Олег Марута-Краснопольский, родом из Тетюш, ныне проживающий в США, делится своими воспоминаниями о жизни нашего края в начале XX столетия

Круг общения Олега Михайловича сегодня узок и принял форму исключительно эпистолярную. Возраст солидный – девяносто восьмой год идет. Даже по телефону он мало с кем общается, но на мои письменные вопросы откликнулся охотно.

ТАК НАЧИНАЛОСЬ

…В 1911 году в мужской гимназии Тетюш приступил к работе молодой учитель Михаил Марута-Краснопольский, отец Олега. Михаил только что окончил историко-филологический факультет Казанского Императорского университета.

Его семья была типичной семьей российских интеллигентов, бессребреников, идеалистов, народолюбцев. Женат был Михаил на Ольге Кулаковой, дочери помещика Бекетова. Родилась она в селе Бекетовка Спасского уезда. Бекетовы владели обширными угодьями. Но о родстве с «эксплуататором трудового народа» Ольге и Михаилу в советское время приходилось помалкивать. Между прочим, по материнской линии родственником Бекетовым приходился поэт Александр Блок. Ольга окончила казанскую Ксенинскую гимназию с серебряной медалью, знала иностранные языки, получила хорошее музыкальное образование. Кроме младшего, Олега, у Михаила и Ольги было еще трое детей – Юлия, Михаил и Мариамна.

Драматические события начала прошлого века – революция, Гражданская война – перевернули жизнь семьи Марута­Краснопольских. Михаилу пришлось бежать из Тетюш. Ольга одна поднимала детей. Она оставалась членом РКП(б) до 1922 года, когда была исключена из партии как «социально неблагонадежная». Вырастила детей, перенесла на своих хрупких плечах все тяготы жизни. Старшая дочь Юлия проработала всю жизнь врачом, Михаил окончил Казанский ветеринарный институт, Мариамна стала актрисой ТЮЗа. Много испытаний довелось пережить Олегу, пока судьба не привела его в 1964 году в США, в штат Калифорния, где он проживает и поныне.

В конце 1960-х годов Олег Михайлович повстречал в Сан-Франциско тетюшан, прибывших из Китая, куда те были вынуждены эмигрировать после Гражданской войны. В их числе были бывшие гимназисты тетюшской гимназии, в которой работал его отец. С одним из них – Михаилом Забиякиным – Олег познакомился поближе. И от него узнал подробности гибели отца. Бывший учитель истории во время Гражданской войны стал офицером в армии Колчака и командовал батареей. В 1918 году, после поражения белой армии в Сибири, он был расстрелян омской ЧК.

ВОЛЖСКОЕ ДЕТСТВО

Дни, проведенные в Тетюшах, оставили наиболее яркие впечатления в жизни Олега Михайловича. Любимым местом его прогулок была гора Вшиха, рядом с которой жила семья. У южной окраины горы начинался старый спуск к Волге, называли его Старым въездом. Грунтовая дорога шла по глинистому склону горки и приводила к пристаням и высоким амбарам-зернохранилищам. Сверху с горы тянулись закрытые желоба, по которым ссыпали зерно в зернохранилища, откуда потом грузили в баржи. Тут же, на берегу, под горой был большой мол, слева от которого находился причал перевоза-парома, а на противоположном, левом берегу также был деревянный причал для парома и лодочников, занимавшихся перевозом пеших. Метрах в ста от причалов начинались заросли тальника и осинника, рядом росли два высоченных осокоря.

С детства Олег увлекался природой, записывал в дневник фенологические наблюдения – появление «сала» осенью на Волге, подвижку льда весной, высоту разлива. Записи вел по определенной программе, которую получал от Общества любителей природы при Казанском университете. Его участок «живой природы» охватывал, кроме самого города, окрестности с Волгой, лугами, островами и озерами.

