Продолжаем рубрику, приуроченную к 70-летию начала Великой Отечественной войны
«ВСТАВАЙ, СЫНОК, ВОЙНА!»
В 1941-м отец, военврач 3-го ранга, командовал пограничным госпиталем в Западной Белоруссии. Там, в километре от германской границы, в селе Гайновка, где жила наша семья, и застала нас война. Тогда мне было почти шесть лет.
…Я проснулся от глухих ударов. Обрадовался – мы уже в Минске: там, на вокзале, я помнил, так же глухо хлопают двери. Значит, мы по пути домой! В последние дни только и разговоров было о Казани. Отец давно оформил отпуск, и все шло к тому, что в конце концов он вернется на «гражданку». Больше того, на понедельник, 23 июня, были уже куплены железнодорожные билеты. Судьба: не хватило одного (всего одного!) дня, чтобы жизнь и моя, и моей семьи потекла по совсем иному руслу.
«Вставай, сынок, война!» – сказала мама. Отец уже был в форме и затягивал портупею. Он молча поцеловал меня, сестру, маму и вышел. Вокруг беспрерывно гремело. Мы с сестрой выскочили за калитку и услышали нарастающий гул. Низко над нашей улицей летел самолет. Невероятно, но я до сих пор помню лицо немецкого летчика. Словно моментальная фотография запечатлелась в памяти: белый шлем, довольная улыбка на горбоносом лице.
Нас схватил хозяин-поляк, у которого мы квартировали, и потащил в дом: «Вы же дети радецкого офицера! Нас он не тронет, а вас вмиг пристрелит!» Будто летчик со своей высоты мог определить наше гражданство! Оправившись от шока, хозяин начал запрягать телегу и накладывать на нее запасы: керосин, хлеб, сало, одеяла, подушки – чтобы отправиться в лес и там переждать начавшуюся заваруху. Никто, понял я уже позднее, и в мыслях не держал, что какая-то там Германия окажет серьезное сопротивление доблестным войскам великого Союза.
В лес «пережидать войну» мы, слава богу, не поехали. Я, сестра, мама уже сидели на телеге, когда во двор неожиданно вкатилась отцовская «эмка» и шофер дядя Вася закричал: «Военврач приказал немедленно ехать в часть! Скорее! Говорят, немцы уже у околицы!» Мама впопыхах схватила почему-то две подушки и эмалированный чайник, а хозяин успел сунуть нам в руки огромный шмат сала.
Мы мчались по дороге, а на пригорке, сзади нас, уже показались немецкие танки. «Не оглядывайтесь, убьют!» – кричала мама. Где-то высоко над нами летели самолеты, и я видел, как от них отрываются черные точки – бомбы. Кругом ухало и гремело. А вот на территории госпиталя было на удивление тихо. На плацу – полуторка. Нас закинули в кузов, где уже стояли, тесно прижавшись друг к другу, женщины и дети: мест для сидения не было. Это были члены семей офицеров, для семей старшин и сержантов мест не оказалось. Что с ними стало, одному Богу известно. А еще помню, как в кузов забрасывали деньги – пачки десяток, обернутых банковской лентой. «Военврач приказал очистить кассу госпиталя и деньги раздать вам», – объяснил солдат.
Мы выехали за ворота и обогнали колонну солдат. «Папа!» Шедший возле колонны отец махнул нам рукой.
…Мы стояли в грузовике, нас бросало из стороны в сторону. Чтобы не упасть, я и сестра Ася вцепились в маму намертво. За нами шла белая танкетка, чуть ли не упираясь дулом в задний борт нашей «полуторки». Немец? Наш? Нервы у шофера не выдержали, и грузовик встал. Из танкетки вылез наш капитан и прокричал, что все в порядке, что он сопровождает нас в тыл. А дальше был очередной налет немецких самолетов (сколько их было за 11 дней нашего многострадального пути до Казани!). Мы залегли в редкой березовой рощице. Кругом рвались бомбы, и взрывной волной меня подкинуло вверх. Мама рассказывала, что я долго был почти бездыханный, и что в эти минуты у нее появились первые седые волосы. Таким меня и увидел тот капитан с танкетки…
P.S. Два года спустя он неожиданно появился у нас в Казани и прямо с порога заявил, что пришел исполнить свой долг перед военврачом Нури Шагеевичем Урманцевым – рассказать о его последних минутах. Тут он увидел меня, и лицо его исказила гримаса боли: «Что я натворил! Я ведь доложил ему, что его жена и дочь живы, а сын нет. Простите меня!» Оказалось, отец погиб в тот же день. Его, раненого, добила автоматная очередь, когда он переплывал речку Нужец. Выходит, он меня успел оплакать…
Рустем УРМАНЦЕВ
НИЗКИЙ ПОКЛОН ПОИСКОВИКАМ
Мой дедушка, Василий Михайлович Каргин, ушел на фронт в 1941 году, а в 42м пропал без вести. И ничего о нем не было известно, несмотря на то, что его дочь (то есть моя мать) Татьяна Васильевна неоднократно пыталась отыскать хоть какие-то следы его дальнейшей судьбы. Все эти попытки оказались безуспешными.
И вдруг прошлым летом активисты военно-патриотического клуба «Обелиск», действующего при средней школе спасского поселка КИМ, приносят новость: оказывается, мой дед был в немецком концлагере. В плен он попал под Воронежем, будучи контуженным. Мне даже выдали на руки личную карточку деда, в которой указано, что Василий Каргин погиб (именно погиб, а не умер) в концентрационном лагере на территории Германии. А вот при каких обстоятельствах это случилось, неизвестно. Наверное, об этом мы уже никогда не узнаем.
Но даже такая информация для меня и моей семьи является бесценной. Оказывается, еще в 1947 году на родину было направлено уведомление о гибели Василия Каргина, однако до родственников оно по каким-то причинам не дошло.
Бесконечно жаль, что до этого дня всего каких-то три месяца не дожила моя мать! А вот ее брат, проживающий ныне в Казани, был тронут известием до глубины души. Теперь мы рассчитываем через Центральный архив Минобороны страны выяснить, где Василий Каргин захоронен, чтобы навестить его могилу. Считаю это моим личным долгом.
В заключение выражаю искреннюю благодарность школьникам-поисковикам за их скрупулезный труд, которым они заняты не первый год. Кстати, недавно наши следопыты нашли родственников еще трех земляков – бывших военнопленных Ивана Куранова, Якова Буторова, Петра Власова. Низкий поклон юным патриотам за светлые дела!
Наталья МАЛИКОВА,
Спасский район.
