Китай все увереннее занимает место в кругу сверхдержав. Многие футурологи видят его едва ли не мировым лидером ХХІ века. Однако до недавнего времени все было иначе. Еще немецкий философ Гегель сравнивал Срединное государство с “закоснелым в своем застое морщинистым старцем”. Этот образ по-прежнему чудится многим экспертам и в нынешнем Китае, несмотря на его бурные экономические успехи. Как это вяжется с общепринятым международным имиджем КНР? Как живут его граждане? Чего хотят, о чем мечтают, как относятся к России? На эти вопросы попытался ответить наш корреспон-дент, вернувшийся недавно из Поднебесной.

Как я оказался в Китае

В составе группы российских журналистов, победивших в конкурсе на лучшую газетную публикацию о Китайской Народной Республике, который был организован российским Международным фондом имени А.Чехова. Ежегодный конкурс проводится параллельно в обеих странах при поддержке посольства КНР в России совместно с пекинской газетой “Чжунго цинняньбао” (“Китайская молодежь”). Победители в составе делегаций по семь человек с каждой стороны в качестве поощрения отправляются в ознакомительную поездку в соседнюю страну.

На этот раз маршрут российских журналистов пролег через Пекин, Шанхай и Сучжоу – родину китайского шелка. Кроме того, гости получили возможность увидеть Великую Китайскую стену и множество других потрясающих достопримечательностей Поднебесной.

Однако остался и неприятный осадок. Организаторы всячески опекали россиян и старались ограничить общение журналистов с рядовыми китайцами. Гостей активно знакомили с чиновниками и коллегами из китайских газет, однако создавалось впечатление, что их речи строго заучены.

Мы имели возможность не раз убедиться, что власти Китая жестко контролируют общественную сферу. Например, во время переезда из Пекина в Шанхай узнали, что у китайцев нет на руках привычных для нас паспортов, а потому они не могут свободно передвигаться по стране. Более того, вся внутренняя миграция в КНР находится под жестким контролем полиции. Как выяснилось, у китайцев во время командировки или любой другой поездки должна быть индивидуальная электронная карта (наподобие банковской), в которую местные стражи порядка заносят регистрационные отметки по месту пребывания и которая одновременно является чем-то вроде разрешения на покупку билетов на все виды междугородного транспорта. Без такой карточки, право на получение которой обставлено множеством бюрократических проволочек, уехать из родного города невозможно.

Таким образом, все население (особенно на селе, где индивидуальные карты вообще не выдаются), держится “на привязи”.

При этом отношение к иностранцам здесь очень лояльное. На границе у нас никто не тормошил сумки, не спрашивал придирчиво о цели визита. Наоборот, пограничники и полицейские, которых мы встречали на улицах тамошних городов, были доброжелательны и корректны. А сами китайцы, словно дети, проявляют к зарубежным гостям неподдельную симпатию.

Обыкновенное “чудо”?

Несмотря на то, что термин “китайское экономическое чудо” вполне распространен и даже стал журналистским штампом, такого феномена не существует. Само слово “чудо” предполагает нечто, возникшее в результате действий сверхъестественных сил. К Китаю, его экономической истории последних тридцати лет, подобное “волшебство” неприменимо.

Да, можно говорить об устойчивости и предсказуемости китайской экономической политики, раскрепостившей производительные силы. Именно благодаря этому достигнуты действительно феноменальные темпы экономического роста. Хотя очень часто ответ на вопрос об их цене остается за кадром.

Внимательный анализ экономических реалий современного Китая (после третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва в 1978 году, когда было принято историческое решение о начале проведения политики “гайгэ кайфан” – “реформ и открытости”) свидетельствует о том, что: а) достигнуты несомненные количественные успехи в социально-экономической области; б) эти успехи достигнуты тяжелым трудом сотен миллионов трудящихся в условиях минимальных социальных гарантий.

Конечно, в той или иной степени плоды реформ ощутило на себе практически все население, но социальная напряженность стала, рискну предположить, больше, чем была до начала реформ. Это, конечно, не количественный показатель, но он признается многими экспертами, в том числе и в самом Китае.

