Недавние события в Москве, связанные с захватом заложников террористами во время театрального представления “Норд-Ост”, потрясли не только Россию, но и весь мир. Конечно, в заложники брали и раньше, но чтобы в таких масштабах…

Гибель и пленение солдат на войне – явления сами по себе ужасные, но, увы, неизбежные. Но в последние годы захват в заложники вполне мирного гражданского населения, в том числе женщин и детей, становится уже привычной практикой.

Явление это имеет давнюю историю. Случалось подобное и в древности, и в средние века. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона есть такое определение: “Заложник – человек, взятый в качестве залога для обеспечения договора”. В случае, если одна из сторон договор не выполняла, то другая убивала находящегося у него заложника. Подобный обычай был весьма распространен раньше и на Кавказе. К слову сказать, не брезговали заложничеством и военные Российской империи в период Кавказской войны ХIХ века. Так, известный генерал Ермолов, обращаясь с ультиматумом к чеченцам, живущим в долине перед Тереком, писал: “В случае воровства на линии селение обязано выдать вора. Если скроется вор, то выдать его семейство. Если не будут выданы родственники, аулы ваши будут разрушены, семейство распродано в горы, аманаты, то есть заложники, повешены”. Мало того, Ермолов широко использовал практику взятия в заложники детей. Пушкин в “Путешествии в Арзрум” писал: “В крепости я видел черкесов-аманатов, резвых и красивых мальчиков, они поминутно проказят и бегают из крепости. Их держат в жалком положении, они ходят в лохмотьях, полунагие, в отвратительной нечистоте, на иных – деревянные колодки”.

Горцы также часто похищали русских офицеров и чиновников с целью получения выкупа.

Теперь заложников либо “продают” родственникам или государству – захват мирных граждан стал выгодным бизнесом, либо пытаются с помощью подобной операции решать некие политические задачи.

Рассуждать на тему “Отчего это происходит?” можно долго. Политики видят причину в слабой государственности России, психологи – в снижении к таким случаям “иммунитета” у общества. Термин даже соответствующий появился: “онемение сострадания”. Другими словами, люди возмущаются повышением цен, введением новых налогов, а вот сообщения о захвате заложников, об убийствах, уже не вызывают адекватной реакции.

Так это или не так на самом деле – судить трудно. Но вот после московской трагедии шок испытал, наверное, каждый из нас. И сегодня уже вряд ли кто-нибудь возьмется утверждать, что уж с ним-то этого не случится наверняка…

Главное – спастись

И что делать нам с вами, если, не дай Бог, придется побывать в шкуре заложника? Как вести себя, чтобы выйти из сложившейся ситуации с минимальными потерями? Рассказать об этом мы попросили психолога Центра медицины катастроф Минздрава РТ Шамиля Асадуллина. Вот что он поведал:

– Человек, попавший в заложники, в полной гамме испытывает эмоции попавшего в чрезвычайную ситуацию. Первое мощнейшее воздействие на него – страх. Это чувство у каждого проявляется по-своему: кто-то впадает в ступор и перестает видеть и слышать происходящее, кто-то бурно проявляет себя – кричит, бьется в истерике или пытается оказать сопротивление. Последние рискуют погибнуть или получить серьезное ранение уже в первые минуты захвата. Пассивное поведение в этом случае вовсе не следует приравнивать к трусости, тогда как буйная реакция – вовсе не проявление храбрости или геройства. Кстати, к геройству, как явлению, я вообще отношусь отрицательно. Слов нет, на героический поступок способна личность сильная и неординарная. Можно, конечно, разорвав на груди рубашку, броситься “на амбразуру”, получить десять пуль в голову и умереть геройски. А надо ли? И, главное, кому от этого будет польза? (В героизме возникает необходимость тогда, когда нужны чрезвычайные меры для разрешения ситуации, чтобы прикрыть чье-то разгильдяйство). Матросовы, закрывающие собой амбразуры, нужны, когда нет метко бросающих гранаты или нет гранат. Предоставьте свое освобождение людям, к тому подготовленным. Ваша задача как заложника – выжить.

Справиться в той или иной мере со страхом помогает время. Кому-то для того, чтобы успокоиться и начать осмысление обстановки, достаточно нескольких минут, кому-то и часа не хватит. Но трястись от страха бесконечно невозможно – человек так устроен, что приспосабливается к самой жуткой ситуации.

