Проблематика гражданского общества становится непременной частью современной политической риторики. Откройте наугад любую газету или журнал, и вы обязательно наткнетесь на знакомую дефиницию. Глубоко символично, что Владимир Путин, автор властной вертикали и управляемой демократии, к концу своего президентского срока стал поборником идеи гражданского общества. Не случайно и то, что новый Президент Дмитрий Медведев не только “перехватил”, но и определил ее в качестве общенациональной идеи, а в статье “Вперед, Россия!” “начертил” дорожную карту движения к ней.

Что же представляет собой феномен гражданского общества? Почему понятие “гражданское общество” до сих пор остается для многих неясным, размытым конструктом, хотя его лексический и философский смысл восходит еще к наследию Цицерона, когда складывались общие представления о государстве и обществе (civil – гражданин, civitas – общество)? По данным ФОМ (фонда “Общественное мнение”), оно до сих пор позиционируется на весьма “узкой площадке”. Так, в 2001 году на вопрос “Знаете ли вы, слышали или слышите сейчас впервые выражение “гражданское общество?” только 16% россиян ответили: “знаю”, 28% – “слы-шал(а)”, 40% – “слышу впервые”, 16% – “затрудняюсь ответить”. А на вопрос о том, что такое “гражданское общество”, были даны ответы, отражающие разные аспекты классических определений этого понятия: 8% говорили о гражданских правах, 2% – о возможности граждан влиять на государство, 1% употребляли в разных контекстах понятие “демократия”, 1% – упоминали гражданские свободы, 2% рассуждали о солидарности граждан, 2% – о гуманизме, 1% – о культуре. Кроме того, 5% опрошенных выразили бытовое понимание: гражданское общество объединяет людей – граждан своей страны.

Социологический замер, сделанный этим же фондом через шесть лет (в 2007 г.), не выявил в массовом сознании принципиально новых, качественных подвижек в восприятии понятия “гражданское общество”. Более того, по мнению президента ФОМ Александра Ослона, “из многих исторически глубоких и богатых по смыслу интерпретаций понятия “гражданское общество” в самом российском “гражданском обществе” бытует, в основном, одно представление о том, что общество (в котором люди суть граждане) есть противоположность государству (в котором люди суть подданные)”. На социогенетическом уровне от поколения к поколению передается слабо меняющееся стереотипное представление о вечности антагонизма между двумя этими явлениями, об их разной предназначенности. Идея соединения воли и ресурсов государства с энергетикой и разумом гражданского общества и сегодня еще многими воспринимается как утопический проект.

Откуда корни такого противопоставленного ментального наследия? Утверждение, что ветры истории так и не занесли семена гражданственности на российскую почву, было бы далеким от исторической правды. Более того, России, у которой, как известно, “собственная стать”, исторически, иммунно присущ универсум гражданского общества. Но история и география страны постоянно меняли его роль и место в системе политических приоритетов и вели к тому, что под давлением мощи государства ростки гражданского общества то любовно удобрялись и поливались, а то и выкорчевывались с корнем. Поэтому для российского бытия оно часто превращалось в фантом, в загадочно-неуловимое явление. Но в той или иной форме гражданское общество – подпольно или наяву, а чаще в совмещенной форме, существовало всегда.

Даже в советское время, говоря словами классика, “осуществлялось живое творчество народных масс”. Действительно, советское общество было пронизано многочисленными формами самодеятельного творчества людей: это были общества рационализаторов и изобретателей, отделения, группы и секции “Знание”, клубы интернациональной дружбы, ВИА, КВН и МЖК, стройотряды, ассоциации любителей бардовой песни и так далее. Феномен массовой самодеятельной активности был главной и показательной чертой советского образа жизни. В самодеятельных организациях трудящихся состояли многие миллионы подлинных энтузиастов. Но ни своим разнообразием, ни многочисленностью, ни даже сверхактивностью они не были предназначены и не смогли стать социальным фундаментом гражданского общества. Слабые ростки гражданского самоопределения были сведены на нет доминированием коммунистической идеологии и практики.

