) с жал&бой на не­удовлетворительное преподавание им фи- I зпк-и. Попечитель об’явил им, что жалоб от них «скопом» принимать он не имеет права. Вместе с тем, эти же студенты просили его о неудалеиии из города од­ного из исключенных студентов (Олиге- ра). Не получив .удовлетворения, студен­ты продолжали свои «сборища» уже в стенах университета в течение того же дня, 7 октября, разойдясь лишь по появ­лении ректора и инспектора для-сообще- I пня студентам ответа попечителя. А на другой день студенты «скопищем, чело– век в 150, силою вломились» в квартиру,

и.  д. инспектора Яшиневского, подо­зревавшегося ими в лживых донесениях попечителе — требовали об’яснения.

| «Не имея праза входить в об’яснения с толпой студентов, он отказал им в этом и вслед за тем раздались из толпы сту­дентов крики: «Вон! Вон! Не надо нам инспектора. У нас нет инспектора!».

В итоге всего этого, 8 октября совет, университета, напуганный известиями о петербургских и московских событиях, прекращает чтение лекций, при чем совет, «возмущенный поступками студентов в квартире инспектора и члена совета, счи­тая себя оскорбленным ими», просил по­печителя принять меры для производства следствия с целью открыть виновных «очевидно подлежащих суду уголов­ному».

Лишь только университет был закрыт, в него губернатором вводится рота ба­тальона внутренней стражи под началь­ством майора Вержбицкого, которому «в видах сосредоточения власти» было поручено и полицейское управление в университете, с содействием со сторонь¹ университетских чиновников, помощни­ка инспектора и др. Еще до прибытия этой стражи в студенческой читальне собралась большая толпа студентов, ко­торая «громогласно кричала при руко« плескании ура и браво», когда читала об’явление о закрытии, университета. Прибыла стража. Студенты разошлись, но «некоторые из них оставались с полчаса на улице и делаш ребяческие вы­ходки против кн. Вяземского, инспекто­ра н караула, который они называли но­выми воспитанниками университета».

М. Корбут.

(Окончание завтра).