Мало чего… Это можно сказать сразу и вполне безапелляционным тоном. Вот и некогда известный на всю Казань, открытый для всех страждущих дом профессора медицины Карла Фукса, похоже, доживает последние дни, скорбно взирая на горожан пустыми глазницами окон. Еще недавно на его обшарпанном боку, присмотревшись, можно было заметить две мемориальные доски аж на трех языках, что, дескать, в этом доме в сентябре 1833 года побывал великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин. А теперь и памятные доски исчезли. Может, это и милосерднее? Ей-богу, слезы наворачиваются, как подумаешь, что эти грязные и холодные стены, давно облюбованные бомжами, помнят звук пушкинских шагов, его голос, смех… Да и кто этому поверит? А потому, видимо, есть все же смысл рассказать обо всем по порядку.
Начнем с того, что был уже двенадцатый час ночи 5 сентября 1833 года, когда коляска титулярного советника Александра Пушкина въехала на улицу Большая Проломная. Позади остались сельцо Куземетево, Игумнова слобода, что и поныне так зовется; бывший аул корабелов и плотников Бишбалта и мрачная, без единого фонаря Ягодная слобода, от коей осталось ныне несколько деревянных домишек да улочка Ягодинская в Кировском районе.
Повернув налево, поднялись в гору и свернули близ внушительной громады собора Во имя святых апостолов Петра и Павла направо, в Петропавловский переулок, что именуется ныне улицей Рахматуллина.
– Приехали, кажись, – буркнул возница.
Александр Сергеевич вышел из коляски, потянулся, оглядывая площадь перед мрачноватым зданием Благородного собрания, и направился к правому его крылу, где размещалась гостиница.
Большое даже по столичным меркам здание собрания, поставленное в форме буквы “П”, похоже, не понравилось Пушкину. В нем чувствовался дух купеческого доходного дома, да и потуги архитектора решить здание в стиле барокко не увенчались успехом. Ощущения эти оказались верны: несколько десятилетий назад, в пугачевские времена, так интересующие ныне Александра Сергеевича (ради чего он и приехал в Казань), этот дом, действительно, был доходным и принадлежал купцу и промышленнику Ивану Дряблову, первому мэру Казани, или, как тогда говорили, городскому голове и голштинской коммерции советнику.
Гостиничный служка с заспанными глазами проводил гостя на третий этаж, открыл комнату, и Александр Сергеевич, не раздеваясь, повалился на кровать и тотчас заснул – шутка ли, девятнадцать дней в дороге…
Утром 6 сентября, хорошо выспавшись и надев визитку – строгий костюм для официальных посещений, Александр Сергеевич вышел из гостиницы, прихватив с собой памятную книжку для записей. Взяв извозчика, приказал:
– На Грузинскую, дом Энгельгардта…
Всю дорогу к означенному дому Пушкин с любопытством посматривал по сторонам. Город уже оправился от холеры, бушевавшей в нем в 1830-1831 годах. По сведениям историка М.С.Рыбушкина, который спустя два года вышлет Александру Сергеевичу экземпляр своей “Истории Казани”, здесь в 1833 году насчитывалось чуть более 45 тысяч жителей, 5 соборов и 27 приходских каменных церквей, четыре мужских монастыря и один женский, девять мечетей, пять светских и два духовных учебных заведения. А также имелись суконная и 52 кожевенные фабрики, пороховой, 13 мыловаренных и 6 свечных заводов, 15 гостиниц, 38 кабаков, 13 кладбищ… Вот такой предстала Пушкину Казань 6 сентября 1833 года.
