С Олегом Митрохиным, попавшим по воле случая в нехорошую криминальную историю, я познакомился в московском магазине, стоя в очереди к кассе, за которой сидела девушка, заговорившая с одной из покупательниц на татарском языке. Протягивая ей деньги, тоже поздоровался с кассиршей, спросил, как у нее дела, по-татарски. И тут меня кто-то тронул сзади за плечо. Обернувшись, я увидел коренастого рыжеволосого парня лет тридцати пяти.

– Слышь, земеля,- обратился он ко мне с подчеркнутой дружелюбностью, – а ты не из Татарстана ли?

– Здорово!- искренне обрадовался парень. И, разузнав затем, из какого я именно города, пришел в полный восторг.

– Да это же родные мои места! – воскликнул. – Нет, земеля, ты как хочешь, но без пивка я тебя не отпущу. Давай зайдем в бар тут по соседству, я угощаю. Расскажешь хоть малость что и как там, в городишке нашем. Всего лишь два месяца там не был, а уже успел соскучиться.

– Да как тебе сказать… Вообще-то вроде уже живу, но еще не прописан. Не в самой Москве – в Подмосковье, однако до поселка моего от центра езды на электричке всего лишь минут двадцать пять. Но поскольку регистрацией постоянной еще не обзавелся, то и не трудоустроился пока никуда основательно. Но работу тем не менее уже нашел. Необременительную, вовек не угадаешь какую!

Вот так постепенно мы и разговорились с Митрохиным, который действительно удивил меня, когда сказал, что работает… забойщиком смеха.

– Кем-кем? – не понял я. – Как это – "забойщиком смеха"? Ну в волейболе, в домино, знаю, есть забойщик, а при чем здесь смех?

– Это, брат, – похохатывая, объяснил Олег, – профессия совсем не простая. Я и сам о ней ничего не слышал, пока с одноклассницей бывшей своей тут в Москве не встретился. Она с детства сильно музыкой увлекалась, казанскую консерваторию закончила и в белокаменной скрипачкой в небольшой оркестр пристроилась. Вхожа стала в артистический мир московский, многие закулисные приемы его для себя открыла. В том числе узнала о подсадных зрителях в залах, где юмористы выступают. О так называемых "забойщиках смеха", или просто смехачах, задача которых – поддерживать определенный уровень веселья в зале. Каким образом? А таким, что чуть возникло в зале затишье, нужно гоготнуть после тех или иных слов артистов, да почуднее, повыразительнее, чтобы и зрители вслед за тобой, не выдержав, вновь заржали. Что юмористам и надобно. Причем, как я узнал, услугами таких "забойщиков" пользуются и раскрученные, даже суперизвестные юмористы. Если повнимательнее последить за их телевизионными, скажем, выступлениями, то практически всегда или, по крайней мере, очень часто можно услышать женщину, которая всхохатывает особенно потешно – с подвизгиванием. Я же выбрал себе амплуа деревенского мужика, который гогочет порой невпопад, с запозданием, будто до меня, как до жирафа, юмор только дошел, но зато от души. И это тоже производит эффект заметный. В общем, работенка не пыльная – сиди бесплатно на концертах да похохатывай дурашливо, подзаводи время от времени зал, а после представления получай сразу без всяких ведомостей вполне прилично наличными. Однако это, надеюсь, временно, я ведь водитель хороший и по своей профессии, думаю, найду место, как только с регистрацией уладится.

Митрохин разом как-то помрачнел и надолго замолчал, сосредоточившись на пиве. Наконец, опростав вторую кружку, вновь заговорил:

– До недавнего времени я на родине, в Татарстане, довольно долго в милиции шоферил, а когда женился и первенец у меня появился, денег стало не хватать, бизнес собственный организовал. Подзанял у тестя деньжат, "Газель" прикупил и частным извозом занялся, с чего все эти мои приключения и развернулись.

Однажды летом ближе к вечеру еду по маршруту, везу нескольких пожилых людей, с пригородных садово-огородных участков возвращающихся, двух девушек и молодого совсем еще парня, который повел себя по-хамски. Поначалу закурил в салоне, несмотря на протесты стариков, и смолил до тех пор, пока я на него сам не рыкнул, потом к девицам стал приставать, нагло и назойливо. Я ему одно замечание сделал, другое, но этот козел и ухом не ведет. Тогда я остановил машину, открыл дверь и с яростью вытолкнул взашей хама. Да так сильно, что он не удержался на ногах и растянулся на тротуаре под хихиканье двух парнишек и девчонки, сидевших неподалеку на лавочке.

