Дорожная лента асфальта делит окружающий сельский пейзаж на две противоположные картины. По одну сторону угодья Нурлатского района Татарстана, по другую – территория Челны-Вершинского района Самарской области. На нурлатской стороне насколько хватает глаз – золотой разлив созревшей нивы, обещающей по всем прикидкам щедрый урожай. А на самарской стороне на полях хозяйничает бурьян, на когда-то возделывавшиеся поля наступает дикое мелколесье. Прямо возле асфальта – заброшенный коровник с глазницами мертвых окон; видно, все, что было можно растащить, унесли.

И вдруг среди бурьяна самарских угодий снова возделанный оазис – ухоженная нива… нурлатского сельскохозяйственного кооператива “Сульчинский”. Поле чистое, без единой былинки сорной травы, по всему видно, что земля хорошо заправлена удобрениями, семена засевали перекрестным способом; не ради счета гектаров, а во имя урожая, чтобы ладной работой душу потешить, хлеб хороший намолотить. Нурлатские мужики не посмотрели на засечные межевые знаки, а засучив рукава засеяли две тысячи гектаров чужого поля. Урожай – по 5 тонн с гектара!

С этих двух тысяч гектаров “чужого поля” началась наша беседа, скорее, дискуссия с главой Нурлатского муниципального района Фатихом Саубановичем Сибагатуллиным. Начинал он когда-то председателем колхоза, затем был первым секретарем райкома КПСС, перестройка застала его в ранге республиканского министра сельского хозяйства и продовольствия, и вот уже одиннадцать лет вместе с аграриями Нурлатского района штурмует барьеры капиталистического рынка. По общему мнению, успешно. В этом году Сибагатуллина за успехи в социальной и экономической практике района отметили Национальной премией “Россиянин года”.

Кроме всего названного, Сибагатуллин – доктор ветеринарных наук, по совместительству профессор Казанского государственного аграрного университета, в местном филиале вуза ведет специальный учебный курс, в разговоре, как на лекциях, семинарских занятиях, инициативу оставляет за собой.

Ершистый тон беседы задал гостям хозяин вот таким пассажем:

– Будь у вас полномочия прежних корреспондентов командно-директивной коммунистической системы, представляю, как вы в два пера расписали бы наши “потайные” гектары! Мол, очковтирательством, приписками занимается Сибагатуллин за счет чужих гектаров. А какая тут приписка? Горючка, удобрения, техника, пот и мозоли наши, значит, и урожай наш. Урожайность – это престиж, повод возгордиться перед другими.

Вы не находите странной ситуацию, когда за жалкие урожаи в 12 – 15 центнеров никто ни с кого ничего не спрашивает, в стране такое в порядке вещей, а сборы в полсотни центнеров с гектара берут под сомнение, начинают копать, как получили да откуда?

– А если мы, наоборот, наведем критику за то, что нурлатские мужики робеют засевать еще десяток тысяч гектаров угодий соседей, не берут под крыло все заброшенные пространства российских полей? – в тон отвечаем ему.

– Криминал не в том, что как за урожай своих полей отчитываемся за сборы еще с двух тысяч гектаров чужой нивы. Урожайность, счет рогов и копыт – это текущие показатели, которые нужны как вспомогательные ориентиры, для отчетов статистиков. Главное – общие сборы зерна, мясо и молоко, сахарная свекла. Сельхозугодий в нашем районе 112 тысяч гектаров, на 3 тысячи гектаров больше, чем было в начале реформ. Две тысячи гектаров чужих полей составляют около 5 процентов зернового клина. И без них урожайность у нас в пределах 50 центнеров. Если за эталон брать, например, показатели 1991 года – это как раз рубежная черта начала аграрных преобразований, – то производство зерна увеличили более чем втрое, доведя общие сборы с 64 тысяч тонн до 221 тысячи. Там, где прежде рос один колос, сейчас выращиваем три! Есть подвижки? Сахарной свеклы накапываем тоже больше прежнего на 2 тысячи тонн, урожайность стабильно под 300 центнеров.

С мясом, молоком показатели скромнее, не можем задержать падение поголовья на общественных фермах, но втрое увеличили в частном секторе. Полтора десятка лет назад молока надаивали около 27 тысяч тонн, сейчас – 32,5 тысячи, показатели по мясу, соответственно, 4 тысячи и 6 тысяч тонн. Есть продукция – значит, есть и выручка.