А чтобы доехать Александру Сергеевичу от Благородного собрания до Грузинской, надо было подняться на Воскресенскую, что за последние сто лет четырежды меняла свое название и теперь именуется Кремлевской; проехать ее до конца и спуститься по Университетской на Рыбнорядскую, что ныне зовется улицей Пушкина. Потом надлежало выехать на Театральную площадь и свернуть направо в нарядную, всю в зелени садов дворянских усадеб Грузинскую улицу. Здесь в двухэтажном доме с обязательным мезонином проживал генерал-майор в отставке, герой русско-турецкой войны Лев Николаевич Энгельгардт. Дома сего давно уже нет, на месте усадьбы Энгельгардтов построили жилой дом (ул. Карла Маркса, 59), один из тех, что теперь называют “сталинками”. И это стало первой потерей из числа раритетных домов, где бывал великий Пушкин.
Кстати, именно здесь Пушкин повстречался с зятем Льва Николаевича, поэтом Евгением Боратынским, с которым был хорошо знаком и стихи которого называл “сокровищами”.
– Ты каким ветром к нам, столичный житель? – спросил Евгений Абрамович, очень обрадованный визитом Пушкина.
– Надобность есть, – ответил Александр Сергеевич. – Емелька Пугачев покоя не дает.
– К Пугачеву, стало быть, интерес имеешь, – задумчиво произнес Боратынский. – А ведь все здешние архивы сгорели. Еще в восемьсот пятнадцатом году. Пожар был, сказывают, верст на восемь в округе все выгорело. Кремль пылал, как свечечка. Все сгорело…
– А мне архивы и не надобны, – ответил Пушкин. – Сыт ими по горло. Мне бы с очевидцами свидеться, с дедами потолковать. Может, знаешь тут кого?
– Знаю, – немного подумав, ответил Боратынский. – Есть тут один старик из цеховых, Петровичем кличут. Склочный старикан, все петиции строчит против своего хозяина, держателя суконной мануфактуры Осокина, правду ищет…
Петрович оказался крепким, с виду еще не старым мужиком. Было ему шестьдесят лет, и звался он Васькой Бабиным – так он сам отрекомендовался Александру Сергеевичу. Пушкин нашел его в Горловом кабаке… Об этом заведении следует сказать особо. Когда оно появилось в Суконной слободе – неведомо, однако доподлинно известно, что уже во второй половине восемнадцатого века Горлов кабак был самым популярным местом у цеховых ребят с суконной мануфактуры.
Отыскать сей кабак было несложно: пройдя по Георгиевской улице, что ныне Петербургская, до церкви во имя Сошествия Святого Духа, здесь теперь Театр кукол, надо было свернуть на улицу Мостовую, ныне Луковского. Далее немного пройти по Мостовой в сторону Армянской улицы, зовущейся ныне Спартаковской, и повернуть налево. Тут-то и стоял знаменитый Горлов кабак.
Поначалу Василий Петрович хмуро косился на парадное платье столичного барина и подобрел лишь после того, как принял внутрь стопку из заказанного Пушкиным графинчика. Говорили они долго. Александр Сергеевич, вначале только слушавший, достал из кармана памятную книжку, заставил Бабина начать все сначала и принялся быстро записывать за ним своим мелким убористым почерком.
Дома, где находился Горлов кабак, теперь нет и в помине, и это вторая потеря из числа пушкинских мест нашего города.
Побродив по Казани, Александр Сергеевич вернулся в гостиницу, откуда более в тот день не вышел, а наутро 7 сентября перебрался с пожитками, как и было уговорено с Боратынским, в дом Энгельгардтов. Там он обратил внимание на плотного плешивого человечка с докторским саквояжем в руках. Господин этот беспрестанно шутил и балагурил. Их познакомили: коротышка оказался профессором и бывшим ректором Казанского университета Карлом Федоровичем Фуксом. Пушкин был уже наслышан о нем как о местном краеведе и историке, с которым непременно намеревался встретиться. Вскоре в гостиной Энгельгардтов появилась еще одна местная знаменитость: первейший казанский либерал и литератор Эраст Петрович Перцов, знакомец Александра Сергеевича по Петербургу. Радостно сверкнув стеклами очков, Перцов пригласил Пушкина отобедать у него “в узком кругу”, на что поэт с удовольствием согласился. Получил приглашение на обед и Карл Фукс.