Ну, короче, разобрался с отморозком и вскоре забыл об этом напрочь. А далее в городе нашем такие события стали происходить. У одного из известных предпринимателей сын пропал лет четырнадцати. А вскоре после этого зашел я как-то по старой памяти к знакомым ребятам в милицию. Смотрю, один из них чью-то фотографию на ксероксе размножает и чертыхается. "Чего, – спрашиваю у него, – нечистого поминаешь?" – "Да вот, – говорит, – очередного парня в розыск объявили. Тоже пропал".

Взял я снимок глянуть ради интереса, и тут же мысль возникла, что где-то этого парнишку видел. Поднапряг память и вспомнил-таки, что он вместе с другом и девушкой сидел на скамейке, недалеко от которой я того отморозка из "Газели" выкинул. Посмотрел, посмотрел на ксерокопию и спрашиваю у лейтенанта: а нет ли у него под рукой фотографии первого пропавшего парня. "Да почему же нет, – махнул рукой тот, – есть, на, полюбуйся". И добавил чуть погодя: "Тут такая вот закавыка с этими двумя ребятами получается, что все карты нам путает. Оба они, как выяснилось, в одном доме жили, мало того, в одном подъезде, но если первый из них, как ты знаешь, сын богатенького Буратино, то второй из очень простой и бедной семьи, где отец пока без работы и попивает, а мать лестницы в соседней многоэтажке моет. Второго-то какой смысл похищать?"

Я же знакомца своего практически уже не слушал, поскольку в голове начали возникать мимолетные соображения, которые никак за хвост не удавалось ухватить. А когда вышел уже из милиции, меня вдруг осенило. Понял интуитивно, кто к пропаже парнишек может быть причастен. А помог мне в этом происшедший незадолго перед этим такой случай.

Возвращался я с работы домой поздним вечером. Зашел в подъезд, где опять лампочку вывернули, и в полнейшей темноте каким-то седьмым чувством ощутил, что там кто-то есть. И в это мгновение шорох услышал совсем рядом и чисто рефлекторно отшатнулся, очень вовремя это сделав, поскольку что-то, видимо, тяжелое, просвистело, больно задев вскользь голову сбоку. Затем, вижу, выбегает из подъезда мужик. Я, разъяренный, за ним. Очень хотел догнать, да где там – нападавший, несомненно, молодым был, спортивным, унесся через детскую площадку со скоростью, которой мне, куряке, теперь только позавидовать остается. Однако, когда мужик из подъезда ломанулся и в дверном проеме обернулся, я, как мне тогда показалось, узнал его в свете фонаря – это был придурок, которого мне пришлось вышвыривать из машины. Но в тот вечер я в этом все же сильно сомневался. Может, думал, померещилось, мало ли вокруг таких бритоголовых амбалов с туповатыми наглыми мордами. Кстати, тогда я нашел во дворе тяжеленный гаечный ключ.

– Мне бы с ним, – досадливо поморщился Олег, – сразу к парням в милицию, а я самодеятельность проявлять начал. Сперва решил убедиться окончательно, не ошибаюсь ли в своих предположениях. И прямиком заявился с ключом тем гаечным на квартиру подозреваемого мной придурка того. Думал, что если правильно его вычислил, то прижму гаденыша к стене, как говорится, и куда он потом денется.

Он на удачу один дома оказался. Увидел в моих руках ключ и, понимаешь ли, сразу во всем сознался без всякого с моей стороны нажима. И в нападении на меня, и в похищении тех двух пропавших ребят. Добавил, что совесть его замучила и он готов пойти прямо сейчас в милицию, рассказать, где и зачем держит пленников.

Но, попросил смиренно, позволь перед этим граммов сто пятьдесят водки для храбрости выпить. Не каждый же день, мол, сдаваться в ментовку ходит.

Ну, я, дурак, уши-то и развесил, размяк. И не только разрешил ему выпить, но и сам выпил примерно полстакана "Посольской", которую мне отморозок этот с кухни принес, погремев бутылками в холодильнике. А через пару минут отяжелел весь как-то разом, перед глазами поплыло все, и последнее, что я увидел перед тем как полностью отключиться, это было лицо вроде бы раскаявшегося мерзавца, искаженное злой торжествующей ухмылкой.