Выбор либерального вектора реформ 90-х годов предопределил трагическую ошибку в определении стратегии демократизации общества, раскрепощения гражданской энергии и самодеятельной активности. Для вставшей “на дыбы” России резкое ослабление роли государства, что было свойственно западноевропейской либеральной модели, с точки зрения задач всемерного развития гражданских инициатив оказалось губительным. Институт гражданского общества превратился в субинститут: жизнеспособные и, казалось бы, глубоко укорененные негосударственные объединения превратились в негражданские. Многие самодеятельные неправительственные организации оказались криминализированными, как, например, некоторые спортивные общества и общества ветеранов афганской войны, а возникшие как неформальные досуговые объединения подростков породили феномен “казанских группировок”, повторенных во многих городах России, в том числе в Москве и Санкт-Петербурге (вспомним телесериал “Бандитский Петербург”). Либеральная идеология, перенесенная на иную почву, завела Россию в тупик. Понятие “минимум государства” трансформировалось в явление “меньше гражданского общества”.

Необходимость поворота науки и практики к поиску собственного компаса развития гражданского общества стала очевидной. Гражданский форум в ноябре 2001 года, инициированный Президентом России, был задуман не только для координации работы более чем 300 тысяч неправительственных объединений. Факт его созыва сигнализировал людям о готовности верховной политической власти взять на себя лидерство и ответственность в формировании гражданского общества. Тем самым в связке “государство – гражданское общество” вновь обозначился приоритет государства. Но этот поворот, как и многие другие, совершился в режиме “от одной крайности – в другую”. “Ахиллесовой пятой” перехода от демократической вольницы в “сверхуправляемую” демократию стало то, что в ее объятиях гражданские инициативы быстро угасали, а степень и даже формы активности “третьего” сектора строго дозировались, регламентировались. Вновь, как и прежде, политическая власть перестала советоваться с гражданским обществом и опираться на него. Отсюда – непоследовательность и противоречивость взятого на развитие гражданского общества курса: в заявлениях лидеров звучали оптимистические призывы к развитию демократических форм бытия, а на деле порой – откат назад, к попыткам навязать обществу старую модель “приводных ремней”, установить единовластие государства и “правящей партии”, минимизировать роль тех демократических институтов, которые начали было пробуждаться и вставать на ноги.

Попытки управлять всем и вся сверх допустимых пределов чреваты неизбежными катаклизмами, вплоть до разрушения политической системы. В государствах зрелой демократии власть подстраховывает себя встраиванием в политическую систему своеобразных механизмов защиты (свободных СМИ, парламента, институтов гражданского общества и т.п.). С одной стороны, они обременяют власть своим критическим вниманием и контролем, мешают ей произвольно и легко управлять государством и обществом по принципу “куда хочу, туда и поверну руль; какую хочу, такую и включу скорость”. Но при этом, с другой стороны, если решения власти не корректируются гражданским обществом, риск их разрушительного воздействия многократно возрастает. Российское руководство, естественно, хотело бы тоже иметь в лице гражданского общества такого рода защитные (подстраховочные) механизмы, но играть по правилам демократии пока опасается…

Возьмем парламент – наиболее системный и эшелонированный механизм утверждения принципов демократии, разделения власти, “гражданизации” общества. Парламент, где законопроекты публично и придирчиво оцениваются еще в стадии подготовки с позиции их возможных последствий для разных социальных групп и слоев, где за общими решениями видны индивидуальные депутаты с их персональной ответственностью за свою позицию, где на разных этапах обсуждения используются оценки и отзывы экспертов, гражданских структур и организаций, общественного мнения. Именно парламент призван по самой своей сути презентовать разнообразные – имущественные, профессиональные, этнические, гендерные, региональные – группы интересов и предоставлять площадку для их артикуляции каждой из этих групп. Но это – в идеале, а в реальной жизни – с “точностью до наоборот”. Всем известна знаменитая фраза Бориса Грызлова о том, что “парламент – не место для дискуссий”… Ее постоянно цитируют в качестве политического анекдота, хотя, как говорят, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. А по существу, российский парламент действительно перестал быть “местом для дискуссий”, тем самым начал терять ту часть своего содержания, которое связывает его со структурами гражданского общества, что грозит ему стать придатком структур исполнительной ветви власти.