Первые пять лет реформ рентабельность сельскохозяйственного производства в районе была отрицательная. В 1996 году от реализации сельхозпродукции район получил 32 миллиона рублей убытков. Людям нечем было выдавать зарплату, в год она составляла 1,2 тысячи рублей, в месяц – сто рублей. Это значит, что в поле, на фермах, плантациях сахарной свеклы люди, как в первые годы коллективизации, работали за палочки трудодней, жили надеждами на лучшее. Нашим мужикам надо принародно поклониться, сказать спасибо за великое долготерпение, за веру, что будущее будет светлее настоящего. Средняя зарплата прошлого года – 49,6 тысячи рублей, в месяц по 4 тысячи. Конечно, при среднем показателе по стране 12 тысяч рублей это очень мало. Но если учесть, что крестьяне получают доход с частных подворий, есть такие, которые имеют по две-три коровы, по дворам снова стали разводить коней, в селе Фомкино, например, у мужиков 150 лошадей, имеют свое мясо, молоко, картофель, овощи, то сельский люд концы с концами сводит. Но это не предел, есть надежда крестьянские доходы увеличить, частников надо не ограничивать, а всемерно поддерживать.

– Английский писатель Свифт мечтал о благодарном памятнике тем, кто научит земледельцев получать два колоса там, где прежде рос один. Как вам за одиннадцать лет руководства районом удалось воплотить мечту Свифта, не удвоив, а даже утроив сборы зерна? Урожай в пятьдесят центнеров – это привычнее для Кубани.

– Одиннадцать лет назад, когда я возглавил район, результаты вызывали отчаяние. Урожай зерновых 14 центнеров, сахарной свеклы 180 центнеров, годовой надой от коровы чуть больше 3 тысяч килограммов…

Собрал народ: агрономов, механизаторов, животноводов, работающих по нарядам бригадира, – сказал речь. Мол, на нурлатских черноземах таких результатов надо конфузиться, минимальная черта урожайности – полсотни центнеров, но мечтать надо о более высоких намолотах. И не просто мечтать, фантазировать умеют и самые последние лодыри, а до мозолей работать. На селе спасение от разрухи в одном – в работе! Обрисовал конкретную программу действий, по пунктам назвал все текущие операции. Минеральные удобрения, классные сортовые семена, обязательно ранняя зябь, чтобы пашню ковырять не до белых мух, а управляться в августе, максимум в сентябре.

– Среди маленьких и больших аграрных вождей вряд ли найдем таких, которые не озадачивали бы людей такими же воззваниями…

– Воззвания произносить можно по-разному: разжигать в людях здоровый азарт или убивать последнюю надежду. Как бы там ни было, люди поверили в мои слова и превзошли все прежние результаты. Работа еще никого не обездолила. В 2006 году урожай зерновых составил 50,2 центнера, сахарной свеклы, как уже сказал, под 300 центнеров, надои по стаду 4200 килограммов.

– Убедили. Но вернемся к самарским гектарам. На самом деле, если нурлатские земледельцы такие деловые и сноровистые, отважно берутся работать на чужих полях, почему бы вам не взяться обрабатывать и другие бесхозные угодья? И не только ближних соседей, а развернуться и на дальних территориях? Это ведь большая беда, вселенские срам и конфуз – на пространствах России не обрабатывается, не дает продукции пашня восьми таких республик, как Татарстан!

Будем рассуждать с калькулятором в руках. Зерновое поле российской нивы – во всяком случае, так было до нынешних аграрных преобразований – более семидесяти миллионов гектаров. На каждом гектаре собирать по 50 центнеров – возможное на нурлатских полях будем считать доступным и земледельцам других российских регионов – это 350 миллионов тонн зерна. Будет урожай – будет все: и хлеб, и песня, и бифштексы со сливками. Главное, хорошая выручка. И страна вместо дефицитной, все убавляющейся нефти, из-за которой в мире столько распрей, переворотов, военных столкновений, получит возможность с заграницей торговать продовольствием, ресурсы которого в отличие от кладовых “черного золота” пополняются в течение одного года.

