Мы продолжаем дневник событий, произошедших 65 лет назад на фронтах Великой Отечественной войны. Ведет его наш постоянный автор, военный историк и участник тех сражений.

22 июня 1944 года по всей линии фронта предстоящей операции “Багратион” проводится разведка боем. Ее цель – уточнить положение переднего края противника, выявить его новые огневые средства, захватить контрольных пленных (языков). Бой ведут специально назначенные “передовые батальоны”. На самых опасных участках используются штрафные роты, приданные дивизиям первого эшелона. Сменив в ночь накануне стрелковые роты на переднем крае, они первыми поднимались в атаку, вызывая огонь противника на себя. При этом, как правило, их потери были велики – превышали средние в три-пять раз. Кстати, общая численность штрафников составляла тогда около 145 тысяч человек – целая армия. Но ни в одной корреспонденции с фронта не найти даже упоминания об этих бойцах, нередко решавших наиболее ответственные и опасные задачи в сражениях. Это было строжайше запрещено.

На следующее утро переходят в наступление главные силы фронтов: 1-го Прибалтийского и трех Белорусских. Впечатляющих успехов в тот день достигнуто не было. Но на главных направлениях воля противника, ошеломленного внезапностью и мощными ударами авиации и артиллерии, была надломлена. На третий день наступления были окружены четыре немецкие дивизии в районе Витебска. Важный опорный пункт обороны немцев, вошедший в созданную указом Гитлера амбициозную систему “крепостей”, которые должны были отстаиваться со всей фанатичностью, уже 26 июня был советскими войсками взят. Части оборонявшего город армейского корпуса капитулировали. В плен сдались командир корпуса, начальник штаба, командиры трех дивизий. Еще три генерала погибли.

Известный писатель и публицист Илья Эренбург писал тогда: “В 1942 году у Воронежа молодой генерал Черняховский сражался против немолодого генерала Гольвитцера. Черняховский учился воевать. Этим летом к генералу Черняховскому привели пленного генерала Гольвитцера. Черняховский научился побеждать”.

Историю писали кровью

Те, кто в летние дни сорок четвертого года наступал в пыли бездорожья, в топях и заболоченных лесах Белоруссии, не знали всего, что происходило здесь ровно три года тому назад. Историю войны начнут слагать гораздо позже. Пока же советские воины писали ее на поле боя. Собственной кровью. Но следы событий еще недавнего прошлого сопровождали бойцов на всем пути наступления к рубежу начала войны. Так, под Бобруйском солдаты Рокоссовского встречали следы боев частей 66-го стрелкового корпуса, управление которого и одна из дивизий были выдвинуты из Казани на Днепровский рубеж в первые дни июля 1941 года.

С удивлением они рассматривали остовы сожженных бронепоездов отряда подполковника Леонтия Курмышева. Тогда два бронепоезда и образовавшаяся вокруг них боевая группа из отступавших от границы бойцов обеспечивали ввод в рейд трех кавалерийских дивизий группы героя Гражданской войны генерал-полковника Оки Городовикова. Эта первая в войну попытка глубокого прорыва кавалерии в тылы противника не была и не могла быть успешной. На полях сражений господствовали немецкие танки, а в воздухе – вражеские самолеты. Мало кто из кавалеристов впоследствии вышел из рейда, но ценой собственной гибели они ослабили – пусть на считаные дни – натиск врага в критический момент Смоленского сражения. Через несколько недель отряд Курмышева уже бьется в полном окружении…

И вот теперь, через три года, в тех же местах наносили мощный удар конно-механизированная группа генерала Исы Плиева и несколько танковых корпусов, поддержанные целой воздушной армией. Меч справедливого возмездия обрушился на врага.

27 июня танковые корпуса фронта Рокоссовского замкнули кольцо вокруг бобруйской группировки противника. Это сорок тысяч солдат и офицеров, большое количество вооружения и техники. Положение окруженных было безнадежным, но именно поэтому они сражались с отчаянным упорством. В последний день боя не менее двух тысяч немцев пошли на прорыв. Их накрыл мощный огонь нашей артиллерии, пулеметы выкашивали ряды атакующих. Но немцы шли, не считаясь ни с чем. “Это была жуткая картина”, – вспоминал потом командир дивизии генерал Теремов, воевавший с первых дней.

Назавтра к полудню окруженная группировка противника была ликвидирована. В числе сдавшихся был командир корпуса генерал фон Лютцов, а командир пехотной дивизии генерал Филипп покончил с собой. Бобруйск – еще одна “крепость” в системе вражеской обороны – пал.