Итак, заложник берет себя в руки и начинает искать способы спасения. Для начала – вступив в контакт с захватчиком.

Какой бы ни был террорист (или террористы), вести себя с ним нужно очень спокойно. Обращаться лучше к одному из них – выберите самого, на ваш взгляд, выдержанного. В любой, даже самой взвинченной компании, есть лидер, он же обычно самый уравновешенный. Если есть возможность, лучше не общаться с женщиной-террористкой. Так уж предусмотрела природа, что дамы более эмоциональны, а следовательно, и возбудимы. И, да простят меня представительницы прекрасного пола, они часто сначала делают, а потом думают. В вашем случае это может стать роковым фактором…

Обращаться нужно к одному человеку, а не ко всем сразу – личный контакт очень важен. Ни в коем случае не надо делать резких движений, при разговоре смотреть в глаза, говорить немного и по существу. Ни о каком моральном подавлении террористов и речи быть не может, это только вызовет ответную агрессию. Даже если они в своем деле профессионалы и на захват пошли вполне обдуманно, все равно испытывают стресс, волнуются и переживают если не за собственную жизнь, то хотя бы за выполнение поставленной задачи. Излагать в общении с ними следует очень простые вещи, не требующие долгого осмысления. Много зависит от того, как построена фраза. Например, на первый взгляд безобидное “Можно мне в туалет?”, не исключено, вызовет абсолютно противоположную ожидаемой реакцию: “А не сбежать ли ты собрался?”. Выражаться в этом случае нужно по-простецки. Мол, очень писать хочется, давайте мы это как-то организуем, чтоб и вам было спокойно, и нам не так плохо.

Диалог должен быть. Совместное решение – шаг к нему, а уж разговор тянет за собой некоторое сближение. Важно, чтобы террорист перестал ощущать угрозу, которая может исходить от заложников. Если идет спокойный диалог, одно действие не принесло непредвиденных последствий, то террорист расслабляется, это неизбежно.

И лучше обойтись без побега: во-первых, это крайне опасно для самого беглеца, а во-вторых, неизвестно, какие последствия будут для оставшихся. За то, что один убежал, в качестве назидания могут расстрелять двоих-троих.

Мы поговорили о страхе, как о первом проявлении чувств. Есть и другие факторы, воздействующие на человека. Заложник находится в ограниченном помещении, он лишен нормального питания, свободы передвижения, общения, исполнения нормальных гигиенических потребностей. Все это называется длительно действующими факторами чрезвычайной ситуации. Длительное отсутствие этих элементарных вещей истощающе воздействует даже на тех, кто может не мыться сутками, находясь где-нибудь в походе. Это сильно выматывает человеческую психику. Тут уж нужно держаться…

Кстати, любопытный факт. Есть такое понятие – “синдром заложника” – его еще иногда называют стокгольмским. Поскольку от успеха предприятия зависит жизнь заложника, иногда он настолько глубоко проникается проблемами террориста, что начинает… сопереживать. На какое-то время они становятся и проблемами захваченного. В результате последний пытается помочь бандиту. В первую очередь потому, что именно в решении задач террориста видит он собственное спасение и выход из сложившейся ситуации.

– Итак, синдром заложника есть. А синдром террориста, когда тот начинает проникаться сочувствием к заложнику?

– Конечно.

– Что же делать, если он начал вас жалеть?

– Да ничего. Завязался разговор, пошли некоторые послабления – значит, ему вас уже жалко. Если сбросить со счетов некоторый процент психически и физически больных людей, то все остальные – пусть с вариациями в воспитании, деформациями социальной позиции – нормальные. После того, как захватчики и захваченные худо-бедно поговорили, посидели в одном помещении бок о бок несколько часов, поели рядом, между ними возникают “соседские” чувства, неизбежно появляется какая-то общность. С каждым часом убивать все тяжелее. Грубо говоря, чем дольше ты пробудешь в заложниках, тем больше вероятность выжить – если не произойдет каких-то других сбоев или непредвиденных ситуаций. И заложник, и террорист переживают вместе очень тяжелую ситуацию, а совместное переживание любого стресса делает их ближе друг к другу.