Очнулся я на полу, связанный по руками и ногам, от того, что кто-то меня сильно по щекам лупил. Веки с трудом разлепил и узрел сквозь туманчик, что это меня мой подозреваемый и охаживает от души, отоваривает. Хотел заматериться, заорать на него, да не смог – рот у меня скотчем был заклеен. А обездвиживший меня подонок, все забываю сказать, что его Жеком кличут, сокращенно, наверно, от Евгения, сидит рядом в кресле и кайф от потуг бесполезных моих ловит.

– Ну что? – оскалился. – И твоя очередь пришла пострадать за правое мое дело. Сам напросился.

Вижу, что он поддатый капитально, ножом охотничьим поигрывает. И жутко мне стало. Но по-настоящему, до мурашек на похолодевшем теле напугался я, когда Жек изложил в красках смачных, как совершил пахнущее большим сроком преступление, в котором я его верно подозревал. Мысль пронеслась тут же: коли признался в этом, то мне действительно может быть кирдык полный, от такого отморозка всего следует ждать.

Немного успокоился, услышав, что он тех похищенных парнишек не кончал, а содержит в погребе старого дома на даче умершей своей тетки, куда уже сто лет никто из их родственников не приезжал. Однако сохраняет им жизни не из милосердия, а из-за того, что никак пока не наберется решимости ребят убить, хотя очень хочет это сделать и, наверное, все-таки скоро сделает. Отправив на тот свет заодно и меня.

А еще из пьяных откровений выяснилось, за что он, подонок, ополчился на двух тех парнишек. Ты не поверишь, оказывается, за то лишь, что те так громко смеялись, когда я на их глазах выкинул его из "Газели". Не мог перенести, что кто-то видел этот его позор.

– Ты пойми, – брызгал Жек слюной, – кто я и кто твари эти. Они пары слов связать не в состоянии, едва сумели восьмилетку закончить и сразу в ученики жестянщиков на комбинат подсобных производств подались, как и положено им по судьбе и происхождению, рабочим быдлом стали. А я? У меня музыкальная школа за плечами, два иностранных языка знаю и к высшей касте социальной принадлежу. Ты знаешь, какое мне место батя приготовил, когда я институт закончу? Тебе и не снилось. Да я о таких, как вы, ноги вытирал и вытирать буду. Вот вколю тебе, – показал шприц с каким-то раствором, – вечером эту гадость, а когда ты опять отключишься, погружу, как мешок с картошкой, в машину, отвезу на дачку и закопаю там с теми шибздиками.

Жек распалялся на глазах, становился все бешеней и стал пинать меня ногами. Неизвестно, чем бы дело кончилось, ежели б неожиданно для подонка этого не вернулся раньше времени из деловой поездки его отец. Зайдя в квартиру и увидев открывшуюся перед ним картину, он заохал, заматерился, утащил наследника в другую комнату, где они сначала орали друг на друга, а потом долго шушукались.

Вернулся ко мне родитель Жека один и принялся уламывать меня замять все это дело, то есть забыть, что его сынуля сделал со мной, с двумя парнишками теми. "Ты пойми, – наседал, – Жек по натуре ярко выраженный лидер с сильно развитым самолюбием, потому так остро реагирует на наносимые ему обиды. Тем более в данной конкретной ситуации, когда ничего особо страшного, по существу, не случилось, просто погорячился мальчик чуток лишнего, и не надо б ему жизнь ломать…"

Ну, я стал делать вид, что поддаюсь на уговоры, думал, лишь бы они развязали меня да отпустили, а там я сразу в милицию… Да… сначала делал вид, а затем и сам не понял, как пошел на мировую, купившись не на деньги, довольно большие, которые мне предлагались, а на то, что отец Жека пообещал отдать за мое молчание доставшийся ему в наследство дом в подмосковной Истре.

Тут ведь что могу сказать в частичное свое оправдание? Я ведь в Подмосковье-то и появился на свет, откуда затем отец мою мать и меня на свою родину в Татарстан увез. И меня, честно говоря, с детства обратно в те края тянуло, где у меня и тетки, и братья двоюродные, и вся остальная родня оставалась. И вот такая заманчивая возможность открывалась передо мной переехать в Подмосковье… Короче, провернул я все это в голове, и, – Митрохин поморщился, – не устоял я перед соблазном, ударили мы по рукам. Но с парой непременных условий с моей стороны, чтобы Жек не вздумал девушке мстить, которая была с теми двумя парнями, а сами они были немедленно отпущены. А уж как от них откупалась семья отморозка – не знаю.

Да и не до этого мне было, поскольку я уже под Истру уехал, кое-каким ремонтом будущего своего дома занялся. На новоселье тебя скоро позову. Оставь адрес.

