Президент Республики Татарстан Минтимер Шаймиев к любым политическим и экономическим инициативам центра относится спокойно. И не потому, что уверен в своей неуязвимости, – просто он знает, что здравый смысл все равно возобладает, и потому действует в точном соответствии с поговоркой: не плыви по течению, не плыви против течения, плыви туда, куда тебе надо.

– Минтимер Шарипович, вы многих удивили, поддержав укрепление вертикали власти в России, ведь политика Татарстана традиционно ассоциируется с борьбой за укрепление самостоятельности регионов…

– Ничего неожиданного в этом нет. Я всегда ощущал необходимость сильной власти в России. Логика подсказывала: кто бы ни стал Президентом РФ, ему надо начинать с наведения порядка. При рыхлой власти невозможно эффективно проводить политические и экономические реформы. Все, чего мы добились в республике – от реализации своей программы приватизации и сохранения контроля государства над нефтяной отраслью до спасения сельского хозяйства, – стало возможным только потому, что в Татарстане была сильная власть. Я не представляю себе, например, как можно работать, если финансовые потоки непрозрачны. А до последнего времени федеральные финансовые потоки контролировал не Президент России, а олигархи. Перед Путиным сейчас стоят задачи очень высокого уровня сложности. Но укрепление власти в России необходимо, другой вопрос – каким путем здесь пойти.

– Последние месяцы показали, что новая политика центра вызывает отторжение у регионов.

– Дело тут не только в сложившейся за эти годы ментальности руководителей. Сегодня укрепление власти сопровождается бюджетными реформами, которые сводятся к старой схеме: собирать все большие доходы в центр, чтобы потом распределять их через Москву. Отдельные регионы, таким образом, должны будут отправлять в центр до 70 процентов своих доходов. И законы экономики, и реальная практика показывают: такая политика не имеет перспективы. Бессмысленно оголять регионы и ставить их в полную зависимость от центра. Приведу пример из опыта Татарстана: когда мы нарушили сложившиеся бюджетные отношения внутри республики, сразу почувствовали, что заинтересованность богатых нефтяных и промышленных городов и районов в увеличении доходной базы резко снизилась. И так будет происходить во всех регионах Российской Федерации.

Уже через пару лет опыт покажет, что надо снижать федеральную долю доходов в пользу регионов. Ведь сейчас регионы поставлены в очень сложное положение – в их ведении остается та часть налоговой базы, которая традиционно считается рисковой. Это налог на прибыль и подоходный налог. В ситуации, когда основная часть предприятий только начинает вставать на ноги, а тарифы на электроэнергию растут, трудно ожидать роста рентабельности предприятий. Значит, не будет возможности и серьезно поднять заработную плату. Как следствие – поступления от налогов, особенно подоходного и налога на прибыль, не будут расти. А именно они – основной ресурс регионов. Получается замкнутый круг. А ведь Россия – это прежде всего регионы. Поэтому надо делать ставку на их заинтересованность.

– В начале 90-х вас ругали и российские власти, и пресса за то, что Татарстан сохранил контроль над базовыми отраслями экономики. А сейчас к усилению влияния государства в экономике идет федеральное Правительство…

– Сегодня очевидно: время доказало нашу правоту, правильность мягкого вхождения в рынок. Действительно, в 1992 году, поддерживая цель гайдаровских реформ, я не мог принять многих его радикальных методов либерализации. Конечно, менталитет общества надо было менять, но, имея немалый опыт хозяйствования, я понимал: это вопрос не одного дня. Поэтому, когда страна вступила в период “шоковой терапии”, Татарстан этого не сделал. Нас критиковали за это, но, когда я знаю, что прав, на меня очень сложно повлиять. Цена вопроса была выше личных чувств, хотя меня в тот период называли и консерватором, и даже “красным директором”.

А суть была в следующем. Гайдаровский подход строился на мировом опыте, но (об этом тогда не принято было говорить) это был опыт отсталых развивающихся стран. Россия не такая страна! При действительно низком уровне доходов населения у нас было огромное богатство – уникальный промышленный и интеллектуальный потенциал. Поэтому мы заявили тогда свою позицию: мы тоже переходим к рыночной экономике, но государственное регулирование должно присутствовать и по мере продвижения в рынок убывать. Я тогда еще сказал, что по реформам мы не отстанем, через несколько лет всех догоним и еще выйдем вперед. Так и случилось.

