Словосочетание «рак крови» слышали все. Обычно оно пугает уже составляющей «рак» – к этому недугу у нас относятся с суеверным ужасом и всуе стараются не поминать. А ведь частота заболевания колеблется в пределах от трех до ста человек на сто тысяч населения. То есть встречается онкология крови не так уж и редко…
Пожалуй, дело тут вот в чем. Как известно, рак – вообще враг коварный: о своем существовании он явно сигнализирует на самых последних стадиях, когда бороться с ним уже практически невозможно. А уж белокровие, как еще называют рак крови в народе, пожалуй, самый подлый из всех видов онкологических недугов. Хотя бы потому, что у него вообще нет никаких явных симптомов.
Понятно, что заболевшие чувствуют определенные недомогания. Например, жалуются на слабость, быструю утомляемость, головокружение, одышку при физических нагрузках, перебои в работе сердца, потерю аппетита, снижение работоспособности. Или лихорадочное состояние беспокоит, невысокая температура, зуд кожи, боли в костях. Вот только скажите, кто из нас хоть раз в жизни не испытал
Что же нужно сделать, чтобы обнаружить грозное заболевание, которое сегодня довольно успешно лечится, если правильно поставить диагноз и вовремя начать? Об этом мы беседуем с заведующим отделением онкогематологии Республиканской клинической больницы Арысланом Радиковичем Ахмадеевым.
– Расскажите, пожалуйста, чтобы каждому было понятно, какие есть заболевания крови?
– Если говорить об онкологических, то это лейкоз – он же белокровие, он же рак крови, и лимфосаркома – рак лимфы. Есть две основные группы заболеваний – острые и хронические. И в каждой из них еще до десятка различных форм и степеней заболевания.
Лейкоз – это опухоль кроветворной ткани, поражение костного мозга. Если мы говорим о лимфосаркоме, то очаг обычно в лимфоузлах. Острая форма считается более злокачественной, нежели хроническая. Проявления – самые разные. У одного начинается с зубной боли, у другого – с пневмонии. У кого-то может воспалиться лимфоузел, у кого-то появляются сильные носовые или маточные кровотечения. Для каждой формы заболевания расписан свой протокол лечения.
Хотя по статистике онкологические заболевания крови чаще встречаются у молодых людей, наших пациентов хватает во всех возрастных категориях – от младенцев до глубоких стариков. И своевременная диагностика затрудняется тем, что эти недуги не дают характерной физической картины. Обнаружить то или иное заболевание крови можно только в ходе обследования. В первую очередь – это анализ крови с развернутой лейкоформулой. В принципе, врача любого профиля должны насторожить изменения в крови: резко повышенный или, наоборот, сильно пониженный уровень количества лейкоцитов, ускоренная СОЭ (скорость оседания эритроцитов, раньше в анализах оно именовалось РОЭ). А уж если это сопровождается еще и увеличением селезенки или болезненностью при ее пальпации, увеличением лимфоузлов – тут визит к гематологу нельзя откладывать ни на день.
– Ну уж… Даже дети знают, что повышенное количество лейкоцитов обычно указывает на воспалительный процесс в организме. Ангина, например. А вы – онкология крови…
– Это смотря какое повышение лейкоцитов. Десять – пятнадцать тысяч – да, скорее всего, воспаление. Может, и ангина. А если сто и более? А уж снижение числа лейкоцитов – прямой повод обратиться к гематологу. К сожалению, подавляющее большинство наших соотечественников рассуждают приблизительно так же, как и вы. И даже после настоятельной рекомендации терапевта или другого специалиста к гематологу не спешат.
