Бывает, на узкой тропинке среди развесистых лип и строгих кленов случится нежданная встреча, которая долго не забудется…
НЕПРИМЕТНАЯ КРАСОТА
Мне довелось побродить летом по многим вражкам в наших краях в поисках грибов, ягод или орехов. Несмотря на внешнюю похожесть, каждый вражек имеет свои особенности. И скромная неприметная их внешность обманчива. Ступишь на крутой бархатный склон, осмотришься неспешно, прислушаешься к многоголосому птичьему хору – и скоро окажешься пленником особого мира, неповторимого и по-своему привлекательного. А бывает, что на узкой тропинке среди развесистых лип и строгих кленов случится нежданная встреча, которая долго потом не забудется.
В природе нет ничего лишнего, и овражки всегда приносили большую пользу расположенным поблизости селам и деревням. На дне – родники с хрустально-чистой водой, на склонах – благоухающее разнотравье, в рощицах по берегам – грибы на любой вкус. И охотникам хорошо знакомы овраги – прибежища зайцев, лис, кабанов. Бывает, забредают сюда и лоси.
Волжский вражек тянется от села Монастырское к Волге, отсюда его название. Раньше по левому берегу вражка шла кратчайшая к реке рыбацкая тропа. Сейчас проложена асфальтированная дорога в стороне, рыбаки пересели на машины, и вражек оказался на отшибе. Его завсегдатаями теперь являются лишь немногие монастырские ягодники и грибники. Даже в простиравшихся по берегам травным лугам теперь надобности у местных жителей нет – скотину в селе мало кто держит. А было время – случались между сельчанами чуть ли не драки из-за луговых участков.
Клубники на берегу было море, сорви пучок травы наугад – и в нем окажется целая горсть ягод. Орехи в конце лета местные жители мешками таскали. Грибов разных было в достатке – грузди, волнушки, подберезовики, подосиновики, маслята, не говоря уже о сыроежках и опятах. А какая отменная трава росла на склонах вражка! Лиловая душица, золотистый зверобой, розовый клевер, малиновый горошек, желтая лапчатка, белый тмин, бледно-розовый кукушкин цвет, фиолетовый шалфей, пурпурный иван-чай, синий колокольчик… Всего и не перечислить.
Мне особенно запомнилась одна сенокосная июльская пора, когда нас застал в лугах ливень. Мы укрылись в сухом теплом стоге, пахнувшем сушеной клубникой. Громыхала гроза – громовые раскаты сотрясали землю, перекрывая шум ливня. Грозы часто бушуют над Волжским вражком. Плохи с ними шутки, бывали случаи, молнии и людей поражали. А когда перестал дождь, в звенящей тишине установилась на несколько минут фантастическая красота. В пронзительно-синем небе засияла многоцветная яркая радуга. Она зависла низко над вражком, задевая верхушки берез и расцвечивая скошенные склоны, густые кусты акаций, жимолости и шиповника в нежные розово-голубые тона.
ГРИГОРИЧ
К грибам и рыбалке меня приучил когда-то местный житель Григорич, так уважительно все его в селе называли. Григорич хорошо выглядел и в позднем пенсионном возрасте, волжане – народ крепкий. На все руки мастер: и плотник, и жестянщик, и кровельщик, и каменщик. В молодости освоил кузнечное дело, работая помощником местного кузнеца. Корзинами разных фасонов, сплетенными из ивовых прутьев, снабжал чуть ли не все село задаром. И, конечно, как истинный волжанин, был заядлым рыбаком. Не раз мне доводилось ходить с ним утренними и вечерними зорьками по рыбацкой тропе Волжского вражка.
У Григорича на берегу Волги была избушка и лодка. Если не удавался вечерний клев, можно было переночевать в избушке под убаюкивающий плеск волжских волн и выйти на рассвете на утренний клев. Без солидного улова Григорич никогда не возвращался. Было у него много всяких рыбацких хитростей и уловок. Некоторым из них он обучил меня, например, готовить особую подкормку из смеси гороха и пшеницы и ловить крупных лещей на донку с лодки.
Неизменным спутником Григорича был его преданный пес-дворняга Дружок грязновато-рыжей расцветки. Своего четвероногого друга Григорич брал с собой на рыбалку в лодку. Пес обычно устраивался на корме, где для него была устроена мягкая, из старого тряпья, подстилка. Клев он раньше хозяина своим собачьим чутьем замечал. Вскакивал, мотал мордой из стороны в сторону и радост-но повизгивал, когда Григорич снимал с тройного крючка жирного леща. И за ягодами Дружок ходил с хозяином «на равных». Легко находил в траве клубничные кустики и ловко срывал с них сочные сладкие бусины, с аппетитом проглатывая их.