Мастерская мира

Китайское “экономическое чудо” последовало вслед за немецким, японским и “четырех малых драконов” (Южная Корея, Тайвань, Малайзия и Сингапур), но оказалось самым грандиозным по масштабам (поскольку затронуло четверть человечества) и радикальности перемен. Еще недавно китайцы при встрече приветствовали друг друга фразой: “Ни чифань ла ма”, что переводится как “Ты поел?”. Теперь почти все они сыты.

Сорок лет назад добыча пропитания составляла главную заботу чуть ли не всего китайского населения. Питались скудно. Чашка жидкой каши или кусок вареного теста на завтрак и ужин, стакан риса или лапши с приправой из зелени на обед – вот и все, что поддерживало жизнь миллионов и миллионов крестьян, трудившихся до седьмого пота без выходных. Многие в полном смысле слова голодали, особенно при частых неурожаях и стихийных бедствиях.

Сегодня для подавляющего большинства населения проблема “тепла и сытости” (по-китайски “вэньбао”) решена. По статистике, средний китаец сегодня тратит на еду почти в 120 раз больше денег, чем в 1979-м, когда страна только входила в эпоху реформ.

Конечно, далеко не вся Поднебесная стала зажиточной. Например, ООН официально считает нищим индивидуума, получающего меньше доллара в день. И если исходить из этих подсчетов, за чертой даже не бедности, а в состоянии крайней нужды в Китае ныне живут 150 миллионов человек, то есть 9 процентов населения страны или 12 процентов всех обездоленных мира. Если руководствоваться еще более низкими местными критериями, согласно которым граница бедности проходит на уровне минимального пособия в 680 юаней (немногим более 80 долларов) годового дохода, то тогда число людей, “сидящих” на нем, составит 23,6 миллиона человек.

И все же прорыв налицо. Полстолетия назад состоятельной в КНР считалась семья, обладавшая “тремя драгоценностями” – ручными часами, велосипедом и швейной машинкой. Теперь у подавляющего большинства “ячеек общества”, по крайней мере в городах, есть и телевизоры, и холодильники, и стиральные машины. Триста миллионов человек говорят друг с другом по мобильным телефонам, миллионы выходят через персональные компьютеры в Интернет. И если еще недавно маоистский Китай удручал однотипностью и монотонностью повседневной одежды граждан, поголовно облаченных в синие френчи и бесформенные штаны, то ныне местная швейная промышленность удовлетворяет многообразием фасонов и много-цветием изделий покупателей всех возрастов во всем мире.

Западные СМИ называют Китай “мастерской мира”. Действительно, здесь жизнь опережает мечту – на эту страну приходятся две пятых мирового производства мотоциклов, треть бытовых кондиционеров, четверть всех электровентиляторов, пятая часть холодильников и химического волокна. Как на дрожжах растут мегаполисы с широкими проспектами, высотными зданиями и современной инфраструктурой. Тот же Шанхай, считающийся деловой столицей Китая, по фешенебельности ни в чем не уступает Нью-Йорку, Лондону или Парижу. За авангардизм сами китайцы называют его “городом-космосом”.

Полтора года назад китайская экономика по своим объемам вышла на третье место в мире, обогнав германскую. Скоро она обгонит японскую, а к 2017 году, если, конечно, рост продолжится теми же темпами (не менее 8-10 процентов в год), займет первое место в мире.

Трудолюбие, дешевизна, компартия

Часто говорят, что секрет успеха Китая – в уникальных качествах его народа. В его неприхотливости, трудолюбии, дисциплинированности. Это, видимо, правда. Но далеко не вся. Ведь перечисленные черты характера местного населения, складывавшиеся тысячелетиями, никуда не девались. Но Китай веками оставался бедной, отсталой страной. Да и сегодня, если отъехать от крупных приморских городов на несколько сотен километров и оказаться в глухой деревушке, обнаружить там новые веяния вряд ли удастся. Стало быть, одного прилежания недостаточно.