– Может, потому, что боятся услышать диагноз «лейкоз»? Кому ж хочется присутствовать при собственном приговоре…
– Да почему же приговор? Вы оперируете данными как минимум тридцатилетней давности. Гематология даже на фоне успехов всей остальной медицины идет вперед семимильными шагами. И если в восьмидесятые годы прошлого столетия диагноз «лейкоз» действительно был приговором и означал при острой форме остаток жизни в три – шесть месяцев, а при хронической – от двух до четырех лет, то сегодня при некоторых острых формах полное излечение достигается в тридцати – сорока процентах случаев. В остальных, как правило, следует достижение ремиссии. И это у взрослых, а у детей выживаемость при остром лейкозе достигает восьмидесяти процентов!
С хроническими формами больные живут десятки лет – работают, растят детей, ведут вполне нормальный образ жизни. Тридцать лет назад с лимфосаркомой редко кто жил более полугода, а сегодня мы можем говорить о двадцати процентах полного излечения и достижении стойкой ремиссии у подавляющего числа остальных больных. Единственный недостаток современного лечения – его высокая стоимость. Так, курс лечения одного больного с острым лимфобластным лейкозом – от двухсот до трехсот тысяч евро за два года. При острых лейкозах часто требуется пересадка костного мозга. Эта медицинская манипуляция в Европе обходится приблизительно в триста тысяч евро. Сейчас мы таких больных – в год их по нашей службе бывает семь – десять человек – отправляем в наши федеральные центры в Москве и Санкт-Петербурге.
– А можно провести пересадку костного мозга на базе РКБ?
– Теоретически – да. Процедура это не самая сложная. Куда труднее вывести больного после пересадки. Там ведь какая ситуация? Перед пересадкой полностью убивается собственный костный мозг пациента, и ему пересаживают донорский. Он должен прижиться и начать вырабатывать кровь. Вот этот период приживления – самый сложный и ответственный. Здесь нужны масса дорогостоящих медикаментов, особый уход.
Арыслан АХМАДЕЕВ, заведующий отделением онкогематологии Республиканской клинической больницы:
У человека каждую секунду образуется пять раковых клеток. Если в организме все в порядке, иммунная система с этим справится. Но вдруг этого человека напугали. Вся его иммунная система бросилась снимать стресс, а в это время какая-то злокачественная клетка взяла и прижилась.
Арыслан АХМАДЕЕВ, заведующий отделением онкогематологии Республиканской клинической больницы:Длится этот период около ста дней. Человек живет без собственной крови, только за счет донорского возмещения, в это время у пациента нет иммунитета, ему нечем бороться с инфекцией, так что нужна абсолютная стерильность. Создать такие условия очень трудно и дорого, в условиях многопрофильной больницы такие траты неоправданны, для этого нужны самостоятельные центры.
– Выхаживание тяжелых пациентов у нас в России поставлено несколько слабее, чем на Западе. Поэтому и стремятся россияне за рубеж за таким лечением?
– В вопросах лечения российские медики не уступают зарубежным. В конце концов, протоколы лечения – стандарты – одинаковы во всех странах и во всех клиниках. Но у нас многое осложняется той же нехваткой кадров. Скажем, на Западе в отделении трансплантологии, где проводится и пересадка костного мозга, обычно один врач ведет одного, реже – двух пациентов, к тому же в его распоряжении две медсестры и младший медицинский персонал. В отделении онкогематологии, как у нас, врач ведет трех – пятерых больных. На каждого врача полагаются медсестра и процедурная медсестра, не считая младшего медперсонала.
У нас же… Например, гематологические больные с такой патологией, как наши, получающие цитостатическую терапию, нуждаются в практически постоянном наблюдении. Есть протоколы лечения, по которым круглосуточно идет введение лекарств в течение нескольких дней, и медик должен быть постоянно рядом. Эти вопросы решает средний персонал. Согласно новому штатному расписанию в российском онкогематологическом отделении на десять больных – одна ставка врача. У нас на отделение в тридцать коек из двух блоков – две процедурные сестры и одна постовая. Должно быть пять штатных врачей. До недавнего времени нас было трое, недавно два молодых врача уволились. Остался я один – и для ведения стационарных больных, и для консультаций, и даже для вызовов по санавиации.
