В нашей постоянной рубрике мы продолжаем дневник событий, произошедших 65 лет назад на фронтах Великой Отечественной войны. Ведет его наш постоянный автор, военный историк и участник тех нелегких боевых сражений.
Стратегическая цель
6 ноября 1944 года. Канун главного праздника Советского Союза – годовщины Октябрьской революции. В этом году – 27-й.
На торжественное собрание в Кремле, как сообщалось в газетах, собраны “депутаты Московского Совета и представители партийных и общественных организаций Москвы”. Съезды партии и даже пленумы Центрального Комитета ВКП(б) в военное время не созывали. И эти ежегодные ноябрьские собрания партийно-государственной элиты в Кремле были как бы их заменой. Свои доклады на них Сталин сам называл “отчетными”, как и принято на партийных съездах.
Впоследствии эти официальные доклады и праздничные приказы будут собраны в скромную с виду книжечку под заголовком “Великая Отечественная война Советского Союза”, которая вплоть до смерти вождя будет оставаться единственным и строго обязательным толкованием событий войны.
Теперь же, в 1944 году, это был последний из торжественных праздничных актов высшего уровня, проведенных в лихую военную годину. И последний доклад на нем верховного вождя.
Итоги года радуют. Страна освобождена от фашистских оккупантов. Гитлеровскому рейху нанесены сокрушительные удары, от последствий которых ему уже не оправиться. Верховный главнокомандующий насчитал их с десяток. Уже на следующий день эти удары были названы “сталинскими”. Выдержки из доклада были растиражированы в миллионах листовок, сброшенных с самолетов на головы обороняющихся немецких солдат.
“Теперь за Красной Армией остается ее последняя заключительная миссия, – подводил итог в своем докладе Сталин, – завершить вместе с армиями наших союзников дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя победы”.
Конечно, в устах Сталина “знамя победы над Берлином” было метафорой, образом успеха в решительной схватке. Но позднее оно обрело конкретный и буквальный образ Знамени Победы на куполе рейхстага – германского парламента времен вильгельмовского второго рейха и догитлеровской (Веймарской) республики. Гитлер, как известно, фактически упразднил рейхстаг как законодательный орган власти, но его здание продол-жало олицетворять верховную власть в Германии. Поэтому штурмовой флаг одной из стрелковых дивизий, установленный на массивном (хоть не очень высоком по сравнению с другими) здании в центре столицы третьего рейха, превращенном в один из опорных пунктов обороны, вошел в историю как символ великой победы советского народа в тяжелейшей войне со страшным врагом.
Но до этого момента триумфа было еще полгода нелегких испытаний.
А пока в Ставке и в штабах фронтов, которым предстояло наступать на главном стратегическом направлении, уже шло планирование финального сражения войны. Жирные красные стрелы на штабных картах были направлены от Вислы к Одеру, от Варшавы и Познани – на Берлин.
Кому брать Берлин?
Такого вопроса для Сталина не существовало. Конечно же, нам, вынесшим главную тяжесть испытаний и жертв Второй мировой войны. И дело было не только в престиже и военной славе, но и в исторической справедливости, признание которой остальным миром должно сказаться на многих десятилетиях послевоенной истории и прежде всего – на судьбах самого народа, который официально называется советским, но теперь – все чаще российским.
Была и другая забота у Верховного. За годы войны в тяжелейших испытаниях подобралась обойма командующих фронтами, которым теперь предстояло вести миллионы людей в последнее сражение. Отбор был жестким, не всегда справедливым, не каждый раз по критериям действительных достоинств военачальников, а часто по его, Сталина, субъективному выбору.
За годы войны на должности командующих фронтами назначалось свыше сорока человек. Некоторые прокомандовали фронтами значительную часть войны, другие – несколько недель и даже дней. Разные люди с разными, нередко трагическими судьбами. Через полгода по Красной площади перед Верховным пройдут сводные батальоны, представляющие десять фронтов, завершавших войну. Среди них – три на главном направлении: 1-й Белорусский, 1-й Украинский, 2-й Белорусский… Никто из них в парадной колонне особо не выделялся. Но именно в такой последовательности распределятся их роль и относительная военная мощь в предстоящем сражении на Берлинском стратегическом направлении. Три командующих – Маршалы Советского Союза. И еще верховный военный вождь – он сам, Сталин, стоящий на трибуне мавзолея, как бы не замечая потоков внезапно обрушившегося ливня…
Через несколько дней после выступления на торжественном заседании в Кремле Ставка (фактически Сталин) своим приказом назначит Жукова командующим 1-м Белорусским фронтом, одновременно освободив его от обязанностей по координации действующих на главном направлении фронтов. Но заместителем Сталина как Верховного главнокомандующего Жуков остался. Маршал Рокоссовский, продолжительное время командовавший 1-м Белорусским фронтом, перемещается на соседний справа 2-й Белорусский фронт.
