Встреча

На озеро Лань надо приходить одному. Августовским вечером – тихим и розовым.

Густая влажная синь медленно выливается из овражков и гасит огненный закат, оставляя после него лишь строгие силуэты сосен на дальнем берегу. Охваченное легкой дрожью затихает озеро, погружается в тревожную таинственность…

Мы снова встретились с тобою, Лань. Для меня нет ничего дороже этой незатейливой мелодии ветерка, гулких вскриков чаек; всхлипов невидимки-перепелки в густой траве под пологом акациевой рощи. А как стихнут все звуки, окунусь в парную воду, прогретую за день до дна. Рассыплется испуганно стайка золотистых карасиков, притаившихся на дне в гуще водорослей. Проплыву под водой, как в детстве, сколько смогу, пока из самой глуби не вырвется вдруг ледяная струя родника и не вытолкнет наверх к темно-сиреневому небу.

Легенда

В давние времена на месте Лани стоял дремучий лес. Всякое дикое зверье водилось в нем – волки, кабаны, медведи, даже рыси. Хозяйничал здесь злой колдун-оборотень.

Пролетали как-то над этим краем дикие гуси. Упала с крыла самой красивой птицы росинка в овражец. Забил на его дне родник хрустальной чистоты, и постепенно образовалось озеро.

Летними лунными ночами появлялась на его берегу пугливая дикая лань. Выпивала в полночь той водицы, обращалась в девицу ясноглазую с длинной черной косой. Слезы застилали ее глаза. Грустила, печалилась девица, а перед рассветом она снова в лань превращалась и исчезала в чаще.

Заколдовал ту девицу злой колдун. Была она княжеской дочерью, и захотел оборотень в жены ее взять. Отказалась она от такого счастья. Тогда он ветром черным налетел на княжеский терем, унес красавицу в глухой лес. И поставил условие: будет ланью, пока не согласится стать его женой. Позволялось ей только в летнюю ночь принимать облик девицы, выпив воды из озера.

И вот как-то объявился в здешних краях лихой разбойник. Благородный заступник бедных и обиженных. Облюбовал этот глухой край. Однажды в лунную ночь встретил на берегу озера лань. Схватил лук, прицелился да засмотрелся, уж больно красавицей была лань, жалко убивать. А тем временем лань опустилась на колени, хлебнула жадно живительной водицы… и перед изумленным взором разбойника предстала девица неописуемой красоты.

Полюбил ее разбойник с первого взгляда. Вызвал на поединок колдуна-оборотня и победил его. Но не смог расколдовать девицу. Боялась та разбойника и перестала появляться у озера. Тогда он отправился разыскивать ее. Много дней и ночей мыкался по лесам и оврагам, в кровь ободрал руки и ноги. Только в конце лета, когда листва стала бледнеть и менять цвет, на одной дальней поляне увидел он лань, подбиравшую в траве лесные дикие яблочки. Встал перед ней на колени: “Не бойся меня, я помогу тебе!”

За время скитаний разбойник узнал тайну родника. То ли ветер нашептал, то ли птицы напели. Привел он лань к озеру и напоил из пригоршни три раза водицей. Превратилась лань уже безвозвратно в девицу. Благодарила избавителя, в ножки кланялась. Потом согласилась стать его женой. Жили они в шалаше на берегу озера счастливо.

Но власти выследили разбойника, устроили засаду, сослали его в Сибирь на каторгу. А осенью поздней залетела сюда стая диких гусей. Решила красавица отправиться в далекие края с перелетными птицами. В полночь выпила родниковой водицы, превратилась в прекрасную белоснежную птицу и улетела с гусиной стаей.

Много лет минуло, но до сей поры, каждую осень опускаются сюда перелетные птицы. А озеро местные жители прозвали Ланью. И родник чудесный сохранился. Нет на свете воды вкуснее.

Сенокос

– Раньше Троицына дня в бывалошные времена не начинали косить. Дед наш Илья выжидал, пока не начнет трава на Лани под утренней зорькой звенеть и серебринками переливаться, вот тогда самое время: косу на плечо! Нынче все по-другому…

Николай грустно разводит руками, закуривает. Ему за сорок. Поредевшая выцветшая шевелюра. Васильковые глаза, открытый, почти детский взгляд, в глубине которого спрятана мудрая лукавинка: “Смысл жизни в ее простоте”. Темное загорелое лицо – всю зиму на ветру, все лето под солнцем. Бабушка говорила, что на деда похож и обликом, и домовитостью, чем несказанно гордилась.

