Люди любят по-разному, в том числе и города. Город может быть родным и любимым, потому что там родился или потому что с ним связаны лучшие годы жизни.

Моя Казань – это целая галерея образов, воспоминаний, ощущений… Сначала я вижу (и слышу тоже, поскольку в памяти сохранились не только зрительные образы, но даже звуки и запахи) мой родной город глазами ребенка – глазами моих сверстников, которым сейчас под шестьдесят.

Зажав в кулаке деньги, по брусчатке улицы Волкова, мимо серого длинного забора бегу в соседнюю булочную, в которую, как говорят, только что привезли “сдобу” – что-то новое, незнакомое и, судя по названию, очень вкусное. Действительно, у магазина все еще стоит лошадь с телегой, на которой установлен фанерный короб с надписью “Хлеб”. Мне интересно – что такое “сдоба”? Оказывается, это обычная булка. Такое разочарование!

Со времен детства город совершенно изменился. На месте серых двухэтажных деревянных домов с печным отоплением, что стояли с обеих сторон улиц Вишневского, Волкова, Достоевского, Шмидта, Чехова, Лесгафта, теперь высятся многоэтажные громады. Лишь наш дом № 73 по улице Волкова да еще соседний пока на месте, здания только глубже вросли в землю. Однако уже нет дровяных сараев, по крышам которых мы бегали снежными зимами, перепрыгивая с одной на другую и падая в сугробы. Нет огородов, садов, дворов, в которых летом выставляли печки-прачки и размахивали утюгами с тлеющим горячим углем, а осенью пилили и кололи дрова на зиму. Вместо всего этого – здание детского сада.

На улице не слышно криков угольщика (“Угляяяа! Угляяа!”), точильщика (“Точу ножи-ножницы, точуу!”), пронзительных звуков “Уйди-уйди!”, которыми сопровождался проход по улице старьевщика. Нет водоразборной колонки на углу Волкова и Лесгафта, куда мы с отцом каждый вечер ходили за водой – он с двумя большими ведрами, а я с одним маленьким… Но кое-что все же сохранилось: как и много лет назад, грохочет трамвай, стоят на остановке у “дома инвалидов”, что на углу Волкова и Достоевского, ожидающие его люди. Почему “дом инвалидов”? Давным-давно рассказывали, что в Первую мировую здесь временно поселили инвалидов, вернувшихся с фронта.

Чеховский рынок в годы моего детства – совсем иной, чем нынешний. Тогда это – деревянные мясные и молочные лабазы в виде длинных сараев. В них толчея и гомон. Продавцы – и мужчины, и женщины – все как на подбор в телогрейках, белых фартуках и нарукавниках; покупатели, в основном женщины, – все в черных и серых пальто, полушубках. Некоторые также в телогрейках, и все поголовно – в серых шерстяных платках. Такая же черно-серая толпа роится вокруг лабазов, вокруг рынка, обтекая сани, запряженные лошадьми, жующими овес из холщовых мешков, что подвешены на их шеях. В толпе немало инвалидов (только кончилась война) – кто-то без обеих ног едет на низкой платформе, громыхая подшипниками, отталкиваясь деревяшками, зажатыми в кулаках, кто-то без одной, передвигается, привязав к культе деревянную колоду, утонченную книзу. Слепой поет, аккомпанируя себе на гармошке. В толпу вливаются и, рассекая ее, приближаются к торговым лабазам впряженные в большие сани женщины, где – по две, а то и по одной: из ближних к Казани деревень привезли картошку и другие продукты на продажу. Из-под ног шарахаются воробьи и голуби, взлетают вороны. Пахнет лошадьми и квашеной капустой. А у хлебной лавки – свежеиспеченным хлебом. Его только что привезли, и здесь быстро образуется кричащая, шумящая черно-серая очередь.

Любимое место наших прогулок – парк Горького. Здесь – тир, карусель, качели, комната смеха, красивый и большой деревянный театр (он сгорел в ночь на 1 августа 1965 года). Здесь можно посидеть на прохладной спине одной из огромных лягушек, изо рта которых бьют струи воды, поливая пионеров, которые, взявшись за руки, хороводом пляшут вокруг крокодила – это такой фонтан. И самое главное – в павильоне можно тут же съесть шарики мороженого из вазочки, любуясь нарисованными на фанерных стенах тюленями, которые на носу держат такие же вазочки, только мороженого в них побольше – целая гора из больших шариков. В Казани я знаю только еще одно такое волшебное место – в Пассаже у кинотеатра “Пионер”, но это гораздо дальше от дома.

На Новый год город украшался красавицами елками, и мы ходили их смотреть – в Лядском садике, на Черном озере, на площади Свободы и, конечно, в парке Горького. Каждый следующий год приятно вновь увидеть старых знакомых – фанерных Волка и Лису, Ивана-царевича на Сером Волке, Царевну-лягушку… Приятно встретить и новых – старика Хоттабыча, например. Возвращаемся домой, по пути устраивая кучу-малу в сугробах; они на всех улицах и часто очень высокие – снегоуборочной техники еще не было.

Весна. Третий класс 86-й семилетней школы (теперь этой школы – двухэтажного деревянного здания с печным отоплением – давно нет, на ее месте – пристрой к музею Ленина), вместе с другими классами нас ведут в ТЮЗ на дневной спектакль. Идем пешком, колонной по два, меся ледяную жижу под ногами черными резиновыми сапожками. Спускаемся по “Собачке” (улица Некрасова). При этом умудряемся пускать по стекающим под горку ручьям “кораблики”-палочки – чей “кораблик” окажется быстрее всех?

Осенью отправляемся на огород за картошкой. Огород наша семья завела еще в годы войны – он в пойме Казанки. Идти туда надо, спустившись мимо Суворовского училища по улице Толстого и перейдя Казанку по Коровьему мосту. Мост деревянный. Не помню, мог ли он выдержать проезжающий по нему грузовик, даже полуторку, но подводы по нему двигались – это точно.

Класса с восьмого особо притягательным местом становится “Брод”, или “Бродвей” – улица Баумана. Она влечет к себе – там своя компания, и чужаков на “Броде” его хозяева не любят, могут и поколотить. Но здесь самое популярное место молодежной тусовки. Впрочем, слова такого еще нет – просто это место встреч самых известных в городе “чуваков” и “чувих”, там можно достать рок-н-ролл, а то и “Караван” Дюка Эллингтона, записанные на рентгеновской пленке: в годы, когда на школьных вечерах запрещалось танцевать что-либо, кроме вальса, польки и краковяка, а по радио звучали в основном русские и татарские народные песни и песни о Ленине, – это было настоящее богатство! Впрочем, я необъективен. Передавали и классическую музыку, и эстрадную, но последнюю – только из стран Восточной Европы, что входят в “соцлагерь”.

В 60-е годы каждое лето город наводняют туристы с теплоходов. Редкий день у причальной стенки стоят по два-три теплохода, чаще четыре. Мы, студенты, подрабатываем экскурсоводами. Один за другим отправляются от речного вокзала экскурсионные автобусы. Вдоль улицы Татарстан только что началось строительство многоэтажных домов, сносятся покосившиеся одноэтажные, реже двухэтажные домишки. Мы с воодушевлением рассказываем москвичам, ленинградцам, харьковчанам и жителям многих других городов о том, что улица Татарстан скоро превратится в подобие Калининского проспекта в Москве (который тогда казался нам чудом из стекла и бетона, а сейчас думаю: слава богу, что не превратилась!).

Каждый раз с замиранием сердца подхожу к главному зданию Казанского университета. Я бывал здесь с детства – отец иной раз брал меня на работу. И думалось: неужели смогу здесь учиться? Студенты казались сверхчеловеками, о профессорах и преподавателях и говорить нечего… Случилось так, что старший брат моего друга-одноклассника учился в университете, и годы его учебы на физфаке совпали с нашим пребыванием в старших классах. От него, его друзей мы узнавали очень многое из мира литературы, политики, многое из того, что школа тех лет нам не давала и дать не могла. Воистину, университетский город, каковым уже двести лет является Казань, – это город, совокупный интеллект которого значительно выше среднего по стране. Речь не только о Казанском университете. Я имею в виду и другие вузы города, каждый из которых интересен и индивидуален. Как мы восхищались в начале 60-х годов СТЭМом (Студенческим театром эстрадных миниатюр) авиационного института! За несколько лет до рождения телевизионного КВНа в Казани появилось нечто яркое, свежее, неформальное, так сильно отличающееся от господствовавшего в те годы официоза.

Надо сказать, что и вчера, и сегодня, короче говоря – всегда Казань была, есть и будет “продвинутым” городом. Слово “провинция” к ней неприменимо. Как-то было сказано о Ленинграде – Петербурге, что это “столичный город с провинциальной судьбой”. О Казани такого не скажешь. Она всегда самодостаточна и гармонична. Столица Татарстана, один из красивейших и древнейших городов России, навсегда останется любимым городом для тех, кто родился здесь, кто связал с ним свою судьбу.

У сегодняшних мальчишек – своя Казань, но старых домов и уютных двориков в ней становится все меньше…

Андрей БУСЫГИН.
Первый заместитель министра по делам территориальных образований правительства Московской области, доктор экономических наук, профессор