– За что такая немилость? – спрашивает вождя обиженный Константин Константинович в разговоре по прямому проводу.
Сталин терпеливо и мягко объясняет своему любимцу, что значение его нового фронта в предстоящей операции никак не меньше, чем 1-го Белорусского, теперь уже Жуковского фронта.
Вождь, конечно, лукавил. По боевой мощи фронт Рокоссовского будет уступать как 1-му Белорусскому (примерно в два раза), так и 1-му Украинскому, и задача у Рокоссовского в операции будет все-таки вспомогательной. Сталин не объясняет мотивы своего решения. Но для Рокоссовского они вполне очевидны и ясны: историческую миссию штурма Берлина и завершения войны вождь напрямую берет на себя. Никакие представители ему больше не нужны. Остается выполнять решение Верховного Главнокомандующего с привычной верой в его мудрость.
Но на отношения с Жуковым, и ранее не безоблачные, легла тяжелая тень отчужденности, сохранившаяся до ухода Константина Константиновича из жизни. Жуков пережил своего давнего боевого товарища на шесть лет.
Тогда, в последние месяцы войны, они были наиболее известными в армии и народе полководцами. Два маршала-одногодка со сходными во многом биографиями. Их фамилии чаще других назывались в поздравительных приказах Сталина по случаю побед и в корреспонденциях журналистов с главных направлений фронта. На фотографиях Георгий Жуков смотрелся грозным божеством войны, Константин Рокоссовский привлекал более мягкими чертами лица, казался ближе и доступнее.
Как обычно бывает в подобных случаях, рождались разные легенды и байки. Рокоссовскому приписывали создание армии из числа бывших осужденных, которые, однако, воевали с особым мужеством и всей душой были преданы своему командующему. Может быть, этот миф отражал действительно драматические обстоятельства формирования Константином Константиновичем 16-й армии в критические дни обороны Москвы осенью 1941 года.
Зато теперь с именем Жукова связывают более высокие, чем у Рокоссовского, человеческие потери в операциях. Трудно сказать, была ли в этом правда. Ведь на величину потерь в большой войне влияет не столько гуманизм военачальника столь высокого ранга, сколько характер и условия выполнения оперативной задачи.
А вот стили руководства войсками и отношений с соратниками у обоих маршалов действительно существенно разнились. Диктаторский, чрезмерно жесткий – у Жукова. И товарищеский, демократический – у Рокоссовского. В течение двух с лишним лет последний сохранял ближний круг своих помощников – начальника штаба Михаила Малинина, командующего артиллерией Василия Казакова, начальника тыла Николая Антипенко… Это была блестяще слаженная команда не только единомышленников, но и боевых товарищей. Только теперь, уходя командовать новым фронтом, Рокоссовский расставался с ними, оставляя Жукову.
Медаль за город Будапешт
Помните стихотворение Михаила Исаковского, ставшее позже песней: пришел с войны солдат, а встречать некому? Оставила война сиротой старого воина. Вот “шел домой четыре года и три державы покорил”, но впору не встречу, а горькие поминки справлять.
А кого не полоснуло болью неожиданное завершение повествования о солдатской горькой судьбе: “И на груди его светилась медаль за город Будапешт”? Заметьте: не орден или хотя бы медаль “За отвагу”, которой мог награждать командир полка, а всего-то памятный знак за дальний город на Дунае, куда забросила солдата фронтовая дорога.
Но ведь известно каждому воевавшему, что чем ближе к переднему краю, тем меньше награжденных. Не успевал солдат пехоты получить свою награду – находили его смерть или тяжелое ранение, которые к нему были куда ближе. А может, потому “медаль” и “светилась”, что была это награда совсем свежая, учрежденная недавно, уже после окончания войны.
Бои за Будапешт действительно были одними из самых затяжных и кровопролитных за все годы войны. Особенно запомнились они ее участникам, потому что шли уже на последних рубежах в преддверии Победы.