…После этой встречи с Олегом прошло больше года. И я почти забыл о ней, как вдруг встретил Митрохина… за станком в ремонтном подразделении одного из НГДУ на юго-востоке республики.

– Здорово! – хлопнул я его по плечу. – Каким таким ветром тебя сюда занесло, москвич?

– Да не суждено мне было москвичом стать, – отозвался Олег без особого, впрочем, огорчения. Привел меня в курилку и рассказал о том, что произошло после того, как мы с ним тогда в столице расстались, почему он от подаренного дома в Истре отказался.

– Дело уже фактически до подписания бумаг всяких с отцом Жека наконец дошло. И тут получаю я известие из Татарстана, что мать моя в больницу попала. В тяжелом довольно состоянии. Ну, я, конечно, все бросил и – к ней. С вокзала прямо в травматологическое отделение ЦРБ, где мама лежала с серьезным черепно-мозговым ушибом и переломом правой ноги. Как ты думаешь, – на скулах Митрохина заходили желваки, – кто виной этому? Да тот же отморозок Жек.

Случилась же беда с ней так. У матери подруга есть, Лидия Васильевна, с которой они десятки лет в одной школе учителями проработали, а у той сад-огород за окраиной города. Место удобное, престижное. Раньше там железнодорожники участки получали, а теперь большей частью богатенькие начали дачные хоромы возводить. Подгребая под себя все больше земли, добрались до владельцев дачек – пенсионеров. Отец Жека, оказывается, тоже там дачку имел. И тоже все расширял и расширял свое поместье, пока в участок Лидии Васильевны не уперся. А она свой сад-огород упорно не хотела ни бросать, ни продавать. И земли-то у нее там всего четыре сотки, но вслед за ними начинался овраг с довольно чистой речушкой, к которой отец отморозка и захотел иметь беспрепятственный доступ. Вот и стал он наезжать на Лидию Васильевну с предложением уступить участок все настырнее. Однако жмотил при этом и денег приличных не предлагал, надеялся старушку измором выжить. И Жек ему в том рьяным помощником был, тем более что по части гадостей разных является мастаком: то клубнику Лидии Васильевны бензином обливал, то стекла в ее домишке дощатом садовом бил. А ведь понимал, гаденыш, что для старой женщины огород – не просто память об умершем муже, а еще и концы с концами сводить в жизни помогает: картошка своя, зелень…

Не единожды плакала старая от обид, причиняемых ей соседями, торопиться стала с уборкой всего, что поспевало. Вот и в тот осенний день Лидия Васильевна попросила мою мать помочь ей побыстрее морковь повыдергивать, свеклу. Ну и провозились они с этим еще до быстро густевших сумерек. Нагрузили сумки, двинулись домой, и тут, увидев их из дачного родительского поместья, Жек устроил очередную мерзость, за которую ему прощенья от меня никогда не дождаться. Подождал, пока обе седые женщины прошли мимо их усадьбы, а потом завел колесный экскаватор, который оставили на ночь шабашники, копавшие этим барам водоем, и погнал его вслед старушкам. Представляешь, каково им было, когда они услышали сзади грохот, лязг экскаватора, к тому ж еще и ослепившего их светом фар. Старушки, естественно, растерялись, мягко говоря, принялись руками махать, кричать надвигающемуся на них металлическому чудищу, думая, что сидящий в кабине придурок их просто не замечает. А потом, видя, что громыхавший агрегат все не останавливался, как могли, побежали. Бежать же им по коридору довольно узкому (двум машинам не разъехаться), меж глухими заборами до поворота в ближайший спасительный проулок предстояло метров сто пятьдесят. Что для обеих женщин, каждой из которых уже далеко за семьдесят, было делом практически нереальным. С их изношенными-то сердцами. А Жек все гнал и гнал старушек, пока они не попадали при попытке преодолеть завал из строительных отходов. Тут-то и сломала мама ногу. И Лидия Васильевна в больницу угодила, с гипертоническим кризом.

– Эх, – скрипнул зубами Олег, – если б я оказался с ними рядом в тот вечер… А знаешь, о чем мне прежде всего подумалось, когда я узнал по телефону от жены о безобразии этом? Вспомнилась почему-то поговорка о том, что Бог шельму метит. Причем я не столько к Жеку, который, пока я ему месть готовил, за хранение наркоты успел сесть, ее отношу, сколько к себе: купился же вот, позарился на подмосковный дом, не посадил в свое время Жека, покривив душою, совестью. В результате же мама моя пострадала вместе с подругой своей…