Многие специалисты считают, что дело – в исключительной дешевизне рабочей силы. В Китае огромное население (каждый четвертый житель планеты – китаец), что обостряет внутреннюю конкуренцию в обществе. Если ты плохо работаешь – тебя уволят, и на твое место будут претендовать не десятки, а сотни других желающих. При этом, чтобы быть на хорошем счету, надо лезть из кожи вон, быть патриотом родной фирмы.

Вот пример. В одном из магазинов бытовой техники в Шанхае мы поразились, как много в нем консультантов. Почти у каждого стенда с товаром стоит вежливый молодой человек, готовый дать покупателю совет. Сопровождающий нас специалист российского посольства поясняет, что власти города вынуждают местный бизнес занимать молодежь хоть какой-то работой, лишь бы решить проблему занятости. Ведь безработица – это плодородная почва для социального недовольства.

Работают молодые люди фактически за две чашки риса в день – таков размер их средней зарплаты. Деваться некуда – трудоустроиться в мегаполисах трудно. А то, что зарплата скудная, молодежь не удручает. Нынешнее положение дел расценивается как трамплин в будущее.

Наконец, многие убеждены, что текущими успехами КНР обязана твердому дальновидному курсу компартии. Впрочем, стоит напомнить, что компартия ответственна и за не столь давние провалы в экономике. Так что утверждение о благотворной “руководящей и направляющей роли” можно принять лишь с важной поправкой: коммунистические лидеры последних десятилетий, начиная с Дэн Сяопина, подчиняясь здравому смыслу, отказались от утопических прожектов и вдохновились исключительно прагматическими соображениями, суммарно выраженными в емкой формуле “гайгэ кайфан”. Она означает решительный разрыв с прошлым и  цель – на модернизацию страны. При этом разрыв не происходит одномоментно, не предполагает болезненной “шоковой терапии”, но совершается постепенно, эволюционным путем.

В будущее – через площадь Тяньаньмэнь

Как эффективно реорганизовать классическую планово-централизованную экономику? Ответ на этот ключевой вопрос китайские лидеры нашли не сразу. Они осторожно присматривались к опыту восточноевропейских соцстран – Польши, Югославии, Венгрии. Скрупулезно изучали труды теоретиков рыночного социализма. Но к делу приступить долго не решались. Мешало многое – расшатанность хозяйства после десятилетнего смерча “культурной революции”, непростые отношения общества с властью, но более всего – тугое идеологическое сопротивление внутри нее самой.

Рыночные реформы в Китае прошли сквозь горнило идейной и политической борьбы, в ходе которой ортодоксы отстаивали плановую систему как непременный атрибут социализма, а частной инициативе отводили, в лучшем случае, вспомогательную роль. Решающий прорыв следует, видимо, датировать февралем 1987 года, когда Дэн Сяопин впервые объявил, что рынок нельзя отождествлять с капитализмом, а план – с социализмом.

Но сопротивление не было сломлено полностью, и в 1988-1989 годах наметилось движение Китая вспять. Под влиянием советской перестройки и событий, потрясавших одну за другой страны Восточной Европы, обострилась полемика об экономических путях развития государства. Более того, зазвучали опасные речи о политических свободах. Консерваторы ответили рядом жестких мер. Всем известно, к чему в итоге привело это кардинальное противо-стояние, – к трагическим событиям на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года. Напомним, что в тот день под гусеницами танков на главной площади страны погибли сотни (по данным правозащитников – более шести тысяч) протестовавших студентов.

После подавления грандиозного студенческого мятежа противники рынка, естественно, подняли голову, а пресса принялась громить политику реформ. Опять вершители национальных судеб пришли было к отождествлению рынка с реставрацией капитализма.

Но снова веское слово сказал Дэн: в конце декабря 1990 года, уходя на покой, он еще более доходчиво призвал продолжать курс на реформы, провозглашенный в конце 1978 года: “Отказ от рынка обрекает страну на отсталость”. Дэн при этом не делал вида, будто угрозы крушения режима в Китае не существует – у всех на глазах это произошло в Советском Союзе. Просто он связал эту угрозу не с идейным перерождением лидеров, а с их неспособностью использовать готовый потенциал экономики для развития производства и удовлетворения запросов массового потребителя. Ведь сытый не бунтует.