После завершения Дебреценской операции Сталин приказал командующему 2-м Украинским фронтом Малиновскому без паузы продолжить наступление с задачей овладеть столицей Венгрии и вывести из войны последнего союзника Гитлера. Наступление левого крыла фронта Малиновского началось 29 октября и вначале развивалось успешно.
2 ноября наши войска находились в полутора десятках километров от города. Однако овладеть им с ходу не удалось. Противник успел усилить оборону на этом направлении за счет переброски войск с других участков, а наши войска после трехмесячного непрерывного наступления были сильно измотаны и не обладали необходимым превосходством в силах. К тому же приходилось отражать сильные контрудары с участием танков и штурмовых орудий. В одном из них противнику удалось захватить плацдарм на Тисе, второй по величине реке после Дуная в Венгрии, и угрожать ударной группировке фронта Малиновского, наступавшей на Будапешт.
Мне особенно памятны эти бои в районе населенного пункта Тиса-Доб. Потому что в них в качестве усиления пехоты сражалось сводное подразделение, составленное из артиллеристов, в которое приказано было выделить и бойцов моей батареи. Наиболее напряженный момент боя пришелся на 6 и 7 ноября. Наши потери в те дни были особенно велики. Погиб возглавлявший сводный отряд командир дивизиона, Герой Советского Союза Михаил Черепанов, ранен наш командир полка. Никто из моих бойцов, отправленных в пехоту, не вернулся в батарею. Да и как было уцелеть на этом крошечном участке земли, сплошь покрытом проплешинами от разрывов мин противника! А ведь были еще и пулеметный губительный огонь, и штурмовые орудия…
И все же мы сбросили противника, захватившего этот опасный плацдарм, в холодную суровую Тису. Правда, форсировать тогда реку силенок уже не хватило.
11 ноября войска 2-го Украинского фронта вновь перешли в наступление на Будапешт. Ожесточенные бои продолжались здесь до конца месяца. Войска вышли к внешнему оборонительному обводу города, но и на этот раз выполнить задачу не удалось.
Положение определенно стало меняться, когда в сражение за Будапешт была введена часть войск 3-го Украинского фронта Толбухина. Но столица Венгрии была взята только к 13 февраля уже следующего, 1945 года. А собственно битва на Венгерской равнине продолжалась аж до апреля и стоила Советской Армии свыше 400 тысяч человеческих потерь.
А солдат мечтал о тишине
В Москве почти каждый вечер гремели победные салюты. Правда, чаще всего – за овладение мало кому известными зарубежными городами. Даже главный глашатай страны Юрий Левитан произносил их сложные названия по слогам. Эти имена собственные по-прежнему воспринимались как вехи на пути к Победе. Теперь уже – близкой. Но и – как напоминание о том, что война продолжается. Ибо за каждым салютом стояли новые тысячи павших и потоки солдатской крови.
Пожалуй, первыми ощущали напряжение боев в медсанбатах и госпиталях. По резкому увеличению числа раненых. Мне тогда довелось следить за событиями на войне из фронтового госпиталя, в который я попал по ранению под венгерским городом Мишкольцем (кстати, вторым по значимости после Будапешта). Не столько по скупым сводкам Совинформбюро, сколько по рассказам прибывающих с разных участков фронта раненых.
Оказалось, что на штурм Будапешта были брошены особые части, называемые штурмовыми батальонами, или Отдельными полками резерва офицерского состава (ОПРОС). От обычных штрафбатов они отличались разве только тем, что направлялись туда офицеры Красной (Советской) Армии, причем не за совершенные преступления, а попавшие в разное время в плен. Мы уже знаем, это само по себе считалось одним из тяжелейших преступлений, искупить которое можно было только смертью в бою или кровью. При этом не учитывалось, что были среди них раненые до пленения, награжденные за боевую доблесть. Был здесь даже Герой Советского Союза (разжалованный, естественно, и лишенный всяческих боевых наград). Может быть, это даже усугубляло “вину”.
Вырвавшись теперь к жизни из объятий почти неминуемой смерти, “штрафники” чувствовали себя почти счастливыми. И вместе с тем я видел, как глубоко оскорблены и унижены эти люди столь жестокой и непостижимой несправедливостью собственного государства…
* * *
Гром победных салютов сопровождался вспышками тысяч ракет, озарявших по-осеннему сумрачное небо столицы. Создавая ощущение праздника в бесконечной череде военных будней с их тяготами и лишениями.
…А фронтовой солдат больше всего мечтал о тишине и погруженных во тьму мирных ночах.
