Недавно в музее республиканского МВД состоялась встреча ветеранов милиции с журналистами. Речь на ней зашла о довольно редком и, прямо скажем, не почитаемом в криминальной среде “сословии” – так называемых “клюквенниках”. Это воры, промышляющие кражами из церквей. В числе прочих был упомянут и, пожалуй, самый известный церковный вор в истории Казани – Федор Иванович Чайкин (Варфоломей Андреевич Стоян). Именно он в 1904 году вынес из Богородицкого женского монастыря чудотворную Казанскую икону Божией Матери. По горячим следам полиции удалось задержать преступников. После суда в общественном сознании укрепилось мнение, что чудотворная икона была изрублена и сожжена. А так ли это на самом деле?
В том же году редакция журнала “Православный собеседник” опубликовала стенографический отчет о судебном процессе по делу о хищении Казанской Божией Матери. О судьбе иконы председательствующий на суде заявил: “Через час мы все покинем этот зал, мы встретим на улице ожидающую нас толпу людей, мы встретим у себя ожидающих нас домашних, мы встретимся с запросом всего русского народа: где же, где же первообраз явленной чудотворной иконы нашей Казанской Божией Матери “Заступницы усердныя рода христианского”? И низко понурив головы, и безнадежно разводя руками, мы не сумеем ответить им…”
Таким образом, однозначного ответа на вопрос, была ли сожжена чудотворная икона, не было даже у председательствующего в суде. Категоричность утверждения помощника прокурора Самарцева можно понять. Ему необходимо было защищать честь мундира. И это понятно. По всей вероятности, вследствие огромного общественного резонан-са прокурор и полиция стремились как можно скорее провести следствие по делу и явить общественности наказанных святотатцев. Судя по всему, при расследовании не были задействованы специалисты Казанского губернского жандармского управления. И, как говорят профессионалы, оперативной проработки фигурантов дела не проводилось. К сожалению, это самым негативным образом сказалось на качестве следствия.
Вор-рецидивист Стоян
Как после выяснит следствие, у главного фигуранта дела было несколько паспортов на разные имена, в том числе имелся документ и на Федора Чайкина. Потому в материалах дела вор фигурирует именно под этим “псевдонимом”. Несмотря на свои 28 лет, Стоян-Чайкин неоднократно имел дело с полицией. В Ростове-на-Дону он при задержании ранил из револьвера городового. Также в его послужном списке – кража драгоценностей из Ярославского мужского монастыря, из Казанско-Богородицкой церкви в Туле. За один из таких налетов Чайкин все же оказался в Златоустовской тюрьме, но в 1902 году бежал. Стоит отметить, что это только преступления, известные офицерам Казан-ского губернского жандармского управления.
Из материалов дела следует, что Чайкин появился в Казани за год до совершения преступления. К нему он готовился заранее. Это не был спонтанный акт. День кражи был выбран не случайно. В те времена ежегодно в июне из Семиозерского мужского монастыря в Казань приносили крестным ходом чтимую икону Смоленской Божией Матери. Причем она по установленному плану переносилась из одной церкви в другую, пока не побывает во всех церквях и в отдельных домах прихожан. С 22 по 28 июня икона находилась в Казанском женском Богородицком монастыре. В эти дни монастырь принимал огромное количество верующих. Естественно, что в таких условиях на монахинь ложилась большая нагрузка и они, утомленные за день, спали крепко.
После часу ночи Чайкин вошел в ограду монастыря и нашел спящим монастырского караульщика Федора Захарова. Если бы его целью была кража драгоценной ризы, как установил суд, то он бы просто снял ее с Казанской Божией Матери и свернул бы в небольшую трубочку, а далее, спрятав в карман, спокойно удалился. Икона была написана на дереве и обшита со всех сторон бархатом. К нему, в свою очередь, крепилась слюда, в которой были сделаны отверстия для ликов. Массивная золотая риза, пожертвованная Иваном Грозным, цеплялась за бархатные петельки. Поверх этой ризы привязывалась риза из драгоценных камней, нашитых на ткань. Кстати, Казанская икона Божией Матери считалась покровительницей дома Романовых и всей России, так что из казны на ее содержание направлялись внушительные средства. Всего на иконе было 475 бриллиантов. Оклад и риза были золотыми. На иконе было много жемчуга, а также 100 алмазов, более 1100 других драгоценных камней.