“Наша собака накормлена и не лает”

Говорят, что в ответ на упреки в политической отсталости, высказанные главой Советского Союза Михаилом Горбачевым во время визита в Китай в мае 1989 года, Дэн Сяопин ответил: “Ваша собака лает оттого, что постоянно голодная, а наша накормлена и не лает”. В этих словах – суть разницы подходов к осуществленным реформам в наших странах. Подчеркнем: подходов противоположных.

Хотя курс на реформы в Китае и был формально заявлен в 1978 году, лишь в 1985-м компартия Китая впервые официально признала право негосударственного капитала на существование. Тремя годами позже он был “благословлен” в Конституции КНР как “дополнение к социалистической экономике общественной собственности”. В наши дни перед частным сектором открылись новые возможности. В 2004 году в ту же Конституцию включили поправку о неприкосновенности легальной частной собственности, тем самым почти уравняв ее с национальной, которая до тех пор считалась единственно неприкосновенной (правда, последняя осталась в Основном Законе еще и “священной”).

Частная собственность в Китае возникла без приватизации государственной, как это произошло в России. На собственные средства предприятия создавали разбогатевшие крестьяне, торговцы, ремесленники, партийные и правительственные чиновники, оставлявшие посты и “пускавшиеся в плавание” по морю бизнеса, не теряя при этом полезных связей с коллегами, оставшимися во власти. Это, в свою очередь, породило коррупцию, которая в Китае, вопреки распространенному у нас “завистливому” мнению, не намного меньше, чем в России. Не будем забывать, что около трети предпринимателей в этой стране – члены КПК.

Подавляющее большинство частных фирм в Поднебесной XXI века – мелкие или средние (крупных немного). Ни одну из них не назовешь особенно богатой, но именно благодаря массовости они играют столь важную роль в китайском “экономическом чуде”. С 1989 по 2003 год число таких “малых, да удалых” предприятий выросло с 91 тысячи до трех миллионов; численность занятых на них работников возросла в 24 раза, а стоимость  производимой продукции – почти в двести раз.

Частный капитал доминирует в трудоемких отраслях, где создает рабочие места, столь необходимые перенаселенному Срединному государству. На счету частников больше 70 процентов китайской пищи и китайской бумаги, больше 80 процентов китайской одежды, обуви, пластмассы и металла, 90 процентов китайских лесоматериалов и мебели и, конечно, основная масса столь заметного во всем мире китайского экспорта – игрушек, кустарных изделий, бытовой техники.

О людях, лопатах, городе и деревне

Экономические достижения и стремительный прорыв на международной арене позволили Китаю улучшить жизнь народа и сохранить стабильность. Но в целом социальное развитие Китая существенно уступает его экономическим достижениям.

В последнее время все чаще говорят, что социальная справедливость приносится в жертву экономической целесообразности, ведь ни для кого не секрет, что у всякой реформы есть обратная сторона. Одно из самых “уравнительских” в мире обществ стало сегодня, напротив, одним из наиболее контрастных: рост экономики сопровождается быстрым социальным расслоением. Доходы 10 процентов самых богатых китайцев превышают заработки 10 процентов беднейших в восемь раз, 20 процентов семей владеют 60-80 процентами всех финансовых сбережений в стране. Срединное государство близко в этом плане к современной России и, увы, сильно уступает Западу.

Есть тому и объективные причины. Так, нелегко обеспечить занятость огромной массы трудоспособных людей – особенно много избыточной рабочей силы в деревне. Для смягчения безработицы правительство стремится развивать трудоемкие отрасли, но тут возникает противоречие: такое использование трудовых ресурсов плохо согласуется с повышением эффективности и конкурентоспособности Китая на мировой арене. Приходится выбирать: либо прогрессивно применять, скажем, экскаваторы, либо заменить их двумя сотнями чернорабочих с лопатами, что чаще всего и видно на практике.