Вспомните: когда в России началась приватизация, уровень инфляции составлял 1000 с лишним процентов. Понятно, кто выигрывает в такой горячке. И мы разделили собственность по-другому: открыли на имя каждого жителя республики (даже тех, кто еще в колыбели лежал) приватизационный вклад в Сбербанке Татарстана и ввели три года моратория – пока не снизится инфляция – на продажу-перепродажу ценных бумаг. Поэтому в республике не было такого, чтобы кто-то задешево скупил всю собственность, перепрофилировал социально необходимую отрасль, пустил с молотка крупную промышленность. Сейчас в базовых отраслях промышленности, в том числе нефтяной, у республики – контрольный пакет акций.

В то же время по многим предприятиям мы проводим аукционы, ведем продажу имущества – открытую, прозрачную. У нас работает молодая эффективная команда по банкротству. Вообще у нас Правительство молодое и очень сильное, которое работает в положительно агрессивном режиме.

– Для сохранения нефтяной отрасли республика получила налоговые льготы от центра?

– Нас очень часто упрекают за то, что у нас особые межбюджетные отношения с центром, за то, что Татарстан якобы имеет больше, чем другие регионы. Но давайте судить объективно. В начале 90-х годов в республике шло резкое падение объемов добычи нефти, мы теряли 2-3 миллиона в год. Что было делать? Нужны капитальные вложения, а откуда их брать, если не из прибыли? Свою озабоченность ситуацией выражал и Борис Николаевич. И я ответил Президенту: мы попробуем сами справиться. Часть налогов оставим у себя и за счет этих ресурсов попробуем остановить падение. Так и договорились. И действительно, нам это удалось. Последние семь лет уровень добычи стабилизировался, а в прошлом году даже рост пошел – мы вышли на 27 миллионов тонн. Мы стимулировали подъем нефтяной промышленности, в итоге увеличили объем собираемых налогов и в российский, и в республиканский бюджеты, так что предоставленные льготы с лихвой возвращаются. По сути, единственная привилегия, которая у нас была, – это привилегия самостоятельно работать.

И мы научились работать даже на старых месторождениях, например, известном Ромашкинском, где нужно закачать в землю 90 литров воды, чтобы добыть 10, максимум 15 литров нефти. Представляете, как это сложно? Или взять освоение малоэффективных нефтяных месторождений. На их долю приходится сейчас почти 4 миллиона тонн добычи нефти.

Мы считаем: как бы мало ни давала скважина, каким бы старым ни было месторождение, их потенциал надо использовать, тем более если есть готовые коммуникации: дорога, энергия, возможность подключиться к транспортному нефтепроводу. Компании, осваивающие такие месторождения, добиваются прибыльности, находят инвесторов, и мы в республике работаем с ними на условиях раздела продукции. Вообще в Татарстане много интересных форм участия государства в экономической деятельности.

Например, к нерентабельным скважинам у нас особый подход – когда на мировом рынке цена на нефть падает, мы их поддерживаем, освобождаем от налогов. И российскому Правительству мы давно предлагали внедрить льготное (в зависимости от конъюнктуры цен) налогообложение малодебитных скважин. В Татарстане это позволило сохранить около 20 тысяч рабочих мест, причем с хорошими заработками у нефтяников. И только недавно этот подход наконец частично принят федеральным центром.

Кстати, сегодня “Татнефть” платит с тонны нефти налогов больше, чем любая другая нефтяная компания в России. Знаете, почему это так? Опять же потому, что мы сохранили контроль над нефтянкой. А так как нефтяная отрасль – один из главных республиканских налогоплательщиков, мы серьезно следим за всей отчетностью, не даем что-то скрывать, поддерживаем четкость и прозрачность финансовых потоков. А ведь налоги, повторюсь, идут не только в Татарстан, но и в Россию.

И последний штрих. Ради того, чтобы сохранить свои позиции на рынке, мы гибко работаем, согласовывая усилия всей экономики республики. К примеру, Татарстан – крупный участник европейского рынка каучука. Когда мы не выдерживаем конкуренцию по цене, тут же быстро реагируем – для производителей каучука уменьшаем тарифы на электро- и теплоэнергию. На первый взгляд, это идет в ущерб бюджету республики, но потом это себя оправдывает. Так же, кстати, мы удержали шинный рынок.

– У вас, в отличие от федерального Правительства, есть своя энергетическая компания…

– Да, энергетика у нас своя. “Татэнерго” не входит в состав РАО “ЕЭС России”. Хотя они в согласии работают.