– Косы дед Илья загодя налаживал. Втыкал в соломенную крышу под застреху. Лезвия ржавели, тоньше становились, пробивать было легче. Под “бабку” использовал старый паровозный клапан, вбитый в вязовый пень. В молодости дед помощником машиниста подрабатывал, там и приглядел стальной клапан. И ему, и отцу служил, и мне верно служит, вот только ножка нынче треснула. Где другой взять?

К сенокосу дед загодя готовился, как к празднику. Накануне баньку топил. Раскочегаривал до треска в бревнах. Любил это дело. Доставал с подоловки майский березовый веник, на голову надевал старый малахай, на руки рукавицы и – в пекло. Исхлестывал себя до изнеможения. Банька по-черному топилась, на полу у двери не выдержишь больше пяти минут, а он на полке! Остывал малость в предбанке, хватал холодного кислого кваску из кувшина и назад.

Наутро Илья облачался в просторную рубаху, чтобы к телу во время косьбы не липла, на ноги надевал шерстяные носки от змей. Брусок на пояс под рубаху прилаживал, в холщовой сумке молоток, сухой клинышек про запас, кисет с доморощенной махоркой, в кармане молодые яблочки с кислушки, чтобы меньше пить хотелось. Теперь все по-другому…

Николай втыкает косу в землю, пучком травы очищает лезвие:

– Перекур. Как у тебя коса, поет?  Должна петь…

Трава на Лани нынешним дождливым июнем выросла, коси – не хочу. Вжик! – и катятся под ноги золотые короньчики зверобоя, кланяются смиренно до земли сиреневые султанчики шалфея, фиолетовые шляпки луговой герани, алые шапочки клевера…

– Трава – калач! С клубникой, – говорит Николай. – Только для ягнят.

Вжик! – и расстилаются мозаичными ковриками по стерне колокольчики, гвоздички, незабудки, анютины глазки… Вжик! – и угодишь носком в муравейник. Жаль мурашей, и так работенки у них невпроворот влажным летом, но как разглядеть их домики в высокой траве? А то разворошишь нечаянно гнездо земляных ос под кустом шиповника. Тогда берегись!

– Отбегай подальше! – кричит Николай, – они далеко от гнезда не улетают.

Но главная опасность Лани – медянки, так называют в здешних местах гадюк обыкновенных.

– Живут они в мышиных норах, – объясняет Николай – Хорошо устроились: и жилье готово, и еда под носом. Там и зимуют, свернувшись в клубок по несколько штук. В жаркую погоду таятся в низинах, под старыми пнями, заползают под пласты скошенной травы. Придешь сено ворочать, приподнимешь ворох – черная молния сверкнет, оторопь берет! Да ты не бойся, так-то они безобидные твари, никогда первыми не нападут. К тому же и на них управа есть. Видел, как вечерами кружат над Ланью орланы? То-то. Может, и название озера от татарского слова “елан” – “змея” произошло?

Николай тревожно поглядывает на небо:

– Замолаживает. Не ливануло бы, намочит траву. Хотя и дед, и отец говорили: что за сено, если под дождем не побывало? И еще говорили: не то сено, что в лугах, а то, что в стогах. Верно.

В январскую стужу залезешь на сельницу, встряхнешь охапку сена – окатит тебя душистая клубничная волна, перенесет на июльскую Лань. Не надышаться тем ароматом. Не надышаться.

Тайна

На дальней окраине озера за сосновой рощей прежде располагался пчельник. От него теперь остались только перекошенная изгородь, омшаник, заросший лопухами и пустырником, да полуразвалившаяся избушка. Хозяином пасеки был дядя Петя Родин. И дневал, и ночевал здесь.

Ульи – игрушки, один другого краше, каждый с особинкой. Траву вокруг пасеки никому не позволял косить, разноцвет для пчел берег. В ульях копошился без дымаря и сетки. Нам казалось, что он мог пчел заговаривать. Мимо пасеки в его отсутствие не пройти было, пчелы рьяно охраняли свои владения – безжалостно жалили всех подряд. Собаки и те боялись рядом пробегать. Возвращался хозяин – пчелы успокаивались. Ни одна не кусала гостя, пока он находился в компании дяди Пети.

В овражке, рядом с пасекой дядя Петя обустроил родник. Дно камешками выложил, колодечек смастерил, перила-слеги на тропе пристроил, над родником навес сделал. На скамеечке был припасен вырезанный из липы ковшик. Вода в роднике хрустальная, звонкая, ледяным холодом в летний зной обжигает. Говорили, будто бы это тот самый родник из легенды, с живительной чудесной водой.

Был у меня в детстве дружок Митя. Бездомовый, вечно ходил растрепанный, испачканный, все лето босиком бегал –  все сады и огороды были его, не раз и дядя Петя его на пасеке ловил. Пчелы его личным врагом считали, гоняли до самой деревни, жалили беспощадно. Ничего не помогало.

Решили мы как-то обследовать старое, давно заилившее озерцо, отделяющее Лань от леса. Здесь сумрачно даже в самый яркий полдень. А придешь вечером – будто в страшную сказку попадаешь.

По слухам, дальний берег старого озера, куда непросто добраться, – это последний осколок владений колдуна-оборотня из легенды. Там находится главное логовище змей, которыми он повелевает.

Однажды мы с Митей наткнулись на спрятанную в кустах ивняка старую лодку. С трудом, но добрались до дальнего берега. Оказалось, что он обитаем. Там стоял шалаш, перед которым чернел круг от кострища. От шалаша уходила в заросли камыша тропинка. Оттуда послышался шорох.

Мы залегли под кустами орешника и притихли. Скоро на тропинке показалась девочка в джинсовом костюме. В руках она бережно несла кувшин.

– Она…- прошептал Митя. – Черноволосая, глаза диковатые, походка как у дикой лани. А ты не верил в легенду о колдуне…

Девочка прошла мимо шалаша и исчезла в лесу. Мы осторожно последовали за ней. Тропинка неожиданно вывела нас к пасеке. Тут я сообразил:

– Это же Алена, внучка дяди Пети! Она к нему еще прошлым летом в гости приезжала.

– Надо же, как изменилась, – разочарованно протянул Митя. – Совсем взрослой стала.

После той встречи я забыл на какое-то время об Алене. Но вот однажды повстречал ее случайно в сосновой аллее.

– Что это за гриб? – спросила она меня, будто мы сто лет знакомы. – Сломала шляпку, а из нее красный сок брызнул.

– Рыжик. Их здесь много.

Потом вдруг ветер налетел и начался ливень. Мы укрылись под развесистым деревом.

– Ой, смотри какая радуга, а там вторая! Они опускаются в родник за старым озером. Ты знаешь его тайну? Водой из него мой дед вылечился, когда вернулся с войны раненым и больным. Вода помогает тем, кто сам найдет родник без подсказки. Так дедушка говорит. Поэтому никому о нем не рассказывает.

Я нашел потом тот родник. Вода в нем искрится вечерами, будто на дне его лунные осколки рассыпаны. Так искрились еще глаза у Алены.

Рыбалка

Встрепенулась Лань – прошуршала встревоженно и снова притихла, не желая избавляться от предутренней дремы. Венера в сиреневой дымке выглядела королевой дремавшего еще призрачного мира, затмевая собой Луну. Солнце не торопилось отрываться от горизонта и снисходительно взирало на гордую красавицу.

Торжественность рассвета нарушил всплеск поплавка. Начался бешеный клев. Караси с жадностью хватали насадку – успевай подхватывать. Попадались и осторожные светлобокие карпы.

Через час, когда уже заметно стало марить, все разом стихло. Рыба ушла на глубину к холодным родникам или рассеялась по камышовым зарослям. Надо было менять место.

– Сегодня клева больше не будет…

Я оглянулся. На берегу стоял рыбак с собранными снастями в одной руке, с ведром в другой.

– Ого, сколько у тебя золотистых! На что ловишь? Мякиш с сыром? Неплохо. На комара пробовал? Насаживаешь сразу трех и у поверхности держишь. Хватает зверски!

Мне показался знакомым голос рыбака. Я присмотрелся к нему. Так и есть – Митька! Поседевшие волосы, лицо в морщинах, улыбка, похожая больше на усмешку…

– Что, не узнал? Я тебя тоже не сразу… Мелочи полно, всю насадку пожирают, нормальная рыба подплыть не успевает. Помнишь, как мы с Мохового болота сюда таскали в банках карпов? Вот развелись. Я вчера “морду” на глубину закинул, утром потянул – за что-то зацепилась. Похоже, кто-то крупный попался, надо вечером “кошку” захватить.

Митя присел рядом, задымил самокруткой:

– Ну, как ты? – Ответа он не стал дожидаться. – Я служить попал в Сибирь, в Читу. Однажды в увольнении познакомился с девушкой Катей. На Алену похожа, помнишь ее? Те же глаза, улыбка, жесты… Мы много гуляли по городу. Зашли в церковь Михаила Архангела.

Церковь необычная, бревенчатая, со времен декабристов сохранилась. Катя рассказала, что в этой церкви венчались ее прадедушка с прабабушкой. Удивительно, но ее прадедушка родом был из наших краев. Да-да. Разбойничал в царские времена. Богатых грабил, в лесах скрывался. Завелась у него в ближней деревеньке зазноба. Изредка он к ней наведывался. На этом его и поймали. В Сибирь сослали. Потом на поселении под Читой познакомился с Катиной прабабушкой. Там они и доживали свои дни. Так-то. Вот и не верь в легенды.

Обещал я Кате вернуться за ней, а сам отправился домой. Надо было заработать денег. Мать на свои сбережения и дядя помогли купить мне квартиру в городе. Я мечтал о том, как мы будем жить с Катей. Время было сумбурное, начало девяностых. Ввязался я в одно сомнительное дело, сулившее немалые деньги. Прогорел. Надо было выплачивать долги. Пришлось продать квартиру. Остался ни с чем. Потом мать заболела. Ухаживал за ней два года. Похоронил. Все эти годы Катя по ночам снилась. Писал ей, но ответа не получил. Может, переехала куда. Денег так и не заработал…

Помнишь, мы с тобой в детстве однажды наперегонки плыли к дальнему заливчику на Лани? Через камыши, обдирая руки, царапая лицо. Забираемся на высокую липу, которая прямо в воде росла, на самую верхушку. Ты раздумываешь: прыгать или нет, высоко все-таки и дно не проверено. А я без раздумий прыгаю вниз – ведь на том берегу стоит Алена и наблюдает за нами. Взмахиваю руками, едва не задев пролетавшую мимо чайку. Перед нырком успеваю увидеть стрекозу над белыми облачками, а за нами бездонное, голубое-голубое небо. Через мгновенье оно разлетится вдребезги. Но до этого будет полет над озером и восхищенный взгляд с того берега. Может, то мгновенье было главным в моей жизни…

Митя вдруг замолчал, улыбнулся, и лицо его на мгновенье осветилось.

– Ладно, пора мне. Надо еще вечером прийти, “морду” вытащить. Там что-то крупное попалось. Вдруг повезет…

Он резко поднялся и, не попрощавшись, пошел своей покачивающейся походкой вдоль рощи.

Я так и не узнал, что там попалось в его “морду”, зацепившуюся за корягу на дне. Так и не узнал…

Август

Пройдусь вечером по заветным уголкам озера. Надо попрощаться перед отъездом. Заканчивается еще одно лето.

По краям тропинки, ведущей к заброшенной пасеке, лопочут встревоженно березки. Где-то наверху, в кудрявых кронах липы вскрикивает – уже не до песен – иволга, пора и ей покидать родные края, скоро начнет осыпаться листва.

Поспешно накинув на себя ярко-красный наряд, вышла на тропинку форсистая рябинка.

И облака уже не останавливаются над озером, а, поднимаясь выше и выше, обгоняя друг друга, мчатся мимо.

Не удержать лето, оно уже взмахнуло позолоченными крыльями. Над синими берегами в ожидании попутного ветра и стаи перелетных птиц.

Среди листвы березок вдруг промелькнул обрывок паруса в цвет неба. Девочка в джинсовом костюме устремилась вдогонку за улетающим летом. Как раз над родником за старым озером выпорхнула белоснежной птицей и, поднявшись над верхушками деревьев, скоро исчезла за дальним лесом.

Мне осталось посидеть немного на берегу перед дорогой.

Мы еще встретимся с тобою, Лань. Мы еще встретимся.

Юрий МЫШЕВ,

Тетюши.