И дело не в том, что в Китае нет экскаваторов. Есть, и много – без этого они не справились бы, скажем, с гигантскими гидротехническими строительными проектами. Дело в том, что неизбежный технический прогресс в промышленном производстве, рост капиталоемких, а не трудоемких производств снижают возможности промышленности, мешают трудоустраивать огромное количество людей, нуждающихся в работе. Посмотрим на цифры.

Сейчас увеличение ВВП всего лишь на один процент позволяет трудоустроить только 8 миллионов человек, тогда как в 1980-е годы прошлого века работу получило бы втрое больше людей. Чтобы повысить эффективность государственных предприятий, с них увольняют десятки миллионов людей, которые ищут новую работу в частном секторе или организуют индивидуальный бизнес. За последние годы с госпредприятий в статусе “сяган” (эти работники сохраняют определенную связь с родным предприятием и не считаются безработными) уволили 27 миллионов человек, из которых 18 – уже нашли новую работу. Но уже в 2007-м из 75 миллионов человек, работавших на госпредприятиях, осталось 40.

Засилье традиционного мелкокрестьянского хозяйства в Китае приводит к тому, что деревня отстает от города все сильнее. В 1997-2003 годах средние доходы селян увеличивались лишь на 4 процента в год, в то время как у горожан – на 8 процентов. Вдобавок к этому деревенские жители, в отличие от своих урбанизированных соотечественников, совершенно не охвачены государственным страхованием. Номинальные доходы на душу городского и сельского населения различаются более чем в три раза, а с учетом скрытых доходов и социальных льгот для первой категории – в 6 раз. Столь большого разрыва не знает ни одна другая страна. Деревня, где сосредоточено две трети населения страны (а это ни много ни мало миллиард человек), потребляет лишь треть товаров розничной торговли. В рационе питания крестьянина по-прежнему главное место занимает зерно. Зато горожане, покупающие его в три раза меньше, съедают значительно больше мяса.

На острова благополучия

Если рыночные реформы естественным образом влекли за собой разрыв с централизованной экономикой, то курс на открытость подрывал традиционную замкнутость, которая веками отгораживала Китай от внешнего мира.

Все началось в 1980 году, когда на южном побережье были созданы четыре специальные экономические зоны (СЭЗ): две в провинции Гуандун (Шэньчжэнь, которому, кстати, Казань проиграла право проведения Универсиады-2011, и Чжухай) и две в Фуцзяни (Шаньтоу и Сямэнь). С инициативой их учреждения выступили гуандунские чиновники, которые просто не могли больше делать вид, что не замечают разительных отличий в уровне жизни между подведомственными им землями и сопредельным Гонконгом. Рассказывают, что последней каплей стал визит государственной делегации в небольшую деревушку Лофанцунь на берегу речки, отделяющей КНР от материковой части этой арендованной британцами территории. Выяснилось, что доходы крестьян на китайской стороне в сто раз меньше, чем у жителей селения с тем же названием – на противоположной.

Свежесозданные спецзоны оправдали себя. Они привлекли капиталы диаспор, никогда не порывавших с отечеством в эмигрантской среде. Зарубежные китайцы (их называют хуацяо) принялись энергично вкладывать средства в предприятия, производившие товары для экспорта. Со своей стороны власти предупредительно создали выгодные условия иностранным инвесторам: разрешили им брать в аренду земли для строительства, скажем, заводов на целых 50 лет по крайне низким ставкам. И налогом на прибыль их обложили минимальным: всего 12 процентов против гонконгских 17,5.

Еще через пять лет, в 1985 году, привилегии небольших по площади СЭЗ распространились на обширные земли в дельтах рек Янцзы и Чжуцзян, а также на юге провинции Фуцзянь. Эмигрантам предоставили новые льготы: их концессии на три года полностью освободили от подоходного налога, а в следующие четыре – они уплачивали его лишь наполовину. Именно с тех пор обозначилась последовательная политика по привлечению как можно большего числа инвестиций из-за рубежа. Даже законодательство подгоняется под эту цель. Например, после вступления в ВТО вопреки правилам этой организации Пекин продолжает предоставлять иностранцам больше преимуществ, чем собственным производителям.

