Родился в тамбовской глубинке, жил в Тетюшах, служил в морфлоте, известности добился на тяжелоатлетическом помосте, а большую часть своей жизни посвятил спортивной медицине. Заслуженный мастер спорта СССР, двукратный олимпийский чемпион, заслуженный тренер СССР, доктор медицинских наук, профессор, ректор института физкультуры. Это все в одном лице.
В неполные 77 лет Аркадий Никитич Воробьев находится в отличной форме, и если не знал бы его биографию, никогда столько ему не дал бы. Ну, от силы лет 65, не больше.
Моя встреча с Аркадием Никитичем состоялась в последний день его пребывания в Татарстане, когда он, вернувшись в Казань из Тетюш, оказался в гостях у другого олимпийского чемпиона – Николая Колесникова.
– Аркадий Никитич, где истоки вашей силы и таланта?
– Родился я на Тамбовщине, но именно Тетюши являются моей родиной. Обстановка, люди, меня окружавшие, быт и все трудности, характерные для тех лет, закалили меня.
В наше время, если ты сам не поможешь себе и семье, ничего хорошего не жди от жизни. Возможно, поэтому мы росли физически крепкими парнями. Рыбачили, за скотиной ходили, в огороде помогали взрослым.
Я сорок лет не был в Тетюшах. И знаете, теплота встречи с земляками растрогала меня до слез. Все приветливые, здороваются, улыбаются. Многие нюансы моей жизни знают. Я благодарен судьбе, что мое детство прошло в Тетюшах. И как человек состоялся во многом благодаря той закалке, что получил в Тетюшах.
Повезло, что у нас была хорошая библиотека. Мальчишкой я почти ежедневно там бывал и много читал. Со спортом мы, ребятня, дружили. Лыжи, коньки, плавание. В футбол играли, я к тому же был капитаном местной сборной.
– Как получилось, что вы уехали из Тетюш, и как жизнь показала, навсегда?
– Было это в грозные дни войны, я тогда в десятом классе учился. Очень хотел попасть в морскую пехоту, а меня определили в водолазную школу. Пишу одно заявление, чтобы меня перевели в пехоту. Отказ. Пишу второе, опять отказ. И так пока не подошло время экзаменов. Я заявляю, что сдавать экзамен не буду. Мне заявляют, что я необходим в водолазной команде. Сдавать экзамен не стал, и был отправлен на три месяца под Одессу, в штрафную роту.
Хорошо помню первую нашу атаку ранним утром. На катерах нас доставили к берегу, кругом туман, мы словно в молоке, а земли не видно. Команда: “В воду!”. Прыгнули, по пояс в воде, и вперед. Немцы уже были не те, румыны же нас боялись и старались сдаваться. Время пролетело быстро, закончил я войну, пройдя Румынию и Болгарию, на Черном море. Наказание с меня сняли и даже представили к медали “За отвагу”.
– Аркадий Никитич, а когда познакомились с тяжелой атлетикой?
– В 1946 году это произошло. Рядом с нами квартировали морские охотники. Вот один из них, чемпион Черноморского флота, тренируясь, каждый день поднимал вагонную колесную пару. Она килограммов 60 с лишним была. Решил как-то раз и я попробовать. С трудом, но получилось один раз. Втянулся. Через месяц регулярных занятий я уже поднимал, как он. А тут мой дружок Чичков из Чемодановки, есть такая деревенька в Архангельской области, потащил меня в клуб “Водник”, где была секция тяжелой атлетики. Помню, тренер Валентин Лебеденко там был. Давай, говорит, попробуй взять вот этот вес. На штанге 90 килограммов было. На грудь штангу взял, а толкнуть не смог. Второй подход – опять осечка. Попросил третью попытку. Поднял штангу. Тут мне тренер и говорит: приходи тренироваться. Вижу, что есть у тебя характер.
Стал заниматься, через месяц уже поехал на чемпионат Черноморского флота и стал абсолютным победителем в весовой категории до 75 кг. Потом пошло-поехало. Стал тренироваться более серьезно. Жесткий, я бы даже сказал, жестокий режим. И результаты стали расти.
Потом служил в Севастополе в бригаде торпедных катеров. Оттуда и решил демобилизоваться – у меня радикулит травматический был. Предлагали остаться, я тогда уже в сборной страны был. Говорили, давай подлечим тебя в санатории. Но я уже решил уходить и перебираться в Свердловск, где базировался штаб Уральского военного округа. Тогда там Жуков был командующим. Я знал, что он любит спорт и уделяет его развитию большое внимание. Там меня хорошо встретили. Я закончил десятилетку. Поступил в медицинский институт.