Таким образом, Чайкину было проще обрезать завязки верхней дорогой ризы (на суде ее стоимость оценена в 70 тысяч рублей) и с ней скрыться. Однако вместо этого он вынимает Казанскую, а также икону с образом Спасителя из киота.
Дом, где жил Чайкин, находился в 30-40 минутах ходьбы от монастыря. Путь проходил по улицам, где в утренние часы уже появлялись возницы из деревень, направлявшиеся на базар. ( Какой огромный риск для похитителя!) Здесь на карту он ставил свою жизнь, так как при неудаче никакие усилия полиции не спасли бы его от самосуда толпы. Вор, конечно, не мог не знать, что украшенная камнями риза стоит не выше 100 тысяч рублей, причем украденные ценности он будет вынужден продать за треть их стоимости. Да к тому же полученной суммой нужно было делиться с сообщниками. Ему же досталось бы каких-то 4-5 тысяч, и это при самых благоприятных обстоятельствах. Стал бы он рисковать жизнью из-за такой суммы?
Как установил суд, Чайкин, возвратившись домой, якобы сжег икону в печке. Но вряд ли он воровал ее для этого, подвергая себя такому риску. Можно предположить, что он имел другие намерения. Возможно, говоря сегодняшним языком, был “заказ”. Недаром после побега из Златоустовской тюрьмы вор уже через год был в Казани, рискуя быть схваченным. После кражи Чайкин пробыл в городе три дня. Времени достаточно, чтобы сбыть похищенное.
Печь как главный “свидетель”
По этому уголовному делу, помимо самого Чайкина, были привлечены к ответственности еще пять человек: 30-летний карманный вор Ананий Комов из Курской губернии; монастырский караульщик Федор Захаров, 69 лет; ювелир Николай Максимов, 37 лет; 25-летняя сожительница Чайкина Прасковья Кучерова и ее мать Елена Шиллинг, 49 лет.
Жена подсудимого ювелира Максимова, которому сбывал драгоценности Чайкин, на вопрос: “Помните случай, когда Чайкин прислал ящики и передал их вашему мужу?” – ответила: “Чайкин принес их мне, но что там было, не знаю”. Возможно, в тех ящиках и находились иконы. Ювелир Максимов всю жизнь прожил в Казани и, как никто другой, знал всех скупщиков драгоценностей. Иначе Чайкин не стал бы входить с ним в деловое партнерство, а продал бы похищенное в другом месте выгодно и спокойно. На деле так и оказалось. Поимка Чайкина стала следствием его знакомства с Максимовым. В обвинительном акте указано, что в доме Чайкина в железной печи обнаружено “17 петель, 4 обгорелых жемчужины, кусочки слюды, 2 гвоздика, 2 проволоки, обгорелый газ (легкая ткань), загрунтовка позолоты, обгорелые кусочки материи, сходные с принадлежавшими иконе”. Именно из этого следствие заключило, что иконы были сожжены. Между тем любопытно, что легкая ткань сохранилась, а обгорелых дощечек не обнаружено.
Защитник Максимова на суде присяжный поверенный Бабушкин отметил: “Остатки с позолоты иконы, найденные в печке, не в состоянии ясно показать, что они подвергались действию огня – даже следов дыма не заметно на них, – ясно указывают, во-первых, ложность оговора Чайкина, во-вторых, дают некоторый материал для решения вопроса о том, насколько правдиво мнение о сожжении икон”.
