Нынешний январь занимает особое место в новейшей российской политической истории. Исполнился год России без Ельцина. Без царя, которому вначале приходилось бороться буквально за каждый день своего политического существования. Но при этом он купался в океане людского доверия и любви. Опираясь на эту поддержку, он с необычайной мощью сметал любые препятствия, которые появлялись на его пути.

Через десять лет после того, как он пришел к власти, в стране уже не было политической силы, которая могла бы свергнуть Ельцина и лишить его власти. Он стал всемогущ и позволял себе любые безумства, граничащие с преступлениями. Мог откровенно поизмываться над общественным мнением: мол, думайте, что хотите, а я буду дирижировать оркестрами, коли к тому потянет широкая русская душа.

При нем очень немногие стали безумно богатыми. А многие буквально опустились на дно нищеты. Но, несмотря на это, одни по-прежнему любили своего государя до неприличного всепрощения, другие ненавидели. К январю 2000 года последних стало так много, что Ельцин превратился в царя без подданных.

Но и тогда он мог остаться у руля. В России сложилась уникальная ситуация, когда верховная власть уже не зависела от народа и фактически не нуждалась в его поддержке. Ей нужна была не столько поддержка масс, сколько надежность аппарата, лояльность СМИ, апатия армии и спецслужб, покорность судов и прокуратуры, нейтралитет Запада. Нужна была новая Дума, в которой усилиями кремлевских “пиарщиков” появилось стойкое прокремлевское большинство.

Все это у Ельцина было.

И тем не менее он добровольно ушел в отставку.

Сегодня, спустя год, можно по-разному относиться к этому решению. Можно увидеть в нем коварство, хитрость и расчетливость, стремление остаться царем без престола.

Можно представить это решение как элементарную заботу о личном будущем и безопасности своих близких.

Можно, наконец, отнести все на счет физической немощи и усталости от власти.

Но в итоге все затмило другое: Ельцин передал власть преемнику законно, без социальных потрясений и в пределах конституционного срока. И спустя год все факторы, кроме этого, выглядят второстепенными. Все возможные сценарии уходят на второй план и становятся лишь поводом для политологических измышлений. А реальность в том, что Ельцин, будучи по своим личным качествам деспотом, самодуром и бесшабашным гулякой, поступил в самый главный момент своей жизни вопреки этим дурным наклонностям. Он выступил, как гарант демократии и Конституции.

Приношу читателям искренние извинения за столь пространный экскурс в прошлое. Но он становится принципиально важным для понимания того, что происходит в постельцинской России.

Мне уже приходилось писать о том, что Ельцин и Путин – люди абсолютно разные. Даже странно, что Ельцин остановил свой выбор именно на Путине. Но он не ошибся в главном. Путин оказался превосходным учеником по части понимания природы власти, правил ее завоевания и сохранения. Он проявил блистательный талант делать все то же, что Ельцин, но внешне гораздо более пристойно и цивилизованно.

Но одного Путин у Ельцина перенимать не стал. Он не стал изображать из себя демократа и либерала там и тогда, когда ситуация требовала иного. Если Ельцин, вопреки собственной природе, мучился, комплексовал и в конце концов, наступая на горло собственной песне, оставался в главном сторонником демократических преобразований западного образца, то Путин, сохраняя все внешние атрибуты демократизма и законопослушания, последовательно совершает антиельцинскую революцию.

За год он смял былую мощь региональных лидеров, перечеркнул целый ряд принципов, на которых Ельцин строил свои отношения с ними. Но, подчинив их себе, Путин пошел дальше. На очереди кардинальный пересмотр многих принципов федерального устройства России. И уже ясно, что он будет включать в себя укрупнение субъектов Федерации, назначение губернаторов и, вероятно, ликвидацию Совета Федерации.

Массированная подготовка к главным сражениям, которые еще впереди, объясняет ту легкость, с которой Путин пошел на компромисс с Думой по поводу так называемого “третьего срока” большинства губернаторов и президентов. Напомню, что по принятому недавно Думой и одобренному Советом Федерации закону более чем две трети ныне действующих руководителей субъектов Федерации получили право избираться не два раза, как это было им предписано по федеральному закону от 16 октября 1999 года, а три. То есть парламент утвердил норму, согласно которой губернаторский срок, начавшийся до 16 октября 1999 года, как бы аннулируется, и без учета этого срока можно избираться два раза.

Казалось бы, это прямо противоречит идеям Путина, направленным на ограничение власти губернаторов. В действительности же Путин не отступает от своих замыслов ни на миллиметр.

Во-первых, он получает легальную возможность оставить на своих постах тех региональных лидеров, с которыми считается и которых хотел бы видеть во главе тех или иных регионов, по крайней мере еще один срок.

Недавно на встрече с думскими лидерами Путин весьма откровенно заявил, что если бы сегодня у него было право назначать губернаторов и президентов республик, то в Татарстане он вновь назначил бы Шаймиева. Но пока нет права назначать, надо дать право избираться. Отсюда и закон о “третьем сроке”.

Во-вторых, за те три года, которые Путин еще как минимум останется Президентом России, правило “третьего срока” может поменяться. Тогда одни, к примеру М.Шаймиев, этим правилом воспользуются (чему Путин, судя по всему, препятствовать не намерен), а другие просто не успеют.