Не менее существенную роль в формировании гражданской культуры в российском социуме могли бы играть СМИ и прежде всего наиболее массовое и влиятельное из них – телевидение. Пресса могла бы раздвинуть горизонты восприятия феномена гражданского общества как у истеблишмента, так и на массово-низовом уровне. Она имеет возможность стать гласом, оком, трибуном народа, сеятелем зерен гражданственности и защитником взрастающих ростков подвижничества. Почему бы, например, СМИ не выступить с инициативой об объявлении патроната под организацией социальных заказов для общественных организаций, конкурсов социальных проектов, информационных ярмарок? Пассионарный гражданин – явление “поштучное”, “информационникам” охотиться за ним – дело долгое и сложное. Но в “третьем секторе” около 2% взрослого населения – более двух миллионов людей – уникальных, творцов озарительных идей, живые образы литературных героев, современных донкихотов.

Но пока, к сожалению, российская пресса не имеет реального интереса к проблематике гражданского общества. Это связано с общим вектором эволюции средств массовой информации в стране – коммерциализацией, ориентацией на развлечение и сенсационность в ущерб осмыслению происходящего на гражданской площадке.

Важной составляющей гражданского сектора является бизнес-сообщество. Но, чтобы этот формирующийся класс стал локомотивом демократических реформ, силой, способной вместе с государством вытащить страну из кризиса, нужна политическая воля власти. Нужен пересмотр философии взаимоотношений в рамках схемы: “власть – бизнес – общество” в сторону их демократизации, придания им партнерского характера. А пока остается верным президентский диагноз действий власти – “бизнес кошмарят”.

Традиционно уязвимым звеном в развитии гражданского общества является слабость его материального обеспечения, отсутствие надежных механизмов финансирования. Беспокойное гражданское общество (такова его природа!) постоянно генерирует инновационные проекты, но на пути их реализации тормозом становятся чиновничьи препоны и материальная необеспеченность. Пока же основным источником финансирования остаются гранты зарубежных фондов. Но, “садясь” на грантовую иглу, гражданское общество теряет заинтересованность в укоренении инноваций на собственно-национальной почве. К тому же связь общественных структур с “Западом” в условиях распространенности антизападных фобий снижает авторитет, имидж гражданского общества в представлении широких слоев народа. Отсюда и заключение Президента по этому поводу: “Гражданское общество не купить за иностранные гранты”.

Главой государства актуализированы и многие другие “горячие” проблемы, без решения которых “не укрепить дух новаторства”, не освободить страну “от запущенных социальных недугов, сковывающих ее творческую энергию, тормозящих наше общее движение вперед” в направлении к гражданскому обществу. Ключевой задачей в этом плане является преодоление границы отчуждения, снятие синдрома недоверия между государством и гражданским обществом. Нужен консенсус, контракт между ними для придания государству социального характера. А в какой мере оно сегодня является социальным, то есть гражданским по своей сути, и как оно проводит политику в интересах большинства своих граждан? Ответ на этот вопрос дают сами граждане, и он является первым критерием состояния гражданского общества и государства.

Согласно данным масштабного социологического исследования “Как живешь, Россия?”, проведенного еще в 2006 году ИСПИ РАН, 65% респондентов остались при своем мнении о том, что проводимые в России преобразования не отвечают интересам большинства населения. Только 12% опрошенных граждан дали положительную оценку проводимым реформам. На вопрос “Чьи интересы выражает и защищает сегодня Российское государство?” только около 10% опрошенных граждан ответили, что оно защищает их интересы.

Нет сомнения в том, что по мере ужесточения системного кризиса это противоречие между государством и гражданским обществом грозит принять еще более острые формы. Людей весьма волнует вопрос: “Почему власть тратит многомиллиардные суммы для поддержки банков и корпораций, а не простых граждан, оказавшихся перед лицом потери работы, невозможности оплатить жилье, лекарства, учебу детей?”. Из низов вновь вырываются на поверхность протестные гражданские инициативы, “крепчает” тонус претензий к власти. На этом фоне проблема вовлечения в трансформационные процессы наиболее конструктивных слоев гражданского общества России приобретает характер вызова, категорического императива. Они способны оказать действенную поддержку государству в консолидации сил и уж во всяком случае не стать инициаторами разрушительных манифестных и протестных выступлений. Мы видим, как накалилась ситуация в связи с выступлениями населения в, казалось бы, самых благополучных демократических государствах Европы – Франции, даже Швейцарии, не говоря уж о странах Балтии и Восточной Европы. Впечатляют бушующие толпы рабочих, учителей и врачей, государственных служащих, собравшихся на площади перед зданием Всемирного экономического форума в Давосе (среди его делегатов было 40 глав правительств и государств). Демонстранты несли плакаты “Вы и есть кризис”. Трудящиеся применили камни, зажигательную смесь для нападения на полицию, использовали другие формы и средства борьбы. Примерно такая же картина наблюдается теперь во время проведения всех саммитов “большой восьмерки”.