Часто Олег Михайлович видит эти замечательные места в своих снах. Вот он кубарем скатывается с горы к Волге, прыгая по осыпям, переходит по бревнышку через ручей, идет к баракам, прыгает в лодку, ныряет, плавает, если это лето, или бегает на лыжах по замерзшей реке. Вспоминаются и мальчишеские соревнования: кто быстрее переплывет Волгу теплыми летними ночами, когда вода в реке была «отварной».

«А какие замечательные были галечные отмели с округлыми разноцветными камешками, – пишет Марута­Краснопольский. – Среди них было трудно заметить яйца крачек и чаек, закамуфлированные под гальку, а гнезд с яйцами среди этой гальки было множество, как и самих пернатых: куличков, крачек, чаек, гагар и уток с гусями. Вдоль берега тянулись Лихачевы острова, заросшие тальником, осинником, мощными величавыми осокорями, из стволов которых с давних времен выдалбливались лодки-бударки. Можно было заблудиться в зарослях ивняка, шиповника, черной смородины, ежевики. Были на островах и свои озера с изобилием рыбы и водоплавающих пернатых, можно было встретить крупных птиц на мощных ветвях осокорей.

Кабаний остров меня поразил не только своими зарослями с высочайшими осокорями и гнездами на их ветвях и не только лугами и озерами, а тем, что озера соединялись между собой будто бы сработанными человеком каналами. В тридцатые годы к середине лета Кабаний остров начал превращаться в полуостров – в начале своем он отделялся от берега не широкой протокой, а ручьем, перейти на него можно было даже не замочив штанов. Поэтому в протоку – Чертык, где ловились крупные окуни, рыбаки могли попасть, только шагая верхом по левому берегу по тропе, ведущей прямо, если идти дальше, к древнему Спасску, который ныне лежит на дне Куйбышевского водохранилища.

Широкая пойма в районе Тетюш, превращавшаяся весной в обширное море при разливе Волги и Камы, обеспечивала местных крестьян обильным кормом для скота – сеном с заливных лугов. Пойма изобиловала озерами, буквально кишащими в межень плотвой, красноперками, окунями, ершами и щуками – раздолье для рыбаков-любителей. Иногда можно было поймать и сома, застрявшего после половодья в озере. А для любителей пострелять это был край непуганых птиц…»

Не раз Олег со своим дядей Васей совершал традиционные парусные плавания по Волге. Дядя Вася работал главным бухгалтером-плановиком в «Кредитном сельхозтовариществе», позже закрытом как «вредное кулацкое предприятие». На лодке они ходили к островам пострелять уток, порыбачить.

В ГОДЫ НЭПА

Осталось в памяти Марута-Краснопольского гулянье тетюшан на берегу Волги после Гражданской войны и голода.

«Было это в 1924 году на Пасху. Удивил тогда своей внешностью гулявший с супругой под руку в толпе оружейный мастер Мартьянов. На нем были пиджак, белая накрахмаленная сорочка, галстук, на голове котелок. Джентльмен-джентльменом, а не измазанный машинным маслом с тучником в руке, каким его часто приходилось видеть. Все были веселы, пели песню «Солнце всходит и заходит…», водили хороводы. Весело перекликались с гулявшими на баржах, которые стояли у мола и ждали навигации. Весна тогда была ранняя, и к Пасхе лед уже прошел. Запомнился приход первого парохода, разукрашенного разноцветными фонарями, когда жители встречали его криками «ура!» и фейерверками».

Еще запомнилось Олегу, как в окрестностях Тетюш в овраге был убит местными охотниками последний медведь-бедолага. И год запомнил: 1923-й. Как попал косолапый в тот овраг, трудно сказать, может, случайно забрел. Попался на глаза охотникам. На троих у тех было одно ружье, шомпольное, со сломанным курком, и для того, чтобы выстрелить, хозяин ударял по капсулю молоточком, который постоянно носил с собой за поясом. Пристрелили того медведя, привезли в город и бросили на всеобщее обозрение на базарной площади напротив городского театра. Как раз у ворот дома, где жила семья Марута-Краснопольских.