Еще один пример нашей экономической политики. Мы первыми в России установили монополию на алкоголь, реконструировали многие спиртзаводы, строим новые ликеро-водочные производства (с самой современной, на молекулярном уровне, очисткой). Но сейчас по новой российской налоговой системе получается, что мы не заинтересованы в расширении производства. Ведь даже акцизы будут брать с оптовых торговых баз – и, ничего не производя у себя в регионе, можно будет получать почти столько же доходов, как в регионе, имеющем свое спиртовое производство. Получается, что у республики пропадает интерес вкладывать деньги в развитие производства. Такая налоговая схема неперспективна.

– Известно, что в Татарстане введены социальные стандарты, но мало кто знает – что это такое и зачем они нужны…

– Социальной стандартизацией мы стали заниматься с 1993 года. Первыми социальными стандартами у нас стали состав и структура прожиточного минимума и минимальная заработная плата. “Минималка” не может быть ниже прожиточного минимума – это у нас установлено республиканским законом. Затем мы ввели индикатор уровня жизни, наработали методическую базу для его расчета.

В этом контексте у нас была разработана и введена известная всем Программа адресной социальной защиты. Таким образом, социальные стандарты стали превращаться в социальные гарантии.

Кроме того, мы выработали стандарты ресурсной обеспеченности отраслей, финансируемых из бюджета. При этом мы получили возможность нормировать расходы и, соответственно, перевести процесс формирования консолидированного бюджета на нормативные принципы. Это означает, что пресловутый “остаточный” принцип уходит в прошлое.

Следующий шаг: эта группа стандартов легла в основу оценки экономической самодостаточности наших городов и районов. Мы теперь можем обоснованно вести работу по их социально-экономическому выравниванию, чего, кстати, до сих пор не сделано на федеральном уровне.

Разработка и введение системы этих и других социальных стандартов проводится в Татарстане в рамках системы индикативного управления. При этом возникают новые отношения, новые критерии оценки работы руководителей, по-другому предъявляются претензии. То же самое, как нам кажется, не помешало бы сделать и федеральному центру.

А то что происходит? На правительственном часе в Совете Федерации губернаторы жалуются Председателю Правительства или кому-нибудь из вице-премьеров. Собирают губернаторов в Правительстве – то же самое: просьбы регионов пополам с критикой центра. Я наблюдал за работой всех премьеров последнего десятилетия: они практически ничего не могут сказать в ответ. Разговоры крутятся лишь вокруг того, дать или не дать деньги. А ведь можно было сказать: ты жалуешься, а при этом у тебя в регионе такие-то проблемы не решаются. Но… до сих пор нет четкой системы оценки деятельности регионов. А она необходима, и я давно предлагаю ее ввести.

Сейчас наконец-то начала разрабатываться стратегия социально-экономического развития России. Надеюсь, что появятся и предложения по оценке деятельности каждого региона. А то получается: дают деньги тому, кто больше всех кричит. А он, может быть, даже не знает дела, у себя ничего не организовал, к зиме не подготовился и проблемы своих котельных взваливает на Президента России…

Надо сравнивать эффективность хозяйствования, управления. Иногда говорят: сравнение, мол, невозможно. Но вот простой пример. Земля, в отличие от сырья или крупных заводов, у всех есть, хотя и разная. Возьмите разные географические зоны (Приволжскую, Уральскую и т.д) и в их рамках сравнивайте: кто как использует землю. Какова отдача? Это ведь наша, местных органов, работа – организовать использование земли.

А другим критерием для оценки эффективности работы регионов могли бы быть, например, показатели энергосбережения. Ведь на нынешнем этапе развития экономики ничего актуальнее не может быть. Мы, к сожалению, привыкли ничего не считать. Еще недавно никто не задумывался о том, что газа вдруг не будет хватать, что электроэнергия может быть отключена… Кстати, Татарстан по текущим платежам уже вышел на стопроцентную оплату поставок газа. (Поэтому Вяхирев и говорит, что у него нормальные отношения с Шаймиевым: мы выполняем свои обязательства. А если с ним договариваешься и не делаешь этого – дружба врозь…)

А что касается энергосбережения… Можете себе представить: за последние три года нефтяники сэкономили 28 процентов энергии! Разумеется, это сказывается на эффективности производства. В любом деле, когда по тем или иным причинам идет удорожание себестоимости продукции хотя бы на пять процентов, об этом все беспокоятся. А тут экономия в 28 процентов! Так что мы сейчас на государственном уровне занимаемся энергосбережением. Эта политика диктует нам и необходимость смены технологического оборудования. Экономят не только нефтяники – на это нацелена вся татарстанская промышленность, все городские администрации. КамАЗ сейчас экономит…

– А что у КамАЗа сейчас с долгами?