После рыбалки мы укладывали свежепойманных лещей в два старых рюкзака, в которые сначала набивали крапиву для лучшей сохранности рыбы. Не спеша поднимались наверх по крутому берегу, делая несколько остановок для передышки и для любования волжскими просторами. Григорич был истинным ценителем красот природы. А потом ступали на тенистую тропинку Волжского вражка. Если заставал дождь, мы пережидали его под плотными кронами старых кленов на повороте. Тот уголок, в который не проникал ни солнечный свет, ни ливень, напоминал заколдованное царство, в котором хозяйничали диковинные чудища с кривыми сучкастыми ногами и руками.
БЫЛО ВРЕМЯ…
Как-то меня заинтересовали валявшиеся на краю вражка крупные каменные блоки. Григорич объяснил:
– Это остатки ветряной мельницы. Здесь на возвышении всегда ветра дуют. Раньше на окраине села стояло семь таких мельниц.
Каждый раз в любую погоду мы с Григоричем останавливались возле тропинки, ныряющей вниз, на дно вражка. Снимали с плеч тяжелые рюкзаки и спускались по глинистому склону к колодечку, обустроенному вокруг родника. Делали по несколько глотков холодной, хрустально-чистой воды, отдающей грибами и земляникой. Потом сидели на берегу, любуясь непритязательной красотой вражка. Григорич раскуривал самокрутку и делился воспоминаниями.
– По горе вдоль берега прежде сады росли – вишневые и яблоневые. Садоводством наш край всегда славился. От продажи яблок многие сельчане неплохо наживались и даже на вырученные деньги строили дома. С чего все началось? Мужики, разводившие пчел, попросили разрешения у начальства поставить в горах на берегу Волги пасеки. Кто-то из них попробовал посадить яблони. Земля наверху для садов очень пригодная – глинистая, и притом много родников, значит, влаги достаточно. Уклон гор на солнечную сторону, от северо-восточных ветров сады были огорожены склоном. Понарошку вроде яблони посадили, а выросли замечательные сады. И другие жители стали просить выделить им участки. Не сразу власти дали разрешение, так как надо было леса вырубать. Но потом жители добились своего. Надел получали только мужчины, поэтому садов было больше у того, у кого сыновей было больше в семье. Потом эти сады стали колхозными. А теперь все заброшено, одичали яблони, хотя на некоторых до сих пор хорошие яблоки родятся.
Село наше основали монастырские крестьяне триста лет назад. Вниз по Волге на самом берегу Никольский монастырь стоял. В смутное время был разграблен. Скитники ушли в Свияжский монастырь, а крестьяне сюда переселились. Видимо, от них пошли местные промыслы: садоводство, рыболовство, кирпичное и гончарное дело, обработка льна, мочала. В советское время в селе, помимо мельниц, имелись конюшни, коровники, телятники, свинарники, маслобойка, кузница. Куда все пропало? Недавно закрыли училище механизаторов, теперь вот среднюю школу. Больно смотреть, как пустеет село.
Монастырское всегда богатым считалось, много было кирпичных домов, крытых железом. Их стали строить после пожаров, которые в прежнее время часто случались. Раньше в банях сушили лен, и вот однажды подул сильный ветер, загорелась одна баня, ветер перенес огонь на другую, и так быстро по всему селу огонь распространился. А был еще случай: чума разразилась, тогда против нее было одно средство – огонь, все дома были сожжены прибывшими в село солдатами. Некоторые жители после этого ушли из села, а другие поселились на улице Мокруше, в низине, у речки, где почва болотистая.
Изменилось со временем село, исчезли целые улицы. Нет давно Романской поляны, эта улица примыкала к Волжскому вражку. И от Мокруши ничего уже не осталось…
ОСЕННИЕ МОТИВЫ
Мне особенно по душе прогулки по Волжскому вражку ранней осенью, под прощальное грустное пение птиц. Воздух прозрачен до хрустального звона. Из-за Волги тянется по выцветшему светло-голубому небу на юг журавлиный клин. В низине стелется сизая дымка. Шумит печально березовая роща, листва переливается на солнце многоцветной мозаикой. Полыхают тут и там кроны стройных осинок и развесистых кленов. На окраине вражка еще зеленеют густые кусты шиповника, усыпанные янтарными бусинами. Грибная и орешниковая пора.