К началу июля войска Белорусских фронтов продвинулись на 130-150 километров. Главные силы немецкой группы армий “Центр” оказались глубоко охваченными нашими войсками с севера и юга. Взбешенный фюрер снимает командующего группой Буша и заменяет его фанатичным нацистом Моделем, который считался у него “гением обороны”.

Происходящее в Белоруссии в те недели внешне удивительно напоминало события трехлетней давности. Только в обратном, так сказать, зеркальном отражении. Тогда крупные силы нашего Западного фронта были окружены западнее Минска. Теперь – снова окружение. На этот раз – восточнее белорусской столицы. А в “котле” оказались войска немецкой группы армий “Центр” – не менее ста тысяч человек.

И снова Минск

2 июля части 2-го гвардейского корпуса генерала Алексея Бурдейного, совершив 60-километровый марш, обрушились на немцев под Минском. В ночном бою противник был разгромлен, и утром 3 июля танкисты ворвались в город. К Минску вышли и части 5-й гвардейской танковой армии Павла Ротмистрова, других танковых соединений. К исходу дня столица Белоруссии была освобождена.

Еще через неделю была ликвидирована немецкая группировка, окруженная восточнее Минска. Это была та самая армия, которая наступала от Бреста и дальше на Москву. Противник потерял здесь свыше семидесяти тысяч убитыми и около 35 тысяч пленными. В числе пленных – двенадцать генералов 4-й армии вермахта.

Один из солдат этой армии по фамилии Ольте за три года отправил домой 359 писем. В них – человеческая история заблуждений и надежд, разочарований, отчаяния. И – постепенного трудного осознания преступности того дела, за которое так упорно сражался. Эти письма недавно были опубликованы в Германии. Первое написано в ночь на 22 июня 1941 года под Брестом. 20-летний солдат обещал позвонить недели через две домой уже из Москвы. Последнее ушло отсюда, из-под Минска, за день до того, как Ольте оказался в русском плену, а 4-я армия фактически перестала существовать.

Триумф

Вряд ли смог забыть Сталин тот страшный день в конце июня 1941 года, когда заместитель начальника Генштаба Николай Ватутин доложил, что немцы ворвались в Минск, пройдя своими танковыми корпусами более трехсот километров за пять дней войны. Это могло означать, что на главном направлении войны произошла катастрофа.

Наверное, эти дни имел в виду Сталин, когда на приеме командующих фронтами через две недели после Победы глухо говорил о “моментах отчаянного положения” в только что закончившейся войне. Отчаяние – именно так можно назвать то, что пережил тогда вождь, неожиданно оказавшись перед лицом поражения, грозившего самому существованию государства и народа, вверенных историей его безграничной власти.

То были часы опаснейшего военно-политического кризиса. И все же руководству страны достало сил и мужества преодолеть его. 30 июня образуется Государственный комитет обороны как высший чрезвычайный орган управления страной во главе со Сталиным, а ранним утром 3 июля он в первый раз с начала войны выступает по радио с обращением к народу. В памяти тех, кто прислушивался тогда к его утяжеленным грузинским акцентом словам, остался не столько их смысл, сколько необычное обращение “братья и сестры” и звуки воды, наполнявшей стакан в долгих паузах между фразами. Положение на фронтах и после выступления Сталина не становилось лучше. Но для потрясенного неожиданной бедой народа это было возвращением надежды.

И как раз в этот день, только три года спустя, Константин Рокоссовский, которого Сталин иногда в хорошем настроении по-отечески называл “мой Багратион”, доложил об освобождении Минска.

– Это у вас неплохо получилось, – сдерживая волнение, похвалил его привычной фразой Верховный.

Еще 29 июня, в начале сражения, Рокоссовский стал маршалом. Так Сталин выражал свою уверенность в стратегическом даре испытанного полководца. И, наверное, это было чем-то вроде аванса на будущее.

Но для Сталина это была не только выдающаяся победа армий, выходивших к рубежу начала войны и завершавших изгнание неприятеля из пределов Отечества. Сокрушительный разгром врага и тот доклад о возвращении Минска как раз в день годовщины его драматического обращения по радио к “братьям и сестрам” снимали или, по крайней мере, облегчали тяжелый груз памяти о беспримерном в истории России военном поражении и великой его вине.

