Рассказ

Длинноногая Ляля в выходной день пошла в лес – выгулять овчарку и заодно проведать, есть ли грибы. Все лето стояла засуха. Погибли посевы, высохли и грибницы в лесах. Натуралисты между тем обещали, что осенью будут опята и вешенки. Как раз в сентябре прошли обильные дожди.

И на самом деле Ляля вернулась с грибами. Принесла сухих лисичек и еще каких-то с кучку.

-Там, в сенях!.. – бросила, проходя с надменным выражением лица.

Муж был старше ее лет на двадцать. Прощал молодое хамство, эгоистичное разделение труда, например, сегодня обозначавшее: я за грибами таскалась – значит, буду отдыхать, а ты будешь жарить, пылесосить дом и мыть посуду.

Покорствуя судьбе, он склонился над корзинкой.

– Это лисички, а это что?..

– Опята! – крикнула она из комнаты.

– Опята? Это какие-то поганки. Мокрые…

– Сам ты поганка! Это опята! На пне росли!

Ополоснувшись в душе, она ушла к себе, прикрыла дверь: после прогулки в лес она обычно ложилась и крепко засыпала.

Он промыл грибы в дуршлаге, очистил от веток и травы. Налил в сковороду растительного масла, поставил на горящую конфорку. Выделилось много воды, коричневая жидкость кипела. Пришлось сливать.

Ближе к сумеркам проснулась Ляля. Набросив куцый халатик, прошла в кухню. Сутулясь, глянула в сковородку:

– Ты ел?

– Ел.

Она посмотрела на него внимательно. И ушла. Часа через два сварила картошку в мундире – мелкую картошку, – не уродилась нынче тоже, и хорошо поужинала, съела все грибы.

Была суббота, вечерело. Он начал топить баню. Когда возился с насосом возле колодца, она подошла и склонилась над его затылком.

– Слушай, ты как себя чувствуешь?

– Что-то мутит.

Он затягивал отверткой шуруп на хомуте, шея его слегка покраснела.

– Мне, кажется, плохо, – сказала она.

Он промолчал.

– А сколько ты съел?

– Чуть-чуть.

– Господи! Совсем мало, что ли?

– Ну да. Чтоб ты не ругалась. Ведь ты собирала.

Молоденькое лицо выражало растерянность, жена держалась за живот.

– Я ведь говорил, что, может, это поганки. Но ты: опята! Умрем, к черту, оба…

– Ой, – она заплакала. – У меня голова кружится… И дышать трудно…

Он поднял голову, вгляделся в лицо жены.

– И вправду бледная. И зрачки…

– Чего зрачки?! – она схватила его за рубашку. – Расширились?!

– Может, это очки увеличивают.

– Мои очки, наоборот, уменьшают! Значит…

– Не знаю… – сказал он и, освободив рубашку, направился в сторону бани. Маленький, толстый, с упрямо торчащими ушами.

Жена – как на ниточке – дернулась следом, безвольная, жалкая. Она как-то вся надломилась, даже ноги от бессилия стали похожи на букву “икс”. Так и плелась за ним…

– Ты когда их ел? Сколько времени назад? – И вдруг вскричала: – И вообще, ты их ел?!

– Я? Нет.

– За-чем?!

Лицо ее скорчило от боли.

– Сомневался.

– Почему не сказал!..

– А чтоб неповадно было, – тут он обернулся. – Я что, подопытный кролик?

– Я на самом деле думала, – призналась она скороговоркой, – что с тобой ничего не случится, ведь ты -мужик!

– А что, мужики – не люди?

– Ой, я вправду задыхаюсь! Вызови “скорую”!

Лицо ее изображало оторопь, истерику.

– Позвони лучше мамочке. Устроит бучу, что я мало съел.

– Маму нельзя расстраивать! Звони в “скорую”!

– Бесполезно, процесс необратимый. Бледная поганка не выводится.

– Там не было бледной поганки! – запротестовала она в неистовстве. – Ведь мы вчера только смотрели грибы в компьютере!

– Вот именно смотрели. И там было три вида поганок. “Бледная” -это просто название. Там есть именно такого цвета, как твои, – серо-коричневые…

– Ты правда не ел? – спросила она тихо и доверительно.

– Нет.

– Мама! – она зарыдала. – Живот болит!..

– Бог видит все. Мужа хотела отравить, – сказал он и пробормотал как бы про себя: – Еще старым хрычом обзывала…

– Я не хотела отравить! А просто думала, если с тобой ничего не случится, и я поем.

– Ты же была уверена, что это опята.

– Да. Но потом, когда поела, засомневалась.

Лицо ее на самом деле было бледно. Она опустилась на корточки, скользя спиной по стене, и все держалась рукой за живот.

– Позови “скорую”!

Он вздохнул.

– Я не хочу умирать… – плакала жена. – Я такая молодая!..

Она была трогательна. Глаза выражали страдание и сиротство. Как и тогда, тринадцать лет назад, в трудные годы, когда она тощей, близорукой, напуганной жизнью девочкой выходила за него замуж, чтоб оградить себя и маму от бед. Ему стало жаль ее.

– Ладно, – сказал он наконец и будто снял маску: – Это опята!

– Ты врешь!

– А трудно дышать потому, – продолжал, – что у тебя от страха обморочное состояние.

– Это признаки отравления…

– Да ел я, ел твои грибы! – воскликнул он. – Уже часов шесть прошло. И ничего. Если не веришь, пойдем посмотрим в компе.

Он обхватил жену за талию, по-прежнему тонкую, девичью, с удовольствием повел в ее комнату.

Сели рядышком. Включили компьютер, открыли нужный файл.

– Вот видишь: бледные поганки. Они все белые. А вот опята. Именно тот вид, который ты принесла. Успокоилась?..

Она потихоньку приходила в себя.

– Как страшно умирать, – призналась она.

– Конечно.

– А может, Бог хотел меня наказать? За что-нибудь старое. Ведь я хотела от тебя уйти из-за того, что у тебя нет денег.

– Конечно, мог, – согласился он. – Хотя бы сейчас. Но увидел, что ты каешься, и отвел беду. Пусть и обманом.

– Как обманом?

– Я грибы-то не ел, – он хотел улыбнуться…

Но тут она жестко ущипнула его – схватила тонкими пальцами за мякоть у предплечья: врешь! И держала молча, сдавливала сильнее, чтобы причинить боль. Глаза не отрывала от монитора. А там на кривых ножках застыли в смертельной пляске бледные поганки. Все они были совершенно отличны от тех, серо-коричневых, что она сегодня принесла. Лицо ее приобретало привычное выражение – самодостаточной и надменной молодой особы.

И в который раз, как бывало после очередного розыгрыша, он жалел о происходящей метаморфозе и пытался удержать в памяти хотя бы на минутку уходящий образ доверчивой и потерянной девочки.

Айдар САХИБЗАДИНОВ.