Эраст Петрович проживал в собственном доме на Малой Проломной, что ныне именуется улицей Профсоюзной. Рядом стоял фамильный дом его матери, последний по левой стороне улицы. Как пишут историки, Пушкин посетил дом Э.П.Перцова. Об этом гласит и мемориальная табличка на его фасаде. Однако смеем предположить, что Александр Сергеевич никогда не бывал в этом доме под номером 23, но посетил дом матери Перцова под номером 25. И этому есть подтверждение. Как напишет позже в своих воспоминаниях племянник Эраста Петровича П.П.Перцов, присутствовавший при визите Пушкина, “обед происходил в большой зале фамильного дома на Рыбнорядской улице. Квартира наша помещалась на втором этаже, окнами на площадь…” Дом под номером 25 – угловой, и именно он выходит на нынешнюю площадь Тукая и улицу Пушкина, бывшую Рыбнорядскую. Что же касается дома №23, то к теперешней улице Пушкина он не имеет никакого отношения. Слава богу, оба дома покуда целы…
Отобедав у Перцовых, Пушкин около шести вечера поехал к Фуксу. Двухэтажный дом, где жил на втором этаже действительный статский советник Карл Федорович Фукс с женой и дочерью, стоял на углу Московской и Поперечно-Тихвинской улиц, что зовутся ныне, соответственно, снова Московской и Галиасгара Камала. Встречала мужа и поэта Александра Андреевна Фукс. Она держала в Казани литературный салон, прекрасно играла на фортепиано и сама писала длиннющие стихи, читать которые сегодня весьма затруднительно ввиду скромности поэтического дарования их автора.
Беседовали в гостиной, за чашкой чая. Центральной темой, конечно, был Пугачев. Как оказалось, Карл Федорович прекрасно разбирался в быте того времени и знал массу деталей и подробностей. В одном из примечаний к главам своей “Истории Пугачева” Пушкин позже напишет, что Фуксу он обязан “многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь описанных”.
Александр Сергеевич много смеялся, сыпал остротами и вообще – похоже, чувствовал себя как дома. Александра Андреевна большей частью помалкивала, кажется, была смущена и заметно взволнована тем, что сидит за одним столом со светочем российской поэзии. И пока она размышляла, как бы половчее подсунуть Пушкину свой альбом для стихов, мужчины вдруг куда-то засобирались, и на ее вопрос “куда?” муж коротко ответил:
– К Крупенникову.
Первой гильдии купец, крупнейший в Поволжье чаеторговец и миллионщик, как тогда говорили, Леонтий Филиппович Крупенников проживал, конечно же, на центральной улице города. Более того, на Воскресенской улице ему принадлежала чуть ли не половина всех домов, расположенных по левую руку. Повезло домам, имеющим теперь один порядковый номер “9”, их целостность и сохранность гарантирует то, что ныне в них находятся всяческие госучреждения – департаменты, управления и прочее. А вот другому дому купца Крупенникова, что стоял впритык к современному зданию Национальной библиотеки РТ, повезло меньше. Стоял себе крепкий двухэтажный особняк, стоял, а в 1976 году как-то в одночасье исчез вместе с дворовыми постройками и мемориальной доской, напоминавшей о том, что 7 сентября 1833 года в этом доме побывал великий Пушкин. И сейчас на месте раритетного дома лишь гладенькое место с бетонной дорожкой, ведущей к высотному корпусу университета. Это явилось третьей потерей…
А теперь, почитай, нет больше и дома Карла Фукса. Хотя справедливости ради надо сказать, что попытки реанимировать сей памятник республиканского значения все же были… Так, в 2002 году его передали в аренду некой частной строительной фирме с тем условием, что здание будет отреставрировано и часть его помещений отдана под музей Карла Фукса. Но вскоре вышеупомянутая фирма ретировалась, причем бесследно… Не оправдались надежды и на то, что если улице Кирова вернуть ее старое название – Московская, то столичный мэр Лужков, расчувствовавшись, подобно петербуржцам, примет посильное участие в ее реконструкции и реставрации. Не лежит душа к дому Фукса и у других инвесторов: и место не самое престижное, и денег для реконструкции потребуется столько, что дешевле на его месте новый дом построить. А если, к тому же, открыть там ночной клуб или казино… Так неужели в конце концов сработает привычная схема с поджогом?