– Может быть, в фантазиях силами одного района взяться возродить столько российских угодий, которые от нас за тысячи километров, резоны есть, но в реальности для этого должны быть достаточные стимулы. Прежде всего надежда на высокую рентабельность, на хорошую массу прибавочной стоимости, которая окупит все материальные и нравственные издержки предприятия. Пятьдесят центнеров урожайности и жалкие пять процентов рентабельности – это недостаточные стимулы, чтобы развивать сельскохозяйственное производство по восходящей спирали, ловить синюю птицу удачи на дальних полях. Как говорят в таких случаях, овчина не стоит выделки.

Поэтому прежде, чем призывать вернуть в сельскохозяйственный оборот миллионы гектаров заброшенных угодий, снова заполнить стадами пустые фермы – половину поголовья съели в годы реформ, – надо разрешить одну наиважнейшую проблему, а именно: поднять престиж и привлекательность крестьянского труда на такой же высокий уровень, как работа в других отраслях отечественной экономики, в том числе и нефтяном бизнесе. Практичнее не просто покончить с недооценкой выгод сельскохозяйственного производства, а превратить агробизнес в самое выгодное и доходное предприятие, среди всех других державных занятий поставить его впереди паровоза. Даже нефть должна быть на второй позиции.

– Село впереди паровоза – нефтяных промыслов – это, скорее, фантазии гоголевского Манилова.

– Отнюдь нет! Это быль, которую, к сожалению, подтверждает практика не России, а других государств, которые импортом нефти не увлекаются, а живут на доходы от иных отраслей. Сейчас в моде оглядываться на Америку. Даже программу российских реформ разрабатывали заокеанские советники, рекомендации которых привели село, другие отрасли российской экономики в пучину кризиса. В результате в магазинах своих товаров нет, утюги, телевизоры, стиральные машины, обои, плитка, большинство повседневного, нужного позарез ширпотреба – все завезено по импорту. Своей нефти Америке не хватает, ее промыслы качают “черное золото” строго по квотам, несколько дней в месяц, больше – табу, тем самым приберегают запасы для внуков и правнуков, следующих поколений. Используя четверть всей добываемой в мире нефти, это около одного миллиарда тонн в год, американская экономика только половину запросов покрывает из скважин своих промыслов, а более 400 миллионов тонн – это нынешняя производительность российских промыслов – завозит из Венесуэлы, из стран Ближнего Востока. А расплачивается за импортируемую нефть выручкой от продажи продовольствия.

– Россия – не Америка. Там другой климат, близкий к кубанскому.

– В нынешнюю эпоху, когда достижения прогресса увеличили возможности человеческих рук и разума до немыслимых прежде пределов, ссылки на климат носят скорее психологический характер. Упорством, рвением и организованностью можно преодолеть препятствия любой стихии. Как в нашей стране есть плодородные кубанские черноземы и прохладные регионы Нечерноземья, так и в Америке есть знойная Калифорния и прохладные северные штаты. Есть много примеров, когда в центральных районах России урожаи получают на зависть кубанцам.

Главная причина продовольственного изобилия в Америке, в других странах – экспортерах продовольствия – не блага климата, а отношение государства, всего общества к сельскохозяйственному сектору экономики. В США государство всеми мерами содействует его развитию. Там и фермеры-одиночки, и крупные производители сельхозпродукции не боятся ни засух, ни половодий, потому что государство с лихвой возмещает ущерб от погодных катаклизмов. В калькуляции производственных затрат американских аграриев значительная доля – это льготные дотации. Впрочем, так во всех странах, отличающихся стабильным продовольственным благополучием, экспортом продуктов питания, из этой выручки покрывающих затраты на импорт энергоносителей. В странах Евросоюза объем государственных дотаций в стоимости произведенной сельхозпродукции 33 процента, в США – 28, в Норвегии – 68, в России – только 6 процентов!

– Это – следствия. Важно выделить причины.

– Причин много, главная – одна. Нынешняя державная стратегия России противоположна американской – торговать нефтяными богатствами и на вырученные нефтедоллары закупать продовольствие. Сорок шесть процентов продуктов питания у нас сегодня часто сомнительного качества, с просроченными датами хранения, – это, если называть вещи прямо, объедки с чужого стола. Кстати, при Сталине страна свои нефтяные богатства не распродавала. В 1946 году он, выступая перед избирателями столицы, поставил стратегическую задачу довести ежегодную добычу нефти до 60 миллионов тонн, что должно было обезопасить СССР от происков мирового империализма.

