«Когда Сталина положили рядом с Лениным в Мавзолее, знаменитый парикмахер из Центрального дома литераторов Моисей воскликнул: «Как в коммунальной квартире!»

Коммунальные квартиры – это, по выражению поэта, “опустившиеся до уровня кокоток аристократки”. Появились они в ходе уплотнений, когда большевики принудительно подселяли к богатым (если те еще не эмигрировали и не были расстреляны) новых жильцов, как правило, из сочувствующих советской власти.

Оставшись без хозяйского присмотра, такие апартаменты быстро превращались в грязные “муравейники”, где планировка искажалась фанерными перегородками, лепнина отбивалась или закрашивалась, трубы “буржуек” выводились на улицу прямо сквозь витражные стекла… Одним словом, караул!

В своей статье “Удержат ли большевики государственную власть?” Ленин вот так представлял себе момент уплотнения: “Пролетарскому государству надо вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции является в квартиру богатого, осматривает ее. “Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы не построим много хороших квартир для всех! Ваш телефон будет служить на 10 семей. Затем в вашей семье двое, способных выполнять легкий труд, будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст этого государственного приказа, а вы будете любезны выдать нам расписку, что обязуетесь в точности выполнять его”.

Однако первые коммуналки появились еще до 1917 года, в начале XVIII века, и назывались доходными домами. Яркий пример – Дом Кекина. Этот “замок” в псевдоготическом стиле сдавался внаем под самую крышу. На втором этаже были престижные меблированные квартиры, которые снимали статские чиновники да генералы-пенсионеры, выше ютились друг на дружке чиновники помельче, мансарды сдавались студентам.

Аналог советских коммунальных квартир до сих пор существует в Германии – Wohngemeinschaft (WG), когда несколько человек или семей снимают по обоюдному согласию одну квартиру. Но это скорее исключение, попытка создать некую хипповскую “коммуну”.

После свадьбы нам с женой захотелось пожить отдельно от родителей, и через знакомых мы подыскали себе комнату. Главное – в центре! Неподалеку от университета, где мы учились, и к тому же совсем недорого, что-то вроде 45 рублей в месяц (стипендия отличника).

Хозяин обитал с сожительницей в соседней комнате, но перегородка была такой декоративной, что казалось, будто бы они лежат где-то под нашей кроватью и переругиваются. Если это делалось полушепотом, значит, они были еще трезвы, если срывались на крик и начинали бегать по квартире (включая и нашу половину) в догонялки, то, значит, уже того…

По молодости, надо признать, наблюдать за этим бедламом было даже весело.

Рыжие тараканы – беда всех коммуналок – имели здесь одну особенность: они панически боялись всего белого, включая простыни. Поэтому спать можно было спокойно.

Хотя были эти насекомые чрезвычайно живучи! Как-то ради эксперимента я поместил одного из них в банку с сыпучим антитараканьим средством под названием “Боракс”, так прусак жил в ней месяца два, пока не сдох от жажды. Уже потом мне стало понятно, почему сожительница хозяина накрывает на ночь носик чайника бумажным колпачком. Сами догадаетесь?

Коммуналка на тогдашней улице Ленина – это бывший дом Мартинсона, постройки 1871 года, где размещались недорогие “Волжско-Камские номера”. Поэтому внутри он оптимально подходил под коммунальную квартиру – длинный Г-образный коридор с многочисленными комнатушками-сотами. Кухня и туалет расположены по обоим концам, но так как наш хозяин, ввиду нетрезвого образа жизни, пропускал свои дежурства по уборке этих помещений, то, соответственно, и доступ туда ему был заказан, а уж квартирантам тем более. Но зато рядом были великолепный дом Ушковой с его старинной комнатой для уединений, а также alma mater…

От былой роскоши интерьеров дома Мартинсона остались только жалкие крохи: кое-где уцелела на потолках лепнина и розетки для крепления люстр, сквозь грязь и черную паутину проглядывало изящество чугунной лестницы… Зато радостно блестели медные носики дюжины кранов на кухне – у каждого свой хозяин, и ползли по стене многочисленные выключатели в туалетную комнату. Поначалу это кажется диким, но потом – привыкаешь…

Необычное исследование быта питерских коммуналок провел этнограф Илья Утехин. Он спрашивал у жильцов, часто ли они прибираются, моют посуду, принимают ванну, как используют освободившиеся комнаты, где хранят старые вещи. И вот что выяснилось. Из-за двух тарелок никто в общую кухню не спешит, обычно ждут, когда накопится приличная гора (отсюда и тараканы!). Пыль в дальних углах не вытирают – они завалены чужими вещами, которые трогать категорически запрещено, да и проявлять излишнее рвение не принято. Одна из жительниц, интеллигентная особа, рассказывала, что все жильцы ополчились на нее из-за того, что она время от времени пыталась очищать от грязи чудесную резную арку. После третьей или четвертой уборки у нее за спиной пополз шепоток: “Надо было мыть, когда никого нет дома, а то дождалась шести часов, когда все с работы приходят, – и трет себе напоказ!”.

Через три месяца жизни в коммуналке хозяин так к нам прикипел, что стал относиться почти как к родным. То есть перестал улавливать грань между своим и чужим. Путал свою полку в холодильнике с нашей и… опустошал. Потом дал кому-то поносить мою куртку, а шапочку моей жены вообще подарил знакомой алкашке. Начали пропадать деньги из карманов…

Эту коммуналку на Ленина долго еще не расселяли, а лишь время от времени подкрашивали фасад – все-таки находится на центральной улице, ведущей в Кремль. Жильцов разлучили только накануне юбилея города. Хотя еще в 1957 году Совет Министров СССР выпустил такую вот забавную резолюцию: “Коммунальная квартира не является проектом Советской власти, а была лишь результатом экономии средств во время индустриализации. Проживание нескольких семей в одной квартире – ненормально и является социальной проблемой”!

Однажды в университете на доске объявлений я прочел, что для общежития в Борисково требуется “воспитатель”. Слово показалось совсем даже не пугающим (почти что нянька!), да к тому же сразу предоставляли комнату и зарплату плюс всякие там профсоюзные льготы. Так, например, в декабре можно было съездить вдвоем за полцены в Пятигорск, на Домбай или даже в латвийскую Юрмалу в пустой санаторий, что мы и сделали. Первые дни, конечно же, радовались, но постепенно…

Общага эта находилась на улице с многообещающим названием Авангардная, и населяли ее не только заводские ребята, но также продавщицы галантерейных и продуктовых магазинов, медички горбольницы, работницы столовой, студенты сельхоз-института, водители автобусов и даже гаишники. Кроме того, два первых этажа занимал наркологический диспансер, где периодически проходили лечение вышеперечисленные жильцы, а также жители этого района. А с крыши общежития пугали прохожих огромные ржавые буквы “Наша цель – коммунизм!”.

Свободных комнат на этаже, где жили “семейные”, не оказалось, так что дали положенное на “мужском”, а это трамтарарам всю ночь, по выходным пляски с притопыванием и два раза в месяц, в дни аванса и получки, – мужской стриптиз и кулачные бои.

Жена в такие дни ночевала у своих родителей. Впрочем, кажется, ее больше пугали рыжие прусаки и мышка, обитавшая на антресолях. Тараканы были не из пугливых: сыпались с потолка на голову и с радостью прыгали в булькающие на плите кастрюльки. Мышка, напротив, тихо забиралась в тапочку жены и ждала, когда та проснется и засунет туда ногу. Двумя этажами ниже жил холостой милиционер, и он первое время даже прибегал на ее крики.

В советские времена любой большой город опоясывали унылые девятиэтажки рабочих общежитий, которые в основном строились на окраинах. Но общага – это не просто место обитания рабочего класса, это нечто большее!

Таким образом, во-первых, партия пыталась стереть грань между деревней и городом, во-вторых, создавался заслон от дикой поросли – неотесанной деревенской молодежи, в-третьих, устраивалось что-то вроде резерваций, предназначение которых – адаптировать сельчан к условиям городской жизни.

Многие из приезжих впервые в своей жизни здесь видели такой предмет цивилизации, как унитаз, а также душ, горячую воду, централизованное отопление, лифт и т.д. Здесь же их приобщали, как могли, к культурным ценностям. Вот для этого как раз и существовала при каждом рабочем общежитии такая должность, как воспитатель. Со ставкой 90 рублей в месяц. В его обязанности входило стачивание той самой алмазной грани посредством лекций о вреде курения и алкоголя, вечеров поэзии, встреч с интересными людьми – такими, например, как заведующая кожвендиспансером или участковый милиционер.

Воспитатель водил своих подопечных в кино, музеи, на театральные постановки, а еще устраивал дискотеки под заранее одобренные в комитете комсомола виниловые пластинки. Кстати, вдруг вынырнувшие сегодня из забвения ВИА “Самоцветы”, “Пламя” и “Лейся, песня” тогда у молодежи вызывали только зевоту, видимо, потому, что они пели правильные комсомольские песни. Отплясывали либо под “Цветы” (“Мы вам честно сказать хотим, на девчонок мы больше не глядим!”), либо под “Арлекино” Пугачевой, а вот под Тухманова (альбом “По волне моей памяти”) приглашали на белый танец. У кого-нибудь обязательно была гармошка, которую доставали ближе к концу вечера, и тогда общежитие превращалось в деревенскую завалинку.

Вчерашние сельчане открывали для себя все прелести почти махновской вольницы, когда за пьяные выходки и разгульную жизнь могли лишь пожурить в профкоме, а это в сравнении с отцовским ремнем – пустяк! Пьянки усугублялись тем, что общежитие соседствовало со спиртзаводом и пивзаводом, нескольким рабочим оттуда было выделено здесь две комнаты, которые по ночам превращались в шинок. Обычно тащили с заводов крепкую мятную эссенцию, и тогда запах на этажах стоял, как на кондитерской фабрике.

Кроме того, в наркологический диспансер для проведения процедуры, которую можно назвать закреплением у пациентов отвращения к спиртному, раз в неделю доставляли опломбированные алюминиевые фляги с медицинским спиртом. Клин клином вышибают! Однажды поздно вечером, выйдя на балкон, я наблюдал, как одна такая фляга “путешествовала” наверх с помощью веревки.

Как-то я стал свидетелем и такого необычного зрелища. После окончания дискотеки и выдворения дружинниками пьяных гостей, которым не давали прошмыгнуть вслед за девушками, мы вышли с соседом покурить на лоджию, и тут я услышал странный шорох. Приглядевшись, увидел, что несколько ухажеров, как настоящие ниндзя, молча карабкаются по балконам и оконным решеткам наверх. Миновав мой седьмой этаж, они ушли выше и растворились. Сосед сказал, что это – обычная картина.

Когда с крыши, после грозы, неожиданно упали пять “важных” двухметровых букв и народу открылась сущая правда: “Наша цель – …низм!”, а вслед за этим обрушился балкон, тут я понял: Содом и Гоморра могут повториться в Казани! И уволился…

Мне это общежитие сегодня напоминает “ковчег”, который плыл кособоко в свое “светлое завтра”, да так, увы, и не доплыл! Кто же в этом виноват? Вряд ли студент-воспитатель…