Дом Фукса уже не раз горел… Очередной пожар случился здесь в ноябре прошлого года, впервые тогда по факту поджога даже возбудили уголовное дело. Но, разумеется, иных подозреваемых, кроме бомжей, разводящих костры в исторических развалинах, чтобы согреться, не нашлось… Уголовное дело приостановили. Но никаких гарантий, что грядущие осенние холода не поставят последнюю точку в истории дома Карла Фукса.
Вернемся, однако, к Александру Сергеевичу, которого мы оставили в доме купца Крупенникова. Пробыв у него час с небольшим и поспрошав о пугачевских временах, Пушкин и Фукс отбыли обратно. Буквально на пороге дома Карл Федорович был вызван к больному (несмотря на генеральский чин, Фукс продолжал оставаться практикующим врачом). “Я осталась с моим знаменитым гостем одна, – вспоминала Александра Андреевна. – Мы сели в моем кабинете. Он просил показать ему стихи, написанные ко мне Боратынским, Языковым и Ознобишиным, читал их все сам вслух и очень хвалил стихи Языкова…” Потом читала свои стихи Пушкину сама госпожа Фукс. Вернувшись от больного, Карл Федорович застал их за оживленной беседой о русской литературе.
Пушкин уехал от Фуксов далеко за полночь. Вернувшись в дом Энгельгардта, поэт начал готовиться к отъезду, успев черкнуть несколько строк Александре Андреевне: “Примите, милостивая государыня, изъявление моей глубокой признательности за ласковый прием путешественнику, которому долго памятно будет минутное пребывание его в Казани”.
Его провожал Боратынский, специально рано утром 8 сентября приехавший из Каймар. Когда Евгений Абрамович появился на пороге, Пушкин уже собрался в дорогу (дальше его путь лежал в Симбирск) и, находясь в самом лучшем расположении духа, заканчивал письмо жене, в котором делился своими казанскими впечатлениями: “…Здесь я возился со стариками, современниками моего героя, объезжал окрестности города, осматривал места сражения, расшифровывал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону…”
* * *
Стремительно приобретая черты среднестатистической европейской столицы, современная Казань являет все большую избирательность по отношению к своему богатому “евразийскому” прошлому: дескать, всего с собой все равно не заберешь во второе тысячелетие… Наверное, какая-то доля истины в этом есть, одно странно – почему всегда первым с корабля современности мы сбрасываем именно Пушкина?..
Впрочем, на этот раз в одной связке с ним оказался и вышеупомянутый Евгений Боратынский. Казанский музей его имени, судя по всему, скоро тоже достанется бомжам. Дорожные рабочие предусмотрительно уже и вход в него закатали под асфальт… Видимо, для того, чтобы музейные работники не питали иллюзий, что деньги, выделенные на реконструкцию усадьбы Боратынских и куда-то исчезнувшие в предъюбилейной суматохе, столь же чудесным образом найдутся.
В этом же мартирологе и бывшая усадьба Горталовых на улице Япеева, то бишь так и не рожденный музей Льва Толстого. Окрыленной собственным тысячелетием Казани с ним тоже оказалось не по пути. Хватило бы денег на следующее пиротехническое шоу… По сложившейся традиции оно должно превзойти по фееричности предыдущее, то есть нынешнее, а им, говорят, можно было любоваться даже из космоса… Так что напрашивается резонный вопрос: а были ли Пушкин и иже с ним в Казани?..