– Баловаться с нефтью стали после него, когда в Волжско-Уральском регионе, затем в Западной Сибири были открыты богатейшие запасы подземных сокровищ. Тогда державные стратеги и переориентировали народное хозяйство страны на экспорт нефтяных запасов. В канун перестройки, в 1985 году, страна вышла на уровень годовой добычи 640 миллионов тонн, еще раз превзойдя своих давних оппонентов американцев, но так и не сравнялась с ними в таком важнейшем показателе благополучия народа, экономики, как душевое потребление нефти. При душевом потреблении на человека менее одной тонны нефти наша страна на себя расходовала 250 миллионов тонн, а остальное распродавала за встречный поток нефтедолларов. Нефтедолларами расплачивались не только за покупное продовольствие, но и за пластмассовый ширпотреб, который изготавливали из российской же нефти, но мы отдавали за товар много дороже, чем выручали от продажи вывозимого за границу нефтяного сырья.

Увы, нынешняя энергетическая программа России мало чем отличается от лабазной стратегии распавшегося СССР – наращивать добычу и распродажу сырой нефти, газа, для этого прокладывать новые транспортные коммуникации, расширять морские терминалы, а на нефтедоллары закупать необходимые изделия.

– Императрица Екатерина Вторая, правительница иноземной крови, но впитавшая национальный дух своего нового Отечества, в “Наказах” по устройству державной экономики писала: “Земледелие есть первый и главный труд, к которому людей поощрять должно”. Чтобы вывести страну из нынешнего аграрного кризиса, надо отказаться от, как вы выразились, лабазной стратегии развития, больше, чем на нефтяные ресурсы, рассчитывать на потенциал аграрного сектора. Его возможности практически не ограничены, а имеют свойство пополняться за счет высокоорганизованного и производительного труда, вложения необходимых финансовых ресурсов. Основой такой программы должна стать расчетливая и практичная законодательная база, в которой селу отводилась бы не подсобная роль, а функция тягача – локомотива, который потащит за собой остальные подразделения отечественной экономики. Кстати, индустриализация, послевоенное восстановление народного хозяйства осуществлялись за счет средств отечественного крестьянства, которому все годы советской власти недоплачивали за произведенную продукцию и втридорога принуждали оплачивать поставляемые на село горючее, тракторы, комбайны, автомобили, стройматериалы. Но тогда взаимоотношения серпа и молота регулировались жесткой командно-директивной системой. Во всяком случае, продав литр молока, можно было купить такое же количество дизельного топлива, при тогдашних невысоких сборах зерна в 15 – 20 центнеров удавалось обновлять износившуюся технику, строить и ремонтировать фермы, отчисляя кое-какие излишки на черный день в резервный неделимый фонд. А хозяйствам при урожаях в 45 – 50 центнеров, относительно высокой продуктивности молочного стада, откормочных гуртов ежегодной выручки хватало и на производственные затраты, и на социальные программы: строительство жилья, детсадов, помощь школам, сельским больницам… Ведь стыдно повторить: при наших урожаях мирового уровня рентабельность сельскохозяйственного производства в районе меньше 5 процентов!

– Откуда же тогда у районной власти берутся капиталы на нынешние социальные программы? В селах в каждом доме газ, в райцентре в квартиры провели водопровод, есть четыре плавательных бассейна, зимний дворец спорта, детский спортивный лагерь, Дворец молодежи. Заметно рванули вы и с жильем, на человека в год строите по 1,17 квадратного метра, в Москве этот показатель всего 0,32 метра…

– В этих достижениях велика заслуга прежде всего нефтяников. Семь лет назад бюджет района был 98 миллионов рублей, в подкрепление из республиканской казны выделяли 13 миллионов рублей дотаций. В прошлом году всех налогов собрали 8,5 миллиарда рублей, из которых району остались 500 миллионов рублей, остальное перечислили российскому, республиканскому бюджетам. В эти годы в районе заработали две нефтяные компании – “Зюзеевнефть” и “РИТЭК”. При организации они зарегистрировались не в столице, а на месте дислокации, и бюджет района стал получать серьезную финансовую подпитку. Селян надо не обирать, а, наоборот, всемерно поддерживать. Поставкой удобрений за льготную цену, дотациями на покупку техники, племенного скота, гербицидов.

Но начинать надо не с денег, а опять-таки с надежной законодательной базы с ярко выраженной аграрной направленностью. Сейчас мода зазывать в страну денежных тузов – инвесторов, особенно из-за рубежа. Заниматься нефтью охотников много, закупают лицензии на эксплуатацию не отдельных скважин, а целых месторождений, а вот сельских пахарей среди них что-то не видать.