– Первый олимпийский опыт вы приобрели в 1952 году в Хельсинки. Тогда вы стали бронзовым призером.
– Да, на той Олимпиаде мы набирались опыта. И спортсмены, и тренеры. К тому времени наша страна год как была принята в олимпийскую семью. У нас даже не было судей соответствующей квалификации. Конечно, хотелось выступить лучше, но получилось так, что в жиме и рывке я начинал соревнования на первых весах, хотя можно было и пропустить их. Тренеры перед выходом на помост предлагали мне глубже подышать. Они считали, что это поможет. Когда я стал серьезно заниматься спортивной медициной, понял, что это было грубейшей ошибкой. При гипервентиляции почти прекращается кровоснабжение головного мозга и сердца. Неудивительно, что я потерял сознание. В толчке я пошел на рекордный вес. Зафиксировал штангу над головой, один арбитр засчитал взятие, а двое – нет. Начали выяснять, в чем дело. После 40 минут разбирательств мне дали возможность повторить попытку. Но вы поймете, что после такого перерыва, когда соревнования уже закончились, повторить свою лучшую попытку я уже не смог. Год спустя, на чемпионате мира в Стокгольме, я выиграл у своих соперников – соотечественника Трофима Ломакина, ставшего в Хельсинки олимпийским чемпионом, и обладателя серебряной медали американца Станчика.
– Через четыре года вы уже были опытны и уверены в своих силах?
– Опыта хватало и уверенности в своих силах – тоже. Нас к тому времени уже боялись, и Олимпийские игры 1956 года завершились для меня не только золотой медалью, но и установлением двух мировых и трех олимпийских рекордов.
– После завоевания олимпийского золота не было желания завершить карьеру спортсмена? Уйти с помоста победителем? Ведь в Мельбурне вам было уже 32 года.
– Наверное, и можно было. Но я чувствовал, что еще не реализовал всего себя, были еще силы. А уйти, когда ты еще можешь побеждать, это для слабаков. А я никогда к ним себя не причислял.
– На третьей вашей Олимпиаде вы вновь были первым, хотя соперники у вас были на 10-12 лет моложе. Чем взяли на этот раз?
– Олимпиада в Риме для сборной СССР по тяжелой атлетике была победной: из семи золотых медалей мы выиграли пять. Мне еще удалось и установить в сумме троеборья мировой и олимпийский рекорды. И опередить Трофима Ломакина, которому я проиграл еще в Хельсинки. А ведь мы с ним одногодки были. А вы говорите, соперники моложе. Хотя, конечно, на помост выходили и начинающие атлеты. Выступал с травмой, у меня был отрыв мышцы. Тяжело было, но терпел.
– Если вернуться к вашей учебе в мединституте, как она шла?
– Я закончил мединститут в 1957 году с отличием. У нас был сильный профессорско-преподавательский состав, и нам давали основательные знания. Я даже сейчас помню многое из того, что тогда нам преподавали. Посещал все занятия. Ведь если профессор берет меня на операцию в качестве ассистента, я не могу пойти неподготовленным. Все практические занятия посещал – и по оперативной хирургии, и гинекологии, и анатомии, и инфекционным болезням. Я считаю, что врач-недоучка – преступник. Поступил в аспирантуру, закончил ее успешно. Предложили переехать в Москву, стать тренером сборной и заведовать кафедрой тяжелой атлетики института физкультуры. Работал тренером на общественных началах, а шишки получал по полной программе. Но мы со сборной выиграли для страны немало медалей. На Олимпиадах в 1964 и 1968 годах, когда наши соперники уже выступали на анаболиках, мы все равно были лучшими.
– Как от тренера сборной, от вашего мнения зависела судьба спортсменов. Приходилось принимать решения, от которых потом на душе оставался осадок?
– Сборная страны – не детский сад. Либеральничать здесь нельзя, а тем более допускать слабость. Да, приходилось резать по живому, но никогда не винил себя, да и редко ошибался в людях, в их оценке.
– Говорят, что именно вы накануне токийской Олимпиады были против включения в сборную СССР Александра Курынова.