Как ни странно, террорист практически всегда нуждается в сочувствии. Он же сам себя загоняет в тупик! Любой из них наверняка знает законодательство, знает о трагических исходах предыдущих терактов. Удачных захватов ведь не бывает, рано или поздно все заканчивается весьма печально. Законодательство всех стран ориентировано на поимку, выдачу друг другу террористов. Террорист – это всегда человек отчаяния, либо наркоман или алкоголик. Он не видит в конкретной жизненной ситуации для себя иного выхода, нежели захват заложников. Потом, когда ситуация затягивается, он начинает видеть в заложниках людей, ему становится все тяжелее. Это может привести к серьезному срыву. Если террорист – человек здравомыслящий, то скорее всего сдастся. Если психически болен – может взорвать или перестрелять заложников. Чаще успевают сработать силовики. Важно только дать им время на подготовку.

Как жить дальше?

– Допустим, все для заложника закончилось благополучно. Человек жив, но насколько пострадала его психика?

– Всем пострадавшим обязательно нужна консультация у психотерапевта. Могут помочь домочадцы и друзья. Надо дать человеку выговориться, поплакаться вам “в жилетку”, дать понять, что вы безмерно рады, что все так закончилось. Но нельзя зацикливаться на этой ситуации и превращать разговоры о случившемся в ежедневный ритуал.

Конечно, состояние пострадавшего во многом зависит от изначального психологического фона. Допустим, у человека крепкая нервная система, он не раз бывал во всяких переделках. В этом случае у него есть шанс выйти из ситуации минимально травмированным – недельку отоспался и здоров. А вот если человек уже порядком измотан жизнью, в возрасте… Тут и до неврастении недалеко.

Еще более губительное воздействие подобные ситуации оказывают на психику ребенка. Кстати, от психического типа личности зависит не слишком много. Допустим, логично было бы предположить, что невозмутимый флегматик перенесет такую ситуацию легче, чем эмоциональный холерик. На деле может оказаться наоборот. У заторможенного флегматика весь эмоциональный фон уйдет внутрь, тогда как холерик, грубо говоря, прорыдается, закатит истерику и поставит точку на происшедшем. Другое дело, если выплеснуть эмоции сразу такой впечатлительной личности не дадут. Один из методов психокоррекции, применяемой для таких людей, состоит в том, что с помощью погружения в определенное состояние ему дают возможность очень ярко представить себе ту ситуацию, пережить ее снова и получить долгожданную возможность излить эмоции в истерике.

– Шамиль Гумерович, у меня к вам вопрос, как к человеку, которому долгое время довелось и пожить в Чечне, и потом, как врачу, побывать в зоне военных действий. На ваш взгляд, можно ли избежать повторения подобного ужаса?

– С точки зрения психологии, любой террористический акт бесперспективен – это тупик. Есть множество других методов достичь своей цели – убеждение, увещевание через средства массовой информации, да мало ли чего. Насилие, как известно, порождает только насилие. Это касается и причин происшедшего, и его следствий.

С чеченцами, какой бы сильной ни была у них обида, можно договориться. Именно знание традиций и обычаев чеченской нации позволяет мне говорить об этом. Параллельно с обычаями кровной мести существует и в течение веков сложившаяся процедура примирения, реальный механизм которой отработали сами чеченцы. Частенько человек обиженный, потерявший родственников, идет на примирение на определенных условиях. Обычно заключается договор о выполнении обидчиком обязательств морального и материального плана. Так, если дело касается только кровной мести, виноватая сторона выплачивает семье, например, потерявшей кормильца, определенную пенсию. И соглашается на некоторое моральное наказание. Скажем, представители виноватой стороны не появляются в селах пострадавших в течение двух-трех лет – в знак того, что виновник стыдится показаться на глаза родным погибшего… Сегодня уже практически невозможно выяснить, кто прав, кто виноват в этой войне. Разве что более сильный и мудрый может уступить – это же главный признак силы. Есть абсолютно виноватые – это боевики и наемники, с ними можно общаться только с позиции наказания. Есть невинно пострадавшее чеченское население. Народ в своем большинстве всегда прав, а не виноват. Боевиков надо вылавливать и наказывать, а перед народом от имени власти извиниться – и перед российским, и перед чеченским.