В нашем районе с землей работают 24 инвестора, среди них ни одного зарубежного. Однажды приехали шейхи из Саудовской Аравии, самой богатой нефтяной страны, где каждая скважина в сутки качает по тысяче тонн. Земля гостям понравилась: после бесплодных песков Аравийской пустыни – такой чернозем! Но стали знакомиться с финансовой обстановкой, с тем, как государство поддерживает кормильцев и поильцев, какие цены дерут за поставляемые на село изделия нефтяные и газовые бароны, хозяева рубильников – энергетики, машиностроители, по каким пиратски низким расценкам покупают у сельхозпроизводителей зерно, мясо и молоко, увидели, что в России от агробизнеса на большие дивиденды рассчитывать нечего, и по-восточному вежливо откланялись: “Хуш! До свидания! До лучших времен!”

Пуще всего поразило знание аравийцами нашей действительности. В беседах они, как заправские экономисты, оперировали такими аргументами, что простенький трактор у нас стоит 5 миллионов рублей, а это годовая выручка среднего сельскохозяйственного кооператива, что, чтобы купить 1 тонну дизельного топлива, надо продать 6 тонн зерна или почти 400 килограммов мяса, 2,2 тонны молока. Сеялка “Кузбасс”, которая работает 20 дней в году, стоит 3 миллиона рублей, это стоимость 10 легковых автомобилей “Жигули” или 2 грузовиков “КамАЗ”, а завезенная по импорту сеялка еще дороже – 6 миллионов. Российский рынок напоминает дикий восточный базар, на котором каждый старается дешевле купить и дороже продать. Энергетики, машиностроители, нефтепереработчики, производители лопат, ведер, веников, досок, шифера, цемента, кирпича, самых немудреных изделий, без которых селу не обойтись, регулярно накручивают расценки, а на сельхозпродукты сохраняется практика административных тарифов, устанавливаемых властями сверху. При таком диспаритете цен, который сложился в результате рыночных преобразований, больше других страдает село, а значит, и само государство, общество.

Сверхмеркантильная аграрная стратегия государства понятна: державную казну освободить от трат на село, но эффективнее административных предписаний действует вечный закон прибавочной стоимости – без достаточных выгод никакое серьезное предприятие к удачам не приведет. Самым надежным аграрным инвестором должно оставаться государство: и деньги вкладывать в сельскохозяйственное производство, и торговлю организовывать, не ограничивая поддержку села периодическими и малоэффективными интервенциями на рынке зерна.

– Это что же, снова вернуться в прокрустово ложе прежней директивно-распределительной системы, когда расценки на все изделия – от гвоздей, иголок, спичек до атомных подлодок – назначались в кабинетах столоначальников? Страна от такой практики потому и отказалась, что она была неэффективной, тормозила развитие производительных сил.

– А мы от прежней командной системы недалеко ушли. На промышленные товары цены остаются свободными и постоянно растут, несмотря на произносимые время от времени российским Правительством увещевания в адрес энергетиков, “королей бензоколонок”, поставщиков сельхозмашин иметь совесть и вести себя по-божески. Так, за последние три года цены на горючее выросли втрое, на минеральные удобрения – впятеро, на лесоматериалы, шифер – в четыре раза, на цемент – вспухли на глазах. На прилавках магазинов цены на главные продукты питания – хлеб и молоко – устанавливают директивой органов власти, но эта дубинка тяжелым концом лупит по крестьянам.

Ссылаясь на финансовую обстановку, что при теперешних затратах на сырье, энергоносители, электричество переработка сельхозпродукции убыточна, монополисты снижают расценки на закупаемое у крестьян сырье. Литр молока заводы закупают по 5 рублей, разбавляют его водой до торговой кондиции, и в магазине оно стоит почти в 4 раза дороже. На мясокомбинатах закупочная цена на свинину упала до 32 рублей за килограмм, за говядину платят “полтинник”. Но даже по таким пиратским расценкам сдать откормленный скот проблема, многие мясокомбинаты предпочитают перерабатывать мороженые туши, поставляемые из-за кордона. Держать скотину крестьянам становится невыгодно, появились села, где не осталось ни одной коровы, молоко в село везут из городских магазинов. Вот такой рынок отечественной экономики: горбатый, с перекошенным радикулитным позвоночником.