Весьма неожиданно гражданское общество в России стало заявлять о себе там, где оно может стать очень сильным оппонентом власти и получить поддержку населения. Это так называемые новые неформалы – обманутые дольщики жилья, автомобилисты, экологи, противники уплотнительной застройки, недовольные сбоем реформ в ЖКХ, в системе образования, правосудия и здравоохранения. Это и протесты предпринимателей, и недовольство безработных.

Как видим, утверждение, что в России нет гражданского общества, неверно, – оно есть и быстро развивается, хотя назвать его зрелым и полнокровным, конечно, нельзя. Это, скорее, элементы, зачатки того, что мы подразумеваем под гражданским обществом, но их присутствие уже заметно. Его институтами пронизано почти все социальное пространство – производственно-экономическая, образовательная, культурно-просветительная и другие сферы общественного бытия. Это ассоциации, центры, фонды, клубы, фирмы, союзы – только в Татарстане их многие сотни.

Набирает силу весьма перспективный институт формирования гражданственности – Общественная палата, обрастающая многообразными нитями связей с “низами” и подающая сигналы “верхам” о необходимости внесения корректировок в стратегию намеченного прорыва. Анализ опыта деятельности этой структуры на уровне одного из лидеров среди субъектов Федерации позволяет сделать вывод, что она становится востребованной жизнью “площадкой” не только дискуссий, но и рождения новых идей и подходов. Если в 2008 году вокруг Общественной палаты РТ выросло около 30 ячеек гражданской самодеятельности, то в 2009 году процесс их роста продолжился. Журналы приема посетителей членами Палаты заполняются не только жалобами, но и конкретными предложениями, интересными инициативами. Гражданское общество в Татарстане по числу самодеятельных организаций заметно опережает другие регионы страны, хотя, как и все остальные, отстает от характера и сложности вызовов кризисного этапа. Опыт деятельности Общественной палаты убеждает в том, что гражданское общество невозможно спроектировать, построить, создать или навязать сверху. Оно должно вырастать снизу, из глубинных пластов народной жизни, питаться инициативой народа, его талантом, традициями и опытом. Но бесспорно и то, что оно должно питаться соками из двух источников, т.е. оно должно быть инициировано и поддержано государством. Масштабность, сложность и долговременность целей и задач инновационного прорыва страны требуют системных действий, четкого определения приоритетов, продуманной стратегии, встречных усилий государственных и общественных организаций.

Гражданское общество – это не самоцель и не конечная станция на пути к процветанию и прогрессу, а постоянный процесс демократизации страны на основе включения в него все новых и новых социальных ресурсов, представляющих разнообразные интересы – имущественные, профессиональные, духовные, интересы этнических и социальных групп, новых поколений граждан. Демократию совсем не случайно называют талисманом гражданского общества.

“Наше гражданское общество, – говорит Дмитрий Медведев, – рождалось в болезненных, противоречивых событиях последних двух десятилетий. Но то, что оно сегодня является важным элементом политической жизни, – это неоспоримый факт. И в дальнейшем оно должно стать итогом нашего стабильного и цивилизованного развития”. За кажущимися казенными формулировками нетрудно разглядеть серьезную политическую победу – за последние несколько лет словосочетание “гражданское общество” превратилось из оппозиционного лозунга во вполне официальный государственный термин. Если еще вчера “гражданским обществом” называли себя лишь грантополучатели каких-нибудь западных фондов, то сегодня гражданское общество – это аудитория в зале прямого и виртуального общения российского Президента, это население страны, к которому обращается государство не только как к объекту, но и субъекту перемен. Исторический транзит России в направлении гражданского общества и правового государства сложен, но иного пути ей не дано.