– Вы, наверное, знаете: там проделана огромная работа. С помощью федерального Правительства проведена реструктуризация долгов на миллиард долларов – за счет дополнительной эмиссии акций КамАЗа. Теперь у российского Правительства оказался самый большой пакет акций автозавода – 30 процентов. У Татарстана – 12-13 процентов. Остальные акции – у российских банков и Европейского банка реконструкции и развития.

Сейчас КамАЗ нащупывает свою нишу даже в международных поставках. В прошлом году на экспорт ушло более тысячи грузовиков – такого не было даже в самые лучшие времена. Большим спросом пользуется “Ока”. Совместно с Харьковским тракторным заводом освоили производство тракторов – прекрасные тракторы получились. Сейчас берем их для своего сельского хозяйства.

Продолжая разговор о татарстанском машиностроении, не могу не поделиться своей радостью: в конце декабря прошлого года Казанский авиационный завод имени Горбунова получил сертификаты на Ту-214. Эти бумаги свидетельствуют о соответствии нашего самолета всем международным стандартам. Ту-214 становится первым отечественным лайнером, который может беспрепятственно летать за рубеж и, соответственно, обладает реальным экспортным потенциалом. Кстати, два казанских самолета уже заказал “авиаотряд 1”, обслуживающий Президента России.

– Давайте все-таки вернемся к селу. Как вы относитесь к расхожему утверждению о том, что сельское хозяйство в России – это “черная дыра”?

– Категорически не согласен. В Татарстане такого нет – может быть, потому, что в самые тяжелые годы мы не запустили село. У нас не потеряно ни одного гектара обрабатываемой земли.

Больше того – сейчас наши пашни работают даже интенсивнее, лучше, чем когда-либо, потому что интенсивнее используются удобрения. Раньше Татарстану удобрения не доставались: когда вся земля в России работала, их просто не хватало.

Подчеркну: для нас село не “черная дыра”, потому что у нас есть реальный возврат товарных кредитов. Даже в самые неблагоприятные годы, например, в 99-м, когда была засуха, и то мы вернули 76 процентов. Есть, конечно, и сейчас хозяйства, которые не в состоянии вернуть кредиты, потому что у них дело плохо поставлено. Но я считаю, что издержки на село несоизмеримы с ценой вопроса. Когда земля работает – то и своя продукция есть на прилавках, и благополучие в домах у сельчан.

И поэтому, когда меня критиковали: Шаймиев, мол, поддерживает сельское хозяйство, потому что сам выходец из села, – до такой степени бывало обидно! Как будто если человек из села вышел, то это второй сорт! Разве в этом дело? Сохранение сельского хозяйства – это один из приоритетов экономической политики, потому что цена вопроса – это продовольственная безопасность и Татарстана, и России. При этом форма хозяйствования может меняться, но этот процесс идет спокойно и абсолютно добровольно…

Я вам скажу, что у сельских жителей республики сейчас настроение, может быть, даже получше, чем у городских. Ведь в Татарстане сейчас заканчивается стопроцентная газификация республики, в этом году в каждом сельском доме будет газ. Это громадная мечта всех времен, ведь когда в деревню приходит газ – там все меняется, даже дома другие строятся, с большими окнами… Качественно меняется уклад жизни, и в буквальном, и в переносном смысле – в деревне становится больше света, и как результат – люди не уезжают из села.

– Зато в Казани много старого, обветшалого жилья…

– Но уже гораздо меньше, чем было 5-6 лет назад. В республике уже четвертый год идет великое переселение жителей из ветхого, не поддающегося уже ремонту жилья в современные благоустроенные квартиры с пластиковыми окнами, счетчиками газа и воды.

Основная масса его в Казани. Почему в Казани? У нас ведь все время как получалось: находили нефть – строили нефтяные города, создавали “Нижнекамскнефтехим” – появлялся Нижнекамск, строили КамАЗ – росли Набережные Челны… А Казань оставалась на втором плане, финансировалась по остаточному принципу. Уникальный памятник культуры и истории – Казанский Кремль всерьез не реставрировали почти 150 лет. А что говорить про промышленные районы. Нам, татарстанцам, самим не нравилась Казань, мы считали ее грязным городом. И только сейчас ситуация меняется. Убираем из центра трущобы, реставрируем исторические улицы, даем возможность развиваться бизнесу (на отреставрированных улицах тут же появляются многочисленные магазины, кафе и прочая инфраструктура).