В апреле 1988 года самой большой СЭЗ стал остров Хайнань у южных берегов страны. Теперь на этом лучшем тропическом курорте КНР с его прославленными бухтами Дадунхай, Ялунвань и Санья быстро вырос “лес” пятизвездочных отелей вроде “Шератона”, “Хилтона” и “Марриотта”.

К вопросу о социалке и необеспеченной старости

Но вот парадокс: до сих пор в Китае фактически платное образование (в том числе школьное) – суммы невелики, но для крестьян и несколько десятков юаней – деньги. Медицина полностью платная, можно купить страховку. Рабочие-мигранты (более двухсот миллионов) трудятся фактически без гарантий, как правило, на условиях шестидневной рабочей недели.

Как ни странно, в Поднебесной не существует общенациональной пенсионной системы. Естественно, есть нечто подобное советским персональным пенсиям. Это, скорее, имеет форму социального пакета и включает в себя и медицину, и вспомоществование заслуженным людям.

Власти только начинают подбираться к созданию массового пенсионного обеспечения. И то лишь – в крупных городах (предприятиях и компаниях), где есть возможность взвалить социальное страхование на бизнес и большое число налогоплательщиков. На селе же государственная пенсионная система отсутствует полностью. Иными словами, сельское население в старости может рассчитывать только на свои накопления и помощь детей.

Однако государство жестко ограничивает рождаемость. Китайской семье разрешено иметь только одного ребенка, за остальных приходится выплачивать штрафы и драконовские налоги. В этих условиях старость становится более бедной.

Данная проблема обычно изображается в виде перевернутой пирамиды – молодой семье, каждый из членов которой является единственным ребенком в семье, приходится обеспечивать старость двух своих родителей и четырех дедушек/бабушек. Проблема будет только усугубляться: к 2050 году, по оценкам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в Китае будет больше людей в возрасте 80 лет, чем во всем остальном мире. Понятно, какую нагрузку они возложат на работающее поколение. Уже сейчас 10 процентов китайского населения старше 60 лет, что делает Китай страной стариков. У демографов даже существует такой экономический вопрос, пока не имеющий ответа: “Успеет ли Китай стать богатым до того, как станет старым?”

Сгладить социальный разрыв

Как видим, успехи Китая оказались достигнуты во многом за счет социального напряжения в обществе. Несмотря на столь жесткий вывод, надо заметить, что власти все-таки осознают глубину этой проблемы. В последние годы власти и, в частности, председатель КНР Ху Цзиньтао заговорили о необходимости достижения социальной гармонии, предполагая резко увеличить финансирование медицины и социалки, чтобы поднять из бедности население, сгладить социальный разрыв.

Практически во всех официальных документах сегодня фигурирует тезис о строительстве в стране “гармоничного общества”. Трудности в том, что: а) население слишком велико; б) стартовые условия были и остаются чрезвычайно низки. То есть, условно говоря, переселиться из землянки в пятиметровую мазанку – уже прогресс,

но жизнь в мазанке без электричества – далеко не сахар.

Что же касается западной концепции прав человека, то в КНР она не приживается в силу ментальных особенностей китайцев. Более того, в свете яростной критики Пекина за якобы угнетение Тибета в Китае поднялась мощная антизападная волна. Китайские сайты Интернета в свое время пестрили патриотическими слоганами, направленными против западных СМИ, “искажающих правду о Китае”, “унижающих китайский народ и оскорбляющих его чувства”. Активно распространяются призывы к соотечественникам по всему миру объединяться в борьбе за честь родины.

Растет число китайцев, откровенно “не любящих” американцев. Более того, китайцы убеждены, что вспышки атипичной пневмонии и свиного гриппа были не чем иным, как следствием происков спец-служб “зарвавшихся” США. Наша переводчица-китаянка на полном серьезе убеждала меня, что заболевания, причины которых, по ее словам, так и не были выяснены, стали следствием применения американскими агентами бактериологического оружия. Доказательством этому служит тот факт, что поражение инфекциями, вопреки ожиданию, так и не вышло за пределы нескольких крупных мегаполисов на побережье страны. Это якобы подтверждает, что так американцам было удобнее контролировать ход заболеваний, прекратившихся столь же внезапно, как и начавших-ся.