– Увы, чем крупнее, масштабнее преобразования, тем больше требуется времени.

– Неразбериху порождают не вводимые новшества, а осуществление их без основательной подготовки, без достаточного обоснования. Никакая страна, тем более такая крупная, как Россия, не может развиваться без надежной законодательной базы. Законы – это компас, по которым страна продвигается к избранным целям. В России нет ничего важнее, чем законы, и нет занятия более безответственного, чем законотворчество. Это большая крестьянская беда: аграрные каноны отечественных законодателей напоминают лоции Колумба, следуя которым отважный мореплаватель вместо Индии привел свои каравеллы к берегам неизвестного европейцам американского континента. Российские законы привели отечественную сельскохозяйственную отрасль в пучину нынешней разрухи, выход из которой видится в весьма отдаленной перспективе. Законодатели планируют одно, а получается другое, противоположное намеченному. За два десятилетия нынешнего российского парламентаризма кто-нибудь из депутатов “пострадал” за плохой закон, который больше, чем пользы, причинил вреда?

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на самый первый закон новой демократической России, который был посвящен возрождению села. Депутаты самой первой Госдумы приняли программу возрождения российского села. Выделим – “возрождения”… Для осуществления этой судьбоносной для села задачи наметили вкладывать в развитие села 15 процентов российского бюджета. Однако Борис Ельцин громогласно заявил, что колхозно-совхозное село – это прорва, черная дыра, в которую без толку уходят народные деньги. И все. Про 15-процентную норму принятого аграрного закона забыли, и вопреки мировому опыту вот уже в течение почти двух десятилетий страна тщится развивать отечественное сельское хозяйство без серьезных финансовых дотаций со стороны государства. Аграрную удачу стали искать в массовой и возможно скорой расколлективизации. Поделили землю на паи и предоставили селянам право или организовать отдельное фермерское хозяйство, или сложиться в новый, свободный от административного кнута сельскохозяйственный кооператив – и вперед, к берегам молочных рек! Деньги же, необходимые новым владельцам земли для первоначального обустройства, заменили лавиной законов, директив, указов, распоряжений, советов и пожеланий. Сколько бестолковых и вредных законов напринимали за последние годы по аграрным проблемам, которые привели совершенно к противоположным последствиям, нежели предполагали их инициаторы!

У нас в Татарстане благодаря проаграрной позиции Президента Минтимера Шаймиева средства федерального бюджета подпитываются местными дотациями, благодаря чему, например, республика первой в России осуществила стопроцентную газификацию сельских населенных пунктов. Но прорех на селе столько, что одними местными заплатками их, увы, не закрыть.

Фермерская рать отечественных землепользователей вряд ли может служить эталоном организации современного, тем более будущего сельскохозяйственного сектора, в большинстве это полукустарные хозяйства с примитивной технологией, бедной техникой. Занимая 5 процентов сельскохозяйственных угодий, фермеры дают лишь 2 процента аграрной продукции. Реформы забуксовали, сказать точнее – провалились. Тогда в 2002 году Госдума приняла еще один закон – “Об обороте земель сельскохозяйственного назначения”, который предусматривает новые правила концентрации земельных паев в руках новых землепользователей, денежных инвесторов, которые придут на село.

Инвесторы – не бескорыстные альтруисты, а расчетливые джентльмены рыночного бизнеса. Для них главное – получение максимальной массы прибавочной стоимости, этот экономический закон действует при всех формах собственности. Поэтому хозяйствование на земле инвесторов, разрешив задачу ее обработки, приведет, на мой взгляд, к появлению еще более сложных проблем социального характера. При нынешнем произволе с ценами других источников получения прибыли, хозяйствования на земле хотя бы “по нолям”, кроме как экономия на социальных программах, не остается.

– А практика новых национальных проектов, один из которых – сельскохозяйственный? Аграриям под конкретные начинания выдается беспроцентная финансовая ссуда.