Программа ликвидации ветхого жилья выполняется даже с опережением – а надо сказать, что мы считаем годовой этап выполненным, если люди реально переехали, а не просто получили ордер на квартиру в недостроенном доме. Кроме того, одновременно решается и вопрос благоустройства окружающей территории – от строительства дорог с удобными парковками до создания детских площадок, школ и магазинов… Кстати, в декабре я был в гостях у семьи, которая стала “юбилейной” четырехтысячной, получившей квартиру в новом доме в Казани в 2000 году. А в целом по республике каждый год только в рамках программы ликвидации ветхого жилья получают квартиры шесть тысяч семей.

Для того чтобы реализовать эту серьезнейшую программу, мы ввели для наших товаропроизводителей целевой налог. Сделали это с их согласия. Сейчас “законники” говорят, что это неправильно, потому что противоречит федеральному закону. Но ведь мы благодаря этому реально вытаскиваем людей из трущоб! Кто будет этим заниматься, кроме государства? В условиях рынка те, кто мог самостоятельно вырваться из трущоб, – давно уже выбрались. Вытащить остальных – задача государства, наш нравственный долг, так мы его понимаем. Зачем в этом мешать? Я ведь не прошу средств у федерального бюджета. Но все равно говорят: опять Шаймиев законы нарушает, опять в Татарстане законы не соответствуют федеральным. Да, у нас есть сейчас “несоответствующие” законы, но многие из них экономически очень продвинуты, прогрессивны.

Может быть, стоит внимательно проанализировать их и, возможно, какие-то механизмы поддержать на федеральном уровне?.. В конце концов, законы для того и создаются, чтобы у общества была возможность позаботиться о самых обделенных. В противном случае получается, что государство со своими законами само по себе, а люди с их бедами и страданиями – где-то в стороне…

– Почему, несмотря на экономическую мощь республики, в Татарстане зарплата меньше среднероссийской?

– Скоро мы догоним федеральный уровень – сейчас по темпам зарплаты мы уже опережаем среднероссийский показатель. Да, зарплата у нас пока еще меньше, чем в среднем по России (2300 против 2500 рублей). Но надо учесть, что средняя зарплата сейчас по России включает зарплату многих регионов, где начисляются так называемые “северные коэффициенты”. Раньше разница в зарплате была еще больше, потому что в республике большой удельный вес сельского хозяйства, в котором всегда оплата труда меньше, чем в городе. Например, у нас ниже зарплата, чем в Самарской области, потому что у них меньше сельского населения и другая структура экономики. Но сейчас мы уже и их опережаем по темпам роста – разница у нас была 200 рублей, а сейчас осталась 85. В то же время продуктовая корзина у нас – одна из самых дешевых в России.

– Значит, с Титовым соревнуетесь?

– Не только с Титовым, со всеми. В Поволжье своеобразные отношения, все соревнуются между собой. По объемам промышленной продукции мы сейчас на первом месте в нашем регионе, хотя еще полтора года назад уступали и Самаре, и Нижнему Новгороду. А в России мы уже на четвертом месте – после Москвы, Ханты-Мансийска и Красноярска. Но там столица, большая нефть, никель – это объективные факторы…

Что же касается Татарстана – конечно, проблемы у нас еще будут, как будет и повседневная огромная работа. Но у нас есть абсолютная ясность в том, что экономический успех, развитие – главная задача в управлении республикой. Только через экономику мы сможем эффективно решать наши социальные задачи. И в этом смысле стратегия Татарстана всегда развивалась по строгой логике.

Был период, когда перед нами стояла задача во время слома старого государственного устройства сохранить управляемость республики, обеспечить ее самодостаточность, добиться политического фундамента такой самодостаточности. Эту задачу мы выполнили. Затем во второй половине 90-х необходимо было с наименьшими потерями пройти через общероссийский экономический кризис, не допустить нищеты, социального краха. Мы прошли. Сохранили свой потенциал, “развязали” стратегические экономические проблемы, приняли новые технологии управления. И с этими ресурсами мы подходим к новому этапу. Я сейчас смело говорю людям – мы готовы начать подъем. И он начался… Главное, меняется настроение людей – у них появилась надежда на лучшее…

Петр АКОПОВ.
(“Известия”, 24 января).