Потемнеет неожиданно небо, заморосит дождик – он здесь не в тягость, всегда можно укрыться под плотными кронами кленов, – и тебя охватит восторженное чувство: этот шумный, расцвеченный в багряно-золотистые краски мир принадлежит только тебе.
Однажды в сентябре мне неожиданно встретился на окраине вражка черный секач. Крупный, грозного вида. Долго всматривался в меня, ворочая мордой из стороны в сторону, видимо, прицениваясь: стоит ли гнаться за добычей? Наверно, он был сыт, поэтому спокойно удалился в еще не сжатое пшеничное поле. Григорич немало рассказывал о кабанах. Некоторые истории леденили душу.
– Бывал я на кабаньей охоте с другом Василичем. Кабаны бывают огромные, до трех центнеров. Видели мы в дальнем лесу однажды ранней весной разрытую кабанами покрытую ледяной корой землю вокруг дуба. Желуди они искали, видно. Подивились мы: пятаки у кабанов будто железные. Охотиться на них зимой легче, они ходят строго по одним и тем же тропам, иначе в снег проваливаются. Был один незабываемый случай. Выследили мы с группой охотников старого секача. Всадили в него все пули, а он продолжал идти на людей. Хрипит, а идет. Потом упал наконец. Привезли ночью в село тушу. Выпили по такому случаю. Пошли проведать добычу, а туша вдруг зашевелилась, вскочила и на охотников двинулась. Разбежались все в страхе кто куда. А зверю хватило сил добраться до края оврага, там, в своих родных местах, и свалился он совсем… Ходил я не раз и на уток, и на гусей, за зайчишками гонялся по вражку, да к старости стал жалеть зверей.
НАСТОЯЩЕЕ
После июньских дождей решил я пройтись под вечер по старой памяти по закоулкам Волжского вражка.
Грусть охватила при виде заброшенных берегов, на которых вместо разнотравья хозяйничает теперь никому не нужный костер. Сломанные ветром сухие сучья старых кленов перегораживают путь. Среди переросшей, по грудь, травы с трудом нашел в низине место, где раньше был устроен колодечек. Теперь сюда никто не спускается за прозрачной, как сентябрьский воздух, водой. Из осыпавшегося берега торчат обнаженные, причудливо переплетенные корни старых деревьев.
Выхожу на дальнюю окраину вражка. Со стороны большака врезается в открытое пространство между кустами шиповника и желтой акации укатанная автомобильная дорога. По сторонам валяются пустые пластиковые бутылки. Печальные следы цивилизации.
Углубляюсь в березовую рощу. Здесь в белом сказочном царстве все так же поют на разные голоса птицы. Мелодичная громкая песенка славки-черноголовки – ее можно спутать с пением соловья. Замираю в глубине рощи и слышу веселый говорок сверху. Присматриваюсь – и среди листвы замечаю маленькую белую птичку с черной спинкой. Мухоловка-пеструшка. Поймает на лету невидимую мушку – и снова усядется на ветку. Где-то в глубине рощи пропела осторожно иволга и смолкла, видно, что-то спугнуло ее – может, прошелестевший неожиданно по верхушкам берез ветер? Где-то далеко в стороне кукушка отсчитывает года.
Присматриваюсь к серой прошлогодней подстилке под деревьями. Как меня учил Григорич: ищи грибы там, где, как тебе кажется, их не может быть. Пробираюсь сквозь частель кустарников и упавших сухих кленов на самый край вражка. Там, в низинке, замечаю серую шляпку. Так и есть – крупный подберезовик дожидается меня.
Замечаю мимоходом, что на солнечных глинистых склонах начала краснеть клубника. Надо бы заглянуть сюда через недельку.
* * *
Мне довелось побродить по многим вражкам, но Волжский манит всегда особенно. Может, из-за той звезд-ной июльской ночи, мимолетной, но запомнившейся во всех оттенках – нежный аромат фиалок, серебристая песенка зарянки где-то в кустах, перекличка перепелок рядом в траве, отблески огоньков костра в глазах напротив, сизый дымок, стелящийся по склону.
Свежие волны ветерка доносят обрывки мелодии с проплывающего мимо по Волге теплохода. И Волжский вражек вдруг превращается в легкую бригантину, несущуюся в бесконечную синюю даль на зеленых парусах березовой рощи.
Юрий МЫШЕВ.
Фото автора.
