Сегодня мы предлагаем нашим читателям новую рубрику, а вернее хорошо забытую старую – “Писатель и время”. Когда-то она достаточно регулярно появлялась на страницах нашей газеты, обычно предваряя еще по-советски пламенную публицистику наших писателей, славивших труд хлеборобов, нефтяников, строителей и т.д. Но потом пришло другое время, а вместе с ним – другая публицистика. Если помните, на заре перестройки и гласности публицистами заделались все: экономисты, священники, политики – левые и правые, “патриоты” и “западники”… В итоге нам всем так заморочили голову, что в массовом сознании вообще пропала тяга к вдумчивому чтению, зато проснулась всепоглощающая любовь к бульварным романам и “дамским” детективам. А теперь к ним еще добавились полные собрания бразильских и отечественных телесериалов в твердых переплетах…

Между тем, пока нам беззастенчиво застили глаза миллионные тиражи донцовых и устиновых, крепло и набирало силу такое новое явление, как Сетевая словесность. Именно к ней сейчас обращены взоры не только продвинутых читателей, но и издателей солидных журналов и альманахов. Сколько новых талантливых имен они уже открыли для себя, блуждая по необъятным литературным просторам Интернета!..

Среди писателей-“сетевиков”, чья литературная слава постепенно начинает выходить за пределы виртуальной реальности, немало и наших земляков – поэтов, прозаиков, критиков… Их публикации и книги выходят в Москве и за рубежом, им вручаются престижные литературные премии, а вот в самом Татарстане, даже если они никогда его не покидали, о них по-прежнему знают до обидного мало. Так, может быть, пришло все-таки время полюбопытствовать: кто они, писатели первой постсоветской волны? Наша новая “старая” рубрика – о них и для них…

Галина ЗАЙНУЛЛИНА.

Казалось бы, человечество два тысячелетия назад отказалось от языческих воззрений, поняв, что обряды корреляции с ритмами космоса не спасают… Но вот в конце ХХ века в Казани появился писатель Денис Осокин (на снимке), чье творчество доказывает обратное: действительность, в которой мы живем, по-прежнему волшебна, сила ритуалов по-прежнему действенна.

Многие, наверное, видели его документальные фильмы на телеканале “Новый Век” в рамках цикла “Солнцеворот”. Они удивляют показом живой этнографии народов Поволжского региона, без ностальгического глянца, без фальшивости реконструкции и игровых натяжек. Но в качестве писателя Денис Осокин больше известен в Москве и за рубежом, чем на родине. Его прозе свойственна заклинательно-заговорная форма, в тексте линии времени бесконечно и противоречиво множатся в материализованных фантазиях, являя собой сплав архаики и современного взгляда на прошлое.

Денис Осокин родился в 1977 году в Казани. Себя начал помнить с деревянных заболоченных улиц поселка Брикетного – район теперешнего авторынка на “квартале”. Школу оканчивал в Академическом колледже при Казанском университете – был в первом наборе этого в то время удивительного учебного заведения. Затем отправился в Польшу, в Варшавский университет. Проучился там неполных два года на факультете психологии. Вернулся и занялся фольклором. Выпускник филологического факультета Казанского университета. Лауреат независимой литературной премии “Дебют” в номинации “Малая проза” за 2001 год. Тогда же пошли регулярные публикации в литературных журналах. Первая книга “Барышни тополя” вышла в издательстве “Новое литературное обозрение” в 2003 году.

– В Интернете можно прочитать, что русской филологии запомнился диплом Дениса Осокина “Семантическое поле народных названий ядовитых растений и грибов” …

– Это чья-то не слишком любезная шутка. Научных достижений у меня нет – хотя о судьбе ученого-фольклориста, ученого-этнографа я мечтаю со школы. И продолжаю верить в этот очень дорогой мне путь. Кандидатская диссертация, которую я взялся делать на кафедре фольклора Сыктывкарского университета, пока стоит на месте. Энергетические и бытовые трудности упорно отводят меня от науки. В моем произведении “Танго пеларгония” герой-автор пишет: “Мне очень трудно сделаться ученым – потому что я стал писателем”. Я тоже могу вот так про себя сказать. Художественный путь познания мира ярче и интенсивнее научного. Хоть на него хватало бы сил!..

Еще с университета меня точит сомнение, что настоящий художник и настоящий ученый не могут соединиться в одном лице, – слишком разные это рельсы. Но эти сомнения я от себя гоню – и гнать всегда буду. В дипломе же мне дорога постановка проблемы: заниматься растениями на стыке лингвистики, фольклористики и ботаники. Здесь и бесконечной красоты поэзия, и богатейшая травяная лексика, и неожиданные связи между предметами, и сакрум, и народная медицина, и народная магия. Травяную тематику я вынес и в диссертацию, хотел бы ее развивать. Я создал много художественных текстов, но ни одной научной публикации у меня нет. Так что, выходит, я присвоил себе звание филолога-фольклориста, которое прочно за мной укрепилось. Но я не собираюсь отдирать его от себя, даже если бы до конца жизни пришлось работать на рыбзаводе или в банке.

– Перестройка ворвалась в жизнь твоих сверстников компьютерами, игровыми приставками. Поэтому представителям твоего поколения, на мой взгляд, более понятна виртуальная природа мира. Что общего у тебя с “девяностодесятниками” и в чем твое отличие от них?

– Такие вопросы ставят меня в тупик. Я дружу с близкими мне людьми – не дружу с чуждыми. Закон сохранения энергии (энергий!) никто не отменял. Но если уж мыслить столь абстрактно – мое поколение мне симпатично.

Мы – последние советские школьники. Хорошо помним, как с утра завязывали красные галстуки и, завтракая по-быстрому перед выходом из дома, следили, чтобы их концы не залезли в яичницу. Правда, вступить в комсомол уже не успели. А сейчас нам под тридцать… Мы органично и легко освоили новый инструментарий – имею в виду компьютерную и околокомпьютерную технику. При этом не способны, к счастью, этот новый инструментарий излишне любить. И, признаться, идущие по улицам сегодняшние подростки нередко вызывают во мне чувство, как если бы они были вода, а я – упавший в нее парафин. Или наоборот – водой называться лучше! Нет, все это глупости. Я стою на мысли, что в главном мир неизменен.

– У тебя немалый опыт фольклорно-этнографических экспедиций. Сделай, пожалуйста, небольшой обзор, расскажи об аномальных зонах России, о поэзии и мистике ее пространств.

– Экспедиции случаются – это правда. Без них я не могу жить. Езжу довольно часто – разными путями, под разными знаменами. Последние лет пять чаще всего случается бывать в районах по линии кино и телевидения. Для кино я пишу сценарии – и направляю внимание туда, где очень интересно, а порой невозможно волшебно. С киногруппами побывал несколько раз в Коми, в Ненецком автономном округе, в Марийской республике…

Прежде Казань была центром изучения, как минимум, Средней Волги. Сейчас это не так. В сфере изучения традиционной культуры Казань значительно уступила позиции соседним республикам. Однако почетное право быть таким центром у нее, безусловно, есть. И энергетический потенциал – при ней же.

С коллегами по творческому объединению “Панорама-телефильм” мы объехали немало чувашских, марийских, удмуртских, мордовских, кряшенских, бесермянских, татарских, русских деревень. Случается, езжу в гости – друзей теперь много. Или один, без диктофонов и камер, на что-то посмотреть и для себя запомнить. Например, позапрошлым летом ездил на Чембулат-курык: это священная для мари гора над рекой Немдой в Кировской области – в июле там проходит всемарийское большое моление. Снимать там нельзя, да и далеко не всегда подобные события нужно фиксировать чем-либо, кроме глаз и ушей. “Аномальные зоны” – такая терминология глубоко не моя. Об “аномальных зонах” мне сказать нечего. Волшебный, дымящийся мир стелется во все стороны – он всюду! Можно рукой дотянуться до лугов, покрытых огонь-травой; до шокша – мордовских камней, которые лежат на могилах; до жидких перелесков, в которые нельзя ступать, и лучше даже не смотреть в их сторону; до увешанных полотенцами берез и лип, которые вас утешат, подарят вам много сил…

Среднюю Волгу плюс Вятку я ставлю в один ряд с такими областями, как Монголия, Мексика, Балканы, Латвия и Литва, Полярный Урал, Иран… Все это, по моему глубокому убеждению, территории, откуда выходят и при этом оголены мощнейшие земные нервы. Средняя Волга – это Праздник Земли: не единственный, но подобных праздников на планете не так уж много.

– Ты со своей известностью, востребованностью в московских журналах и интересом к тебе критиков мог бы обосноваться в Москве. Почему же ты упорно укореняешься в Казани?

– Востребованность в московских журналах – это чересчур. Можно сказать точнее: последние два года в Москве меня публикует журнал “Октябрь”. Сразу после премии “Дебют” был дебют в “Знамени”. Есть дружественный нижегородский альманах “Дирижабль”. Случаются публикации за границей. Но мне очень важно публиковаться в Казани. К большой моей радости, в прошлом году случилась моя первая публикация в журнале “Идель”. Вот вышел “Казанский альманах”, которого я пока не видел… Я никогда не хотел жить в столицах. Я даже из столичной Казани все время хочу уехать! При всей моей к ней любви. Я мечтаю о хуторах, о маленьких городах, об очень близком мне по духу Севере. Я проживаю параллельную жизнь во многих своих любимых местностях: Затон имени Куйбышева, Кукмор, Ветлуга, Уржум, Чердынь, Оханск, Горбатов, Пучеж, Лабытнанги, Нарьян-Мар… Проживаю невидимо – выплакивая в литературу. Но из большого города уехать я пока не могу, потому что у меня глухая дочка, а учреждения сурдореабилитации есть далеко не везде.

– Критики отмечают “самостийное оформление” твоих рассказов (они представляют собой циклы историй, фабул и быличек). Часто ты игнорируешь абзацы, заглавные буквы, знаки пунктуации. Многие пишут о тебе с восторгом, отмечая “ритмические, похожие на заговоры, куски дымящейся лирической прозы”, но есть и неблагожелательные отзывы…

– Когда пошли публикации, мне долго казалось: удивительно, как многим моя литература нравится! Сейчас же мне больше кажется: удивительно, как многие меня не любят! Я занимаюсь глубоко личным художественным исследованием мира и никого не пытаюсь ни в чем убедить. Постоянно делиться своими художественными открытиями, безусловно, очень хочется – но не спорить. Кому мои книжки нравятся – души этих людей мне родственны. Кому не нравится то, что я пишу, – это чуждые души. Однако ставить человеку минус я позволяю себе лишь в одном случае: когда первой реакцией на прочтение моей литературы является вопрос: почему вы пишете без заглавных букв? Для меня это оскорбление чудовищным непониманием. Ведь графика – последнее в перечне необходимого…

– Многие интересуются: почему Осокин не суетится, не стремится вступить в Союз писателей?

– Я не очень понимаю, зачем это нужно, а по инерции не хочется вступать. Хочется радости, событийности. Вот если удастся усмотреть или придумать связанный со вступлением в Союз писателей важный ритуал…

– То, что ты делаешь, на мой взгляд, выходит за рамки литературного промысла и сродни подшаманиванию. В цикле “Почтамтская улица” ты одухотворил казанские окраины, по сути, приступил к созданию мистической карты Казани, закрепив за ней форму бублика, которую она имеет в данный момент: мертвый центр – одухотворенные окраины.

– Я ничего не одухотворяю – а замечаю, изучаю и описываю то, что одухотворено! Помогаю одухотворенности стать заметной. Сегодняшняя Казань – бублик? Эта модель сурова и хороша, но реальность не совсем такая. Все же в дырке от Казани- “бублика” кое-что есть. Есть, к примеру, нетронутая Почтамтская улица (то есть улица Кремлевская). Многие нервы развороченного городского центра не вырваны, а извлечены наружу. Они качаются, стелются, болят: раньше они прятались в домах и целых улицах, а теперь этих улиц нет. Пространство Казани стало более кричащим. Некоторые оголенные нервы отмирают навсегда. Некоторые прячутся под землю. Некоторые закрываются новой материей – новыми постройками. Неизвестно еще, что из этого выйдет. Не разольется ли в каком-нибудь развлекательном центре синяя-синяя вода? И духов города повывести не просто. Многие из них теперь очевидны, как урны.

Прогулки по сегодняшней Казани обещают гораздо больше неожиданных, волшебных, порой опасных встреч. А окраины я любил всегда. Такие, как Соцгород, Адмиралтейская слобода, Сухая Река с поселком Северный, Караваево… Они всегда были альтернативными центрами.

– Поделись своими планами на будущее. Ты раскрыл мистический потенциал таких неожиданных предметов и объектов, как балконы, велосипедные ключи, зеркала, огородные пугала… Что на очереди?

– В декабре, к Новому году, я закончил новую книгу, которая называется “Овсянки” – это такие птицы… Сейчас работаю над книгой о лодочных станциях. Хочу сделать книги о форточках, каруселях, керосиновых лампах, неспокойных и веселых домах Казани… Книг-заготовок у меня около сотни. Еще у меня задуман роман – огромный и трагичный, как “Угрюм-река”. Я давно уже заготавливаю для него пряжу. Если позволят добрые боги, хорошо бы все это сделать. Я мечтаю быть ученым. Зарабатываю на жизнь кино и телевидением. А по-настоящему умею только писать книжки.

Денис ОСОКИН

Улицы Гагарина*

Их у нас две. Первая – та, которую считают единственной: в Московском районе – идущая от Короленко до разъезда Восстания, перекрещивающаяся в том числе с улицами Ибрагимова и Декабристов. Речь прежде всего о ней.

Гагарин – нам очень хороший товарищ. Советчик и друг. Масштабы