Чем обусловлен дефицит кадров? Зарплата молодого врача – десять тысяч рублей. Пока еще он доработает до надбавок… Стоит ли удивляться, что в среднем по России лишь четверть окончивших медвузы устраиваются работать по специальности, а остальные предпочитают искать более легкую долю?
К сожалению, это – общие тенденции в российской медицине.
Что же касается собственно отделения онкогематологии РКБ, то сегодня у нас есть и оборудование, отвечающее лучшим европейским стандартам, и специалисты, хоть их и немного, высокого уровня, и с медикаментами проблем практически нет. Как полагается, в отделении автономная вентиляция, ведь нашим пациентам нужен стерильный воздух – иммунитет-то ослаблен. При первоначальном лечении пациенты проводят в отделении два-три месяца, затем, для поддерживающего лечения, периодически по неделе. Выход в ремиссию при острых лейкозах у нас до шестидесяти процентов – европейский показатель. Мы справляемся, но приходится трудно.
– Кстати, о лекарствах. Вы отметили, что препараты для лечения онкозаболеваний крови очень дороги. Для их хранения наверняка нужны особые условия. Что уж греха таить – где высокая стоимость, там высокий соблазн воспользоваться ею в своих целях. Как обстоят дела в этой сфере?
– Тут у нас все в порядке, условия хранения соблюдаются в полной мере. К тому же вы преувеличиваете ценность применяемых в онкогематологии препаратов в глазах возможных мошенников. Поясню. Все наши лекарства – специфические, и нигде, кроме как строго по назначению, они применены быть не могут. Украсть и продать просто некому. Цитостатики – это же, по сути, яды. Кому они необходимы – тот их получает, причем совершенно бесплатно, и вводятся они строго под наблюдением медиков, самолечением тут не займешься.
– С лечением более-менее ясно. А можно ли выделить причины заболевания?
– Их могут быть тысячи. От воздействия на организм каких-то химических веществ вроде красок или лаков – до лучевого поражения. Вот давайте порассуждаем. У человека каждую секунду образуется пять раковых клеток. Если в организме все в порядке, иммунная система с этим справится. Но вдруг этого человека, ну… из-за угла напугали мешком. Вся его иммунная система бросилась снимать стресс, а в это время какая-то злокачественная клетка взяла и прижилась.
Это обобщенная картинка появления рака – один из множества вариантов. А есть еще и генетическая предрасположенность к определенным видам заболеваний, в том числе онкологическим… Рак ведь коварен, и предрасположенности к его определенному виду отследить трудно. Иное дело – вообще к онкологическим заболеваниям. Вероятность того, что клетка приживется, в таком случае возрастает многократно. У всех нас есть предрасположенность к тем или иным заболеваниям – у кого к диабету, у кого – к гипертонии и т.д. А по части онкологии так: образно выражаясь, у деда мог быть рак желудка, у сына – печени, а у внука – взял и «вылез» лейкоз. Но это не клеймо, не приговор на всю оставшуюся жизнь. Просто своим «слабым местам» нужно уделять больше внимания.
– Если основную картину заболевания дает анализ крови, то насколько часто его нужно делать?
– Раз в год сделать анализ крови с развернутой лейкоформулой и последующим походом для его расшифровки к участковому терапевту вполне достаточно. В совет-
ские времена практиковалась такая полезная вещь, как всеобщая диспансеризация, которую мы стремимся возродить сегодня. На мой взгляд, это совершенно необходимо. Только наши люди должны понять: диспансеризация нужна не врачам, чтобы они могли вести статистику и не остались без работы – ее у нас, поверьте, хватает, а каждому гражданину страны лично. Пора менять наш пресловутый менталитет – обращаться к врачу, уже когда жареный петух клюнет. Тогда чуть ли не ползком в больницу – спасайте меня. Можно ведь и не доползти.