Маршал Александр Василевский вспоминал: “После того как советские войска освободили Минск, Сталин был в прекрасном, приподнятом настроении. Как-то в один из вечеров он пригласил к себе на квартиру группу военачальников, чтобы отметить столь значительное событие. На прием к Сталину Семен Буденный пришел с баяном, и это создало непринужденную праздничную обстановку. Сталин первым положил начало откровенности и дружественности в отношениях между присутствующими. Произносились тосты, пели, кое-кто плясал. Сталин с удовольствием смотрел на пляшущих, подбадривал, а потом всех обнимал и некоторых даже целовал. За время неудач советских войск он много выстрадал, сейчас же был глубоко удовлетворен ходом военных действий на фронтах и не хотел скрывать своих чувств…”

Казалось, на этих рубежах сейчас только и начинается та война, как они представляли ее в своих довоенных планах. Победоносная, на чужой территории, “малой кровью, могучим ударом”… Если бы можно было вычеркнуть из истории три года, опустошивших миллионы квадратных километров территории страны с почти половиной проживавшего там населения, унесших жизни не менее десяти миллионов воинов и еще больше так называемых “мирных жителей”.

Момент истины

К середине июля основные силы группы армий “Центр” были разгромлены. Почти полностью противником были потеряны десятки дивизий. Бои все больше принимали очаговый характер.

Нередко наши и немцы перемешивались между собой. Энергичный и опытный генерал-фельд-маршал Вальтер Модель стремился задержать неумолимо надвигающийся вал наступающих советских фронтов короткими контрударами, чтобы выиграть время для спасения группы за счет других участков фронта.

Наши потери тоже нарастали. Все больше увеличивались трудности снабжения, давала себя знать усталость войск. Не только физическая, но и моральная. Ожесточенные бои разгорелись в районе Брест-Литовска – важного опорного пункта обороны немцев на пути к Люблину и Варшаве. О подвиге легендарной цитадели – Брестской крепости, совершенном летом-осенью 1941 года, тогда еще мало что знали. Но можно себе представить переживания командующего 70-й армией генерала Василия Попова. В начале войны он командовал корпусом, в состав которого входили 6-я и 42-я стрелковые дивизии, оборонявшие крепость. Его солдаты истекали кровью в безнадежных боях, а он, их командир, ничем не мог им помочь. И вот 28 июля 1944 года его армия совместно с другими войсками 1-го Белорусского фронта овладевает Брестом!

Существуют свидетельства, что немецкая дивизия, окруженная в цитадели, продолжала еще некоторое время вести бои в ее развалинах. Это послужило поводом для некоторых западных авторов говорить о третьей за Вторую мировую войну обороне Брестской крепости (первая велась поляками в сентябре 1939 года против наступавших немцев). Если это – попытка провести некую историческую аналогию, то для нее нет никаких оснований.

У польского Люблина наши войска обнаружили следы страшной фабрики массового уничтожения людей – концлагерь Майданек. Невероятное по садизму преступление нацистов глубоко потрясло советских воинов. Известный английский журналист Александр Верт в связи с этим заметил, что они несли с собой запах Майданека, пробиваясь далее на запад как носители справедливого возмездия.

17 июля по центральным улицам Москвы под конвоем прошли 57,6 тысячи немецких военнопленных, захваченных в основном в Белоруссии. Впереди гигантской колонны шли генералы и офицеры. В суровом молчании, без внешнего проявления чувств наблюдали за этой необычной дефиладой жители столицы.

Перед победным финалом

Согласно военной истории операция “Багратион” завершилась 29 августа 1944 года. “Белорусский балкон” перестал существовать. А вместе с ним – 26 полностью уничтоженных дивизий группы армий “Центр”. Потери противника составили до 400 тысяч человек, восполнить которые уже было невозможно. Из 47 немецких генералов – командиров корпусов и дивизий – 10 погибли, 22 оказались в плену. Победа была сокрушающая.

Но велика была и ее цена. Общие потери четырех наших фронтов составили 770 тысяч человек, из них 180 тысяч – безвозвратных. Были ли чрезмерны эти жертвы? Не будем спешить с ответом. Для этого потребовался бы детальный анализ принятых решений не только в операциях, но и отдельных боях. Но неоспоримо и то, что даже на четвертом году войны сохранялась инерция “любой цены”, а культ самопожертвования трудно уступал место приоритетам умения и мастерства.

В последние дни лета 1944 года завершились успехом и другие операции: Ясско-Кишиневская

2-го и 3-го Украинских фронтов, приведшая к выводу из войны Румынии; Львовско-Сандомирская

1-го Украинского фронта с разгромом немецкой группы армий “Северная Украина”. Перед лицом неминуемой военной катастрофы вышла из войны Финляндия. Не успевали завершиться одни наступательные операции, как начинались другие, как бы принимая эстафету на пути к Победе.

После завершения десантной операции в северной Франции наши западные союзники приближались к границам рейха. Отпраздновали освобождение Париж и Брюссель. Нацистская Германия все больше сжималась тисками двух фронтов антигитлеровской коалиции.