– Факт, безусловно, положительный; возвращение процентов под банковские кредиты государство берет на себя. Небольшая, но все-таки поддержка, во всяком случае, лучше, чем ничего. В нашей республике в рамках сельского нацпроекта строятся, реконструируются более 200 животноводческих объектов. Затраты – 23 миллиарда. В нашем районе такой комплекс на 1200 коров возводит агрофирма “Южная”. Но отчего в душе сомнения, не радость, а тревога? Это уже было, ощущение такое, что снова наступаем на те же грабли, которые уже больно били по лбу. Ведь были же они у нас, эти фабрики мяса, потрясавшие воображение масштабами, техническим оснащением, эффективностью специализированного производства. И где теперь? В проекте рассчитано, что комплекс агрофирмы “Южная” окупится за 17 лет. Это очень низкая эффективность, расчетливые бизнесмены от таких начинаний отказываются. Но сомнение вызывают даже эти положительные показатели.

Словом, итог двух десятилетий реформирования аграрного сектора без достаточных государственных вложений скорее печальный, чем отрадный. Зерна страна собирает три четверти прежнего, производство мяса, молока, других продуктов питания упало вдвое. За эти годы в России исчезло 15 тысяч деревень, в тысячах сельских населенных пунктов осталось по 10 – 20 дворов, в которых доживают старики.

– Так что же, по-вашему, надо сделать для возрождения села прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик?

– Прежде всего – восстановить равноправие всех отраслей отечественной экономики. Если государство требует от аграриев снабжения страны продуктами питания, сырьем для пищевой промышленности, оно должно всеми мерами помогать поильцам и кормильцам. И не столько призывами и декларациями, сколько реальными ощутимыми материальными мерами. Надо безотлагательно покончить с разбоем перекупщиков сельхозпродукции, принудить молокозаводы, мясокомбинаты, элеваторы перестать грабить селян, пусть государство возьмет на себя ответственность за возмещение всех производственных издержек. Во всяком случае крестьяне должны быть уверены, что их старания будут вознаграждены полной мерой.

С годами на селе все острее проблема с кадрами. Надо восстановить разрушенную организацию подготовки механизаторов, животноводов, агрономов, зоотехников, ветеринарных врачей, учить их не на платных лекциях, а за счет государства. У крестьянских детей откуда деньги, чтобы платить за обучение ремеслу?

И еще одно обстоятельство, задевающее интересы владельцев земельных паев, практически всех жителей села, которые еще не распродали свои доли. Если государство избрало своей аграрной стратегией надежду на инвесторов, идет на то, чтобы землю новым хозяевам продавать по самой низкой кадастровой стоимости, надо законодательно закрепить правило, чтобы они брали на себя ответственность не только за обработку земли, но и за удовлетворение социальных запросов населения. Чтобы хозяева паев в качестве дивидендов за свои земельные доли получали не жалкий воз соломы, пару мешков зерна, а средства, на которые могли бы достойно и безбедно жить.

– Урожайность в пятьдесят центнеров стала для нурлатцев нормой. А на большее они могут замахнуться?

– Вполне. Ведь что писал полководец Суворов в своем трактате “Наука побеждать”: “Где пролетит орел, там пройдет олень, где пройдет олень, там пройдет солдат, за солдатом пройдет целая армия”. Полсотни центнеров – это средние сборы, вон в фермерском хозяйстве Сулейманова, в сельхозкооперативах “Сульчинский”, “Башак” есть поля, на которых получают урожай за сто центнеров. Доступное на одном поле возможно и на других загонках. Мне представляется реальным распространить опыт нурлатцев по республике.

– Заманчиво. Народ на язык злой, не боитесь, что за фантазии о десятитонной урожайности прозовут местным Жюль Верном?

– Наоборот, почту за честь. Над великим провидцем обыватели тоже ерничали, но сколько его фантазий стало реальностью! Жюль Верн еще до открытия телефона писал о подводном кабеле связи между Старым и Новым Светом. Пожалуйста, сегодня российский фермер может по телефону переговорить со своим коллегой из американского штата Айова. Другая мечта дерзкого фантаста – железная дорога под проливом Ла-Манш – тоже стала реальностью. По подводным дорогам жюльверновского капитана Немо плавают атомные “наутилусы”. Астронавты на картах расчерчивают маршруты капитана Гаттераса, по которым земляне станут летать на Луну…

В суждениях о будущем крестьянского дела надо строить самые оптимистические прогнозы. Еще недавно, после войны агрономам, механизаторам за стопудовые урожаи на грудь звезды Героев вешали, сейчас такие сборы – повод для претензий, упреков, серьезных оргвыводов. На практике от мечтаний до яви дистанция во времени часто гораздо меньше, чем принято думать.

Мунир АГЛИУЛЛИН,
Марсель ЗАРИПОВ