В-третьих, избраться больше двух раз по силам далеко не каждому. Для М.Шаймиева или, скажем, Ю.Лужкова эта задача вполне решаема. Для других – не факт! Недавнее сокрушительное поражение авторитетного тюменского губернатора Леонида Рокецкого – яркое тому подтверждение.

И, наконец, Президент РФ обладает сегодня правом снять с должности любого регионального вождя. Поэтому длинная очередь желающих переизбраться его не пугает.

Таким образом, демонтаж ельцинских принципов федеративного строительства налицо, и этот процесс находится только в самом начале.

Возьмем другой аспект ельцинского наследия, а именно свободу граждан создавать общественно-политические объединения и через них участвовать в парламентских выборах. Сегодня кремлевская администрация решила с этой вольницей покончить. Причем свои резоны в действиях Кремля, безусловно, есть. Мы помним, как в 1995 году на думских выборах сознательные избиратели мучительно искали в длиннющем списке партий и блоков те, которые им полюбились больше остальных. А не слишком искушенные отмечали в бюллетене те организации, которые глянулись громкими именами или названиями, не дочитывая длинный список до конца.

Эту крайность ельцинской партанархии решено сегодня заменить другой крайностью: строго управляемым партстроительством. В Думу внесен закон о партиях, который, в случае его принятия, создаст супер-

льготные условия для нескольких действующих партий, а остальных просто отсечет от избирательного процесса. В восторге от этого те, кто уже имеет мощную структуру (к примеру, КПРФ), те, у кого есть деньги на партию (к примеру, СПС и ЛДПР), и те, кому партию поможет создать власть (“Единство”). Все остальные имеют высокие шансы оказаться вне избирательного процесса, так как закон прописывает очень сложную и бюрократизированную процедуру создания и регистрации общефедеральных партий. Благая идея оборачивается своей противоположностью.

Демонтаж ельцинского наследия происходит и во внешней политике. Прозападная ориентация Ельцина меняется на сбалансированный курс, в котором достойное место находят все бывшие традиционные партнеры России и те, с кем отношения были разорваны по политическим соображениям. При этом Западу грех жаловаться на невнимание со стороны Путина. Но риторика сменилась, как сменилась и готовность идти на уступки. “Запад нам дорог, но национальные интересы России превыше всего!” – вот лозунг, с которым Путин выходит на переговоры с американцами и их партнерами.

Я могу долго продолжать этот ряд примеров, говорящий о том, что Путин всего за год вырвался из ельцинских “отцовских” объятий и начал свое самостоятельное политическое плавание.

Здесь и стремление взять под контроль так называемых олигархов, которые могли манипулировать Ельциным, как хотели, а сегодня впервые ощутили, что в стране есть власть, которая сильнее власти денег.

Это и история с государственной символикой, когда антиельцинскую позицию Путина я, выходя из его кабинета, имел честь первым представить журналистам.

Это и многомесячное давление Кремля на непослушные СМИ, недвусмысленные намеки на то, что Кремль не потерпит той вольницы в прессе, которую развел “царь Борис”, стремившийся прослыть демократом и поэтому разрешавший прессе все без разбору.

Что же в сухом остатке? Чем же хороша или плоха операция Путина по демонтажу ельцинского наследия?

Полагаю, что последствия ее пока далеко не ясны. В ней есть то, что делает многих союзниками Путина, и то, что многих от него отталкивает. Я представляю, как морщится какой-нибудь учитель русской словесности от выражения “мочить в сортире” и как солидарно воспринимает смысл этой “непристойности” работяга, который справедливо полагает, что его жизнь черна и беспросветна в том числе и от того, что власть беспомощна в борьбе со всякой нечистью.

Я не понимаю Путина, когда он возмущается намерением татар писать и читать на латинице, и понимаю, когда он выговаривает американцам за их попытки поучать нас тому, как защищать права человека в России.

Я противник его антифедеративных реформ, но мне по душе его стремление ввести понятные и единые правила для всех участников хозяйственной деятельности.

Меня шокирует почти неприкрытое желание командовать телерадиоканалами, выстраивать политические партии не по народному волеизъявлению, а по указанию из Кремля. Но я должен признать, что лично меня, как, впрочем, и многих других российских политиков, Путин сделал активными участниками политического процесса. При Путине я часто проигрываю, потому что оказываюсь в меньшинстве. При Ельцине же можно было быть и в большинстве, но тебя все равно никто не спрашивал, ибо царь принимал все решения сам – и хорошие, и отвратительные.

В том-то и состоит подводимый нами итог президентского года Путина, что пока он задал нам больше вопросов, чем дал на них ответов. Но один ответ все же очевиден: оставаясь носителем ельцинских политических одежд покроя революции августа 1991 года, оставаясь прямым наследником политической эпохи Бориса Ельцина, Путин нащупывает свою дорогу. Куда она ведет и всегда ли нам по пути с Президентом – покажет время.

Олег МОРОЗОВ.
Руководитель депутатской группы “Регионы России” Госдумы РФ,
политический обозреватель “РТ”.