– Я к Саше Курынову относился с огромным уважением и сейчас не изменил своего отношения. Он страшно хотел попасть в сборную. Но тогда было принято решение, что на Олимпиаду поедет тот, кто выиграет чемпионат страны. Первым стал Куренцов. На заседании, где определялся состав команды, я упрашивал включить Сашу. Не вместо Куренцова, а в число семи атлетов – тогда от страны разрешалось выступать только семи штангистам. Был вариант выставить в полусреднем весе двоих участников, но не получилось. Хотя на том же заседании удалось отстоять Рудольфа Плюкфельдера, против включения которого в сборную был Николай Николаевич Романов, руководитель олимпийской делегации, двенадцать лет проработавший председателем спорткомитета страны.
– Но Плюкфельдер на Олимпиаде в Риме подвел всех…
– Вот поэтому его и не хотели посылать в Токио. В Риме он, сославшись на боль в спине, отказался от выхода на помост. Но перезаявлять участников уже нельзя было, потому после консилиума врачей и приняли решение, что Плюкфельдеру надо выходить на помост. Он подчинился, но лишь создал видимость борьбы. Я тогда капитаном сборной был. Помню, подошел к нему и сказал: “Ты г…”. Он, конечно, обиделся. Через три месяца Плюкфельдер у себя в Шахтах установил мировые рекорды. Значит, не в спине было дело, а в психологической неготовности, испугался он соперников.
Когда встал вопрос о Плюкфельдере, Романов высказался категорически против. Я же заявил, что его надо включить в состав, Рудольф тогда был в отличной форме. Поехал в Токио и выиграл первое место. А потом, вернувшись домой, заявил, что против его включения был именно я…
На той же Олимпиаде в Токио интересной получилась борьба в тяжелом весе между Юрием Власовым и Леонидом Жаботинским. Юрий накануне находился в отличной форме, бил рекорды. Но на Олимпиаде явно недооценил Жаботинского. Леня хоть и не брал рекордные веса, но очень хотел победы. Я тогда Власову сказал: “Юра, соберись”. Он то ли пропустил мои слова мимо ушей, то ли не придал им большого значения, но Жаботинский выиграл Олимпиаду, опередив Власова в сумме троеборья на два с половиной килограмма.
– Переезд в Москву не был для вас болезненным? Ведь вы столько лет прожили на Урале, да и закваска у вас была явно не столичная…
– В области спортивной медицины мной уже было немало наработано. В Свердловске я тренировал не только сборную области, но и команду Уральского военного округа. Опыт тоже был большой. Так что в Москву я перебирался не с пустыми руками.
– Вы пятнадцать лет, начиная с 1977 года, возглавляли Московский областной государственный институт физкультуры. Солидный срок…
– Немало было сделано за это время. У меня около полусотни учеников – кандидатов и докторов наук. Немало написано книг. К примеру, четыре учебника под моим руководством увидели свет. Масса книг была издана за рубежом на различных языках.
– Но ушли с поста ректора вы не по своей воле?
– Почему не по своей? Я сам принял решение, хотя мог бы еще работать.
– А что случилось, если не секрет?
– Я баллотировался в депутаты Верховного Совета по Московской области. Два миллиона избирателей у нас было. Одним из моих соперников был некто Шахрай. Он втерся в доверие к команде Ельцина. Мои “доброжелатели” ему письмо написали, что я открыто критикую Ельцина. И это сработало: хотя был избран ректором на два года, дожидаться окончания срока не стал…
– Это не к тому ли периоду относятся публикации в “Правде”, где вас представляли читателям как нарушителя правил вождения автомобиля? Вы даже пытались скрыться на машине от преследования…
– Было такое дело. Я был совершенно трезвым, а меня представили как пьяного за рулем. Но тогда разобрались, что к чему, и передо мной даже извинились.
– Вас часто в жизни предавали?
– Не часто. Среди моих учеников таких двое-трое. Одному из них я 8 Марта отправляю поздравление – доставляю себе удовольствие.
Самой же большой для меня трагедией стал развал Союза.
– Вы до сих пор продолжаете много работать. А как отдыхаете? Как проводите свободное время?
– Какое свободное время? Его просто нет. Когда хочу отвлечься, играю в шахматы с компьютером. У меня программа на уровне кандидата в мастера.
Хочу похвастаться. Я большую часть времени живу в Малаховке, там у меня полдома. Там вместе со мной живут пять собак кавказской породы. Такие оглоеды, ну просто житья с ними нет никакого.
– Как же вы их оставили и поехали в Тетюши?
– Родина позвала, надо было ехать. Скоро опять в гости приеду, осенью, на 220-летие Тетюш.
