к тебе,

Отец мой, близкий

и далекий…

Твои письма, отец, для нас, твоих детей, сохранила мама. Большинство написано чернилами, но встречаются и карандашом. Их уже трудно прочитать. Да и почерк различен. То торопливый, размашистый, то строки в письме уплотнены до предела. И это неудивительно.

“Пишу в окопе,- читаю в одном из них.- Постреливают проклятые фрицы, но им в меня не попасть. И будет это письмо в ваших руках”. И в другом: “Отвели на отдых. Сижу за письменным столом в уютной комнате. Теперь есть возможность подробней рассказать вам о своей солдатской жизни…”

…Скупые строки писем. Тревожные и ободряющие, грустные и веселые. Теперь каждая из них – маленькая летопись твоей фронтовой жизни, отец.

Урожайным обещал быть тот, 1941-й, год. Дозревали на полях зерновые. Вы всем колхозом готовили технику, провели первый сенокос на общественные корма. Но не довелось вам убирать выращенные хлеба – разразилась война. И ты, отец, как и большинство наших земляков, ушел защищать Родину.

Вначале, как бывалого солдата, прошедшего действительную службу, тебя направили в военные лагеря Суслонгер, что в марийских лесах, обучать новобранцев. В суровые морозы, добираясь пешком и на подводах, тебя навещала мама, которая рассказывала нам о голоде и произволе, чинившемся там по отношению к солдатам, что позднее выявила и специальная военная комиссия. О том, что, несмотря на ее уговоры, ты, глубоко переживавший и не в силах что-либо изменить, написал рапорт с просьбой направить на передовую.

На окраине нашего поселка, в небольшой роще, раскинулся могучий дуб. Это место было дорого моей матери, ведь у его подножья вы расстались в тот памятный для нее августовский вечер, когда по пути на фронт ты заехал проститься.

Тогда на руках у матери были две девочки, мои старшие сестры.

– Я скоро вернусь, дорогие мои,- сказал ты тогда на прощание, ибо не знал, а может, и знал всю серьезность положения, но хотел успокоить родных.

“С болью в сердце приходится отступать,- говорят строки твоих первых писем с фронта.- Неделями находимся в непролазных топях, в сырости, негде просушить обувь. Настолько привыкли к смерти, что собственная жизнь теряет цену и кажется случайной. Но все же верю, что остановим фрица, сведем с ним счеты…”

Враг был остановлен. Дивизия, в которой ты воевал, получила звание “Гвардейская”.

“Гвардейцы пули не боятся и бьют врага так, что он не знает, куда деваться,- читаю в одном из твоих писем этого периода.- У нас лозунг таков: “Если гвардейцы в обороне, то враг не пройдет, а если они наступают, то враг не устоит”.

“Ребята у нас все молодые, много земляков. Отвыкли мы от тишины. Как затишье, так сердце болит, а как начинают рваться снаряды, так и тянет в бой. Теперь воины не те, что были вначале. Научились расправляться с фашистами”.

Когда ты уходил на фронт, мама была беременна, и через несколько месяцев после твоего отправления на фронт в письмах упоминается мое имя: “У меня сын. Бесконечно рад. Берегите, пишите чаще о ваших делах и здоровье”.

Мой отец. Нелегкая доля выпала твоему поколению. Почти все молодые годы пришлось воевать. Действительную военную службу ты проходил на Дальнем Востоке, где пришлось участвовать в стычке с японскими самураями на озере Хасан. Потом в составе лыжного батальона воевал на карело-финском фронте.

И как не понять эти наполненные горечью строки, обращенные к матери: “У нас теперь трое детей, но ни одного мне не пришлось воспитывать. И сколько забот прибавилось у тебя с рождением сына. Но верь, наступит тот час, когда мы выметем фашистскую нечисть и с победой вернемся домой”.

Война продолжалась, бои носили ожесточенный характер, но ты о трудностях не распространялся, зная, что несладко приходится и в тылу. “Я жив, здоров. На днях меня приняли в ряды Коммунистической партии. Продолжаем теснить врага”.

Но вскоре пришло письмо, о котором мать не могла спокойно вспоминать до конца своей жизни. Оно было последнее. Короткое, написанное наспех.

Его принесли матери в поле, где она жала рожь. Знакомый почерк, с радостным нетерпением развернула треугольник, а в нем страшный приговор…

“Мужайтесь, дорогие дети, любимая жена. Завтра в бой, знаю, что в последний. Если же чудом останусь в живых, то через два дня ждите письмо”.

Домой идти у матери не было сил. Ее привели под руки. А через несколько дней принесли письмо, адрес на котором был написан чужой рукой. Мать не хотела прикасаться к конверту, не хотела читать. Прочитали родственники.

О твоей гибели сообщал однополчанин, который писал, что в том бою много полегло наших ребят и что ты геройски погиб у него на глазах. Случилось это в районе Великих Лук, при штурме высоты Сопка. Вскоре пришла и похоронная.

А года через три в наш дом пришел твой фронтовой друг. Хорошо помню высокого военного на костылях, которого я принял за тебя, отец. С криком “Папа пришел!” бросился навстречу. Но запнулся о порог избы, упал, ударившись лицом о пол. Подскочила мама, подняла, прижала к груди, и мы вместе, в один голос, навзрыд заплакали – я от физической боли, мать от душевной.

Наш гость принес еще одну весточку о тебе. Он рассказал, что в том бою ты возглавлял ударную группу и шел на верную смерть. Из 800 наступавших солдат в живых осталось менее 200. Его же, израненного, чудом уцелевшего, откопали и отправили в госпиталь санитары.

Мой отец. Так и не довелось нам встретиться с тобой. Второй родиной для тебя стала земля, где ты похоронен. Выполнив свой воинский долг, ты погиб, как и тысячи других солдат.

Ценой вашего мужества, стойкости, героизма, ценой неисчислимых жертв досталась долгожданная победа, дожить до которой тебе не довелось.

Всю тяжесть тех жестоких лет вынесли и матери наши, упорству и трудолюбию которых не было предела. Управлялись по колхозу, растили хлеб и нас, вашу смену, отец.

В 65-й раз придет к нам весна Великой Победы. С каждым днем неумолимо редеют ряды ветеранов Отечественной войны. Вот уже постарели и мы, ваши сыновья, взрослыми стали внуки и правнуки. Но время не властно над памятью. Я всегда помню тебя, отец. Как завидовал я сверстникам, у кого отцы остались живы, как хотелось порой ощутить на себе твою теплую и надежную руку как защиту от всех невзгод и несправедливостей! Был поменьше – нередко плакал по тебе. С возрастом же все крепла и ширилась в сердце моем гордость за тебя, отец. И чувство это не покинет меня до последних дней…