В плену заблуждений
В детстве я частенько бывал в этом доме, где жила моя вторая бабушка – папина мама. Я был записан в кружок изостудии Дворца пионеров и вот, на обратной до-роге домой, забегал ее навестить. Дом этот находится за Лядским садом в глубине двора, здесь еще до сих пор цела каменная чаша пересохшего фонтана, используемая теперь как клумба. Рядом – задворки КАИ с голубым носом Ту-134 на уровне второго этажа. Одно время я верил, что произошла автокатастрофа и самолет, прошив насквозь учебное здание, застрял в стене.
Квартиру эту бабушка получила как вдова героя Великой Отечественной. Интересная деталь: когда началась война, дед пошел в загс и упросил поменять фамилию Хайров на Хаиров, так как ему показалось, что в ней содержится фашистское приветствие – “Хай!”.
Наверное, потому что “сталинка” на улице Лесгафта была спрятана во дворе, то в сравнении с другими своими собратьями она казалась скромной и незаметной, как фронтовой командир среди тыловых генералов. Фасад ее не украшали барельефы вождей и лепнина с символикой СССР, но внутри это была все же “сталинка”.
Двери в подъездах с целыми толстыми стеклами, на полу лестничных клеток – кафель. Чтобы попасть к бабушке, надо было дотянуться до черной кнопки упругого звонка и ждать, когда зашаркают ее ноги в прихожей. Мне кажется, все звонки, как телефонные, так и дверные, в сталинские времена были специально резкими и тревожными. Чтобы человек вздрагивал и внутри у него все переворачивалось!
Тогда еще был жив мой отчим – сотрудник НКВД на пенсии, помню, как он сидел за письменным столом и слушал в наушниках радио. Мне казалось, что бывший чекист ждал радиошифровку от нашего разведчика, засланного на Запад.
Отчим степенно курил трубку, и по полу стелился сладковатый аромат “Герцеговины Флор”. Название табака я прочитал на изумрудной коробке папирос, которые он разламывал, чтобы набить кашицей свою тяжелую трубку. Одевался строго и скромно, сегодня мне кажется, что он носил военный френч, как у Сталина. Думаю, он все же был его тайным поклонником и верным слугой до конца!
Посредине квартиры, между залом и спальней, находилась большая кладовка, где хранились крупы, банки с айвовым и крыжовенным вареньем, а также соленые помидоры и грузди. Иногда бабушка приносила оттуда шоколадные конфеты или посреди зимы большое крымское яблоко!
И даже впоследствии, когда я многое узнал из того, что творил “усатый кремлевский горец”, впечатления детства не померкли. Они оказались сильнее горькой правды.
Та трагичная эпоха, съежившись до размеров квартиры в “сталинке”, торжественно светилась на строгой мебели – жестких стульях, армейских тумбочках и книжном шкафе с зелеными занавесками, за которыми тесными рядами стояли разноцветные корешки патриотических романов (тщетно было бы искать среди них Солженицына!). Она гудела в тяжелом черном телефонном аппарате и сияла весенним солнышком на литографии в раме, где Сталин с Ворошиловым внимательно всматривались в даль, пытаясь разглядеть арбузную зарю Коммунизма…
Кто ж виноват, что для меня сталинская эпоха пахнет ароматной “Герцеговиной” отчима и бабушкиными пирогами с капустой?!
В те годы ничего не говорящая мне цифра “1937 год” таинственно мерцала на дне семейного чайного сервиза, рядом со Спасской башней. Я любил смотреть, как на его рубиновых звездах снежно таял рафинад…
“Сталинки” – это большие монументальные здания с высокими потолками и выразительным фасадом. Так мы это себе представляем.
Интересно, что первые “сталинки” выросли под землей – в Московском метрополитене имени Лазаря Кагановича. Роскошные станции положили начало новому пафосному стилю, впоследствии названному сталинским романтизмом, хотя некоторые “сталинки” имеют явный уклон в сторону кубизма. Для облицовки “сталинок” часто использовались мрамор или гранитные плиты. Особо приметные дома на центральных проспектах городов (не только советских, но и всех столиц соцлагеря) украшали остроконечными башенками, имитирующими кремлевские.
Если приглядеться, то отдельными своими деталями здания эти напоминают интерьеры старых пароходов, которые еще и сегодня неторопливо утюжат Волгу. Все в одном стиле!
Еще не наступила эра ширпотреба, а за тяп-ляп можно было загреметь на лесоповал. Поэтому строили не за совесть, но за страх. Наверное, поэтому “сталинки” и сейчас в почете. Строители работали только в теплое время года, практически вручную, однако применение укрупненных блоков позволяло возводить здания в сжатые сроки.
В Казани сохранилось несколько таких классических домов-колодцев со своими двориками, кое-где даже уцелели фонтаны и бюсты вождей!