Защитник Чайкина помощник присяжного поверенного Тельберг высказался следующим образом: “От сомнений я перехожу в область обоснованных предположений и сравнений. Эту более или менее твердую почву я чувствую под собою тогда, когда хочу коснуться легенды о сожжении иконы. Самой главной свидетельницей этой легенды является, конечно, печь, которая находилась в квартире подсудимого и в которой найдены были, во-первых, петли, которые служили для подвешивания ризы, во-вторых, остатки сгоревшего бархата, которым была обшита икона. Из вопросов, которые я здесь предлагал монахине Варваре, самому компетентному авторитету в этом вопросе, выяснилось, что петли эти были прикреплены к самой ризе, а не к иконе, так что нахождение их в печке отнюдь не означает непременно того, что и икона была в печке. Из тех же рас-спросов выяснилось, что хотя бархат и был пришит к иконе, но крупными швами, поэтому достаточно было порезать один шов, чтобы затем сильным движением руки отделить бархат от иконы. Спрашивается, для чего требовалось так тщательно освобождать икону от всех ее принадлежностей. Я не берусь ответить на этот вопрос и никак не могу угадать причины этого факта. Но самый факт остается для меня несомненным. Преступнику требовалось почему-то сохранить единственно святой лик и выбросить все принадлежности его. Это подтверждается и тем обстоятельством, что лента, за которую монахини брали икону, дабы не касаться ее самой, и которая была прочно прикреплена к иконе, оказалась оторванной и брошена в саду. Эти утверждения дают достаточные основания предполагать, что икона не была сожжена. Возможно, вероятный заказчик кражи в числе прочего наказал вору убедить всех, что икону он сжег. Вот Чайкин и предпринял все возможные меры, чтобы все в это поверили и ее дальнейшие поиски не имеют смысла”.
От сомнений в область обоснованных предположений
Показания обвиняемых Комова, Максимова, Чайкина-Стояна, его сожительницы Кучеровой и ее матери Елены Шиллинг, которые суд положил в основу обвинения, весьма разноречивы. Местами они противоречат самим себе, не говоря уже о путаных и ложных показаниях девятилетней Евгении Кучеровой. То девочка говорила, что слышала дружескую беседу Чайкина и Захарова и видела, как порубленные на куски иконы бросали в печь, а то заявляла совсем обратное и с детской непосредственностью меняла показания.
Что же касается личностных качеств обвиняемых, то в этом плане можно привести показания самого Чайкина: “Я слышал, как здесь передавал пристав Васильев, что Шиллинг будто бы, по ее словам, сожгла икону. Я знаю, что Шиллинг будто бы женщина религиозная: она обыкновенно разжигала лампадки, садясь за стол, всегда крестилась. Я думаю, если бы она переживала ту картину, какую сейчас представили, то она не посмотрела бы, что я строгий человек. Она донесла бы властям. Я согласен с тем, что она ничего не знала”. Далее Чайкин отметил: “Ведь, в общем, я все-таки человек православный, имею сердце, да и мои мать и отец православные. Неужели я могу поступить так с такими вещами. Другой иноверец знает, это религия”. Это все, что сказал Чайкин во время всего процесса.
Летом 1907 года печник из села Середы Лаишевского уезда некто Ульянов работал в артели нижегородских печников в доме Шамовых, что располагался на Поперечно-Тихвинской улице. Случайно, из любопытства он зашел в одну из комнат на втором этаже и в углу заметил треугольный столик, на котором стояла икона старого письма, величиной 8 вершков, в квадрате, без ризы и каких-либо украшений. Один из углов был попорчен. У печника мелькнула мысль, что это, возможно, та самая чудотворная икона. Только в 1909 году своими соображениями он поделился с сельским священником. Ну а от него эта информация дошла до Москвы.
В октябре 1909 года Министерство внутренних дел Российской империи командировало в Казань чиновника по особым поручениям Аркадия Александровича Круглова. По поступившим в МВД сведениям, чудотворная икона якобы не была сожжена, а была продана старообрядцам и в настоящее время находится у казанской купчихи Шамовой.
Чем закончился визит московского гостя, неизвестно.
Между тем процесс о краже Казанской иконы Божией Матери закончился обвинительными приговорами. Федор Чайкин был приговорен к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 12 лет, Ананий Комов – к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 10 лет, Николай Максимов – к лишению всех особых, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и воинского звания и отдан в исправительные арестантские отделения на 2 года и 8 месяцев, Прасковья Кучерова и Елена Шиллинг приговорены к тюремному заключению на 5 месяцев и 10 дней каждая. Монастырского сторожа Захарова суд оправдал.
Отбывая наказание в местах лишения свободы, Чайкин-Стоян несколько раз высказывался о том, что чудотворную икона не уничтожена, а передана лицу, о котором он не скажет даже под угрозой виселицы. Эти высказывания были замечены представителями жандармского управления.
Ровель КАШАПОВ.