Угрожает ли эта страна России

Не обойти стороной вопрос: является ли Китай с его громадным клубком противоречий угрозой для России? Отвечаю для себя отрицательно. По крайней мере, Поднебесную не интересуют наши территории, в частности, лишенные инфраструктуры Сибирь и Дальний Восток. Им, конечно, нужно наше углеводородное сырье, однако китайцы намерены получить его нашими же собственными руками. Естественно, денег на это они не пожалеют.

Вы спросите, что же делать в этом случае со страшилками о китайском нашествии? Когда я пересказал их местным журналистам, те рассмеялись. И заверили: в Россию на заработки едут самые маргинальные представители китайского общества из приграничных районов. Китайцы не считают Россию комфортным местом проживания, а руководство страны в качестве геополитических приоритетов ставит восточное и южное направления. Наиболее продвинутые китайцы предпочитают переезжать в собственные мегаполисы, а если направляются за рубеж, то предпочтительно в Малайзию Австралию и США.

Что касается нашей страны, то, по уверению китайских коллег, они заинтересованы в сильной и неделимой России. Им нужна стабильность на северных окраинах. Вот почему в КНР так уважают Владимира Путина. Российского премьера многие китайцы считают образцом идеального политика, восстановившего мощь страны, и искренне недоумевают, почему некоторые россияне его критикуют.

Единственный “тип” угрозы, который видится как исходящий из Китая, – это экологический. Густонаселенный северо-восток КНР насыщен промышленными предприятиями, и в случае каких-либо аварий может пострадать наш Дальний Восток. Мы то и дело узнаем об очередном ЧП на каком-нибудь китайском приграничном заводе или производстве, допустившем сброс ядовитых веществ в Амур или его приток Сунгари. Вот это действительно беда для нашего населения, проживающего в прилегающих районах!

Чего ждать от Поднебесной?

Огромное количество трудолюбивой и дешевой рабочей силы Китая, безусловно, является весьма привлекательным фактором для привлечения иностранных инвестиций. Однако страны Запада отнюдь не заинтересованы в том, чтобы своими руками превратить эту и так с каждым днем крепнущую державу в мощного соперника. В большинстве случаев при производстве экспортной продукции роль Китая сводится к сборке и элементарной обработке, а продукция отечественных торговых марок среди экспортных товаров составляет менее десяти процентов.

Таким образом, китайская экономика лишена того внутреннего двигателя, который составляет конкурентное преимущество наиболее могучих экономик Запада, – современной научно-технической базы. Иначе говоря, именно недостаточная инновационная способность Поднебесной подвергает ее значительным рискам, делая экспортно ориентированную экономику гораздо более зависимой от мировой экономической конъюнктуры.

Сегодня мало кто сомневается в том, что Китай со временем выйдет на лидирующие позиции в глобальной экономике, эксперты расходятся лишь в оценках сроков. Одни называют середину века, другие же приближают перспективу на десять или даже тридцать лет. Есть и пессимисты – они пророчат Китаю неминуемый крах в течение ближайшего десятилетия.

Одно можно утверждать со всей уверенностью: чтобы стать глобальной сверхдержавой, Китаю понадобится приложить усилия, качественно отличающиеся от тех, что были затрачены на достижение нынешних рубежей. Прежде всего – отойти от тактики догоняющей модернизации, исповедуемой сегодня, и предложить принципиально новые модели решения ключевых вопросов того, что называется “устойчивым развитием”. Впрочем, в этих ответах сегодня нуждается не только Китай, но и весь мир.

Две тысячи лет назад китайский полководец Суньцзы написал трактат “Искусство войны”. До сих пор его изучают во многих военных академиях мира. Там сформулирован любопытный постулат: “Сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего. Оптимальное – покорить чужую армию, не сражаясь. Поэтому самая лучшая война – разбить замыслы противника”.

Китайцы не воюют. Они работают от зари до зари и не любят говорить. Конечно же, слишком мало времени прошло для того, чтобы оценить опыт китайского “экономического чуда”. Но пока у китайцев получается покорять чужую армию, не сражаясь.