«Коптильная индустрия в Тетюшах процветала и в дореволюционные, и в нэпов­ские времена. В летнюю пору у пристаней на берегу к каждому подходящему к дебаркадеру пароходу выстраивалась шеренга молодух, предлагающих пассажирам копчености – стерлядку, сомину, гусятину. И было в городе «Колбасное и коптильное» заведение, принадлежавшее господину Тяпкину, поставлявшему копчености и колбасы во все бакалейные лавочки и магазины. Он и заказы принимал от клиентов, и к нему можно было прийти со своей рыбой или окороком за копчением.

А главное, что отличало город 1920-х годов от его вчерашнего дня, – это то, что многие горожане исчезли в результате «раскулачивания», хотя никакого отношения к кулакам не имели. Ведь даже нашу семью нежданно-негаданно внесли в списки «лишенцев», подлежащих раскулачиванию. Хотя, кроме громкой фамилии, у нас не осталось уже ничего, и матери огромного труда стоило добиться справедливости».

На центральной площади располагались ряды бакалейных, скобяных, хлебных, мясных, рыбных, гончарных лабазов, амбаров, лавок, киосков и просто палаток. Здесь два раза в год – весной и осенью – бывали ярмарки, на которые съезжались торговцы из далеких городов и регионов Средней Азии, тогдашней Персии и Китая, с каруселями, балаганами, зверинцами, обязательной «женщиной-пауком» и «человеком без костей», гипнотизерами и силачами. Во второй половине двадцатых годов ничего этого не осталось. Все было закрыто, запечатано, разрушено. Как и красовавшийся среди площади Крестовоздвиженский храм, который был средоточием духовной жизни города.

ДАЛЬНИЙ БЕРЕГ

В августе 2007 года, после торжеств в Москве по поводу Акта о молитвенном воссоединении Патриаршей и Зарубежной церквей, Тетюши посетили потомки тетюшских купцов, ныне проживающие в США, во главе с епископом Петром Кливлендским. В составе делегации находился и протоиерей отец Александр (Лебедев), настоятель Свято-Преображенского собора в Лос-Анджелесе, являвшийся в ходе переговоров о воссоединении секретарем комиссии. После возвращения в США отец Александр навестил Олега Михайловича и поведал ему о своем визите в Тетюши.

В одном из писем Олег Марута­Краснопольский вспоминает: «В августе 1918 года город был захвачен белочехами. А уже в сентябре того же года в край пришли отряды Красной Армии. Вместе с белыми уходили многие жители города, опасавшиеся репрессий со стороны новых властей. Мне запомнилась на всю жизнь та осень. Наша семья, спасаясь от красных, о которых шли пугающие слухи, бежала в Спасский уезд в деревню Три Озера. Поразили тогда детское воображение высоченные осокори на берегу Волги. Они оставались нетронутыми до тридцатых годов и были своего рода ориентиром, видным с Тетюшской горы и с пароходов при подходе к пристани и сверху, и снизу по Волге…

Мне помнится Волга с протоками, город, в котором я родился и где прошли почти пятнадцать лет моей жизни. Город с именем неразгаданным и загадочной историей. Город, в котором у меня нет ни родных, ни знакомых, никого и ничего, кроме одной лишь могилы моей бабушки по отцу Юлии Петровны Царегородцевой, в замужестве Марута­Краснопольской, на кладбище за Прудком, ныне, наверно, уже несуществующим…»

К счастью, это не так. О Марута­Краснопольских в Тетюшах хранят память. Сохранился и ныне действует возведенный в том числе на деньги этого семейства Троицкий собор. А на старом кладбище, примирившем и белых, и красных, на берегу Прудка разбит живописный парк со стройными белоствольными березами, в центре которого поставлена часовня в память Святого Александра Невского.

Юрий МЫШЕВ

Тетюши – Лос-Анджелес