Как правило, довоенные сталинские дома – оштукатуренные, хорошей планировки, с просторными холлами и квартирами, с большой кухней и ванной, прочными перекрытиями. Строители коммунизма должны жить в больших и светлых квартирах, поэтому однокомнатная “сталинка” – это редкость, в основном – “трешки”. Конечно, первым делом такие квартиры выделяли генералам, академикам, стахановцам, известным писателям и артистам, а потом уже начальникам, чиновникам и офицерам младшего звена. Простой народ до сих пор вылезает из коммуналок и бараков…
Послевоенные "сталинки" – кирпичные или облицованные, квартиры в них имеют меньшую площадь, а кухни “подрезанные”. Но потолки оставались высоченными, под дядю Степу – 3 метра!
Если в Казани “сталинки” претерпели значительные изменения в связи с реконструкцией и перепланировкой внутренних помещений (известны случаи, когда “новые татары” устраивали в этих квартирах джакузи и сауны!), то в провинции эти дома сохранились почти в первозданном виде. Так, в “сталинке” Зеленодольска я увидел деревянные (неподпаленные!) почтовые ящики, у многих квартир также уцелели родные деревянные двери. Мода на железные еще только начиналась. И поэтому, поднимаясь по лестнице, можно было слышать обрывки телефонных разговоров, так как аппараты изначально устанавливались не в комнатах, а в коридоре, рядом со встроенным гардеробным шкафом. Стоя на лестничной клетке, как в акустической раковине, можно было узнать о своих соседях больше, чем полагалось. Думаю, этот эффект был специально заложен в проект…
Именно в одном из этих домов, в начале 90-х, мы с женой снимали двухкомнатную квартиру сразу после рождения ребенка. Каждый день я на утренней электричке с полусонными зеленодольцами уезжал в Казань – в свою редакцию, а вечером торопился обратно.
Это сейчас Зеленодольск здорово преобразился, а в те годы город как будто бы “задержался” в 60-х. Надписи “гастроном”, “кафе”, “баня”, “сберкасса”, как и сами интерьеры в них, были выполнены в той, ныне вновь вошедшей в моду стилистике. Во дворе я видел компанию длинноволосых стиляг, бренчащих на гитаре. Репертуар: смесь Высоцкого, Саши Северного и “Битлов” в вольном переводе на русский.
Усиливало впечатление то, что многие местные жители, кому за пятьдесят, в бедные перестроечные годы донашивали свои выцветшие плащи-болоньи да крепдешиновые платья, купленные еще в пору юности. Для кинорежиссера, задумавшего снять фильм о временах хрущевской “оттепели”, Зеленодольск был настоящий “Зигзаг удачи”!
Въехали мы в квартиру поздно вечером. Затащили баулы, книги, кастрюли, детскую кроватку, остальную мебель предоставила хозяйка. И вот уже ночью я понес пустые коробки и разный мусор на помойку. Полчаса бродил в поисках контейнера, но так ничего и не нашел. Оказалось, что торжественный вынос мусора осуществляется жильцами строго по расписанию. Для трех близстоящих "сталинок" с 6.45 до 7.00 утра во двор въезжал мусоросборник, и к нему выстраивалась очередь с ведрами.
Прогуливаясь с мусором вокруг дома, я неожиданно наткнулся на двухметрового великана, шагнувшего навстречу мне из весеннего тумана. Придя в себя, я рассмотрел великана повнимательнее: это был гипсовый школьник, салютующий всем встречным. Реалистичность ему придавала раскраска: пионерский галстук – алый, форма – синяя, лицо – глупое. В руке он сжимал “кирпич” учебника с барельефом Сталина. Позади школьника прыгали от радости две жизнерадостные гипсовые девочки, наверное, из детского дома. Они тоже были разрисованы масляной краской. Из-за кустов сирени мне угрожала веслом рельефная физкультурница в бежевом трико и голубой резиновой шапочке. Это был бережно и даже любовно сохраненный “островок” сталинской эпохи. Как я потом выяснил, дом, в котором мы поселились, был построен специально для энкавэдешников, некоторым из них даже “посчастливилось” дожить до последних дней родной компартии. Скромные и тихие люди, они устраивали во дворе субботники: белили заборчики, подкрашивали гипсовые тела, гоняли стиляг. Теплым вечером 9 Мая один из них, приняв на грудь фронтовые сто грамм, рассказал мне, что любил сажать клены и тополя, а людей – не любил!
И вправду деревьев здесь больше, чем людей. Многие улицы обрываются прямо в лесу. Вышел человек с корзиной из подъезда – и уже в сосновой роще…
Умер Сталин в 1953 году, но Хрущеву в первое время было не до архитектурных реформ. И поэтому такие серьезные ведомства, как Генштаб, Академия наук, продолжали строить дома по старым проектам вплоть до середины 60-х годов. На фасаде меньше мрамора и гранита, но зато высокие потолки, толстые кирпичные стены, просторные дворы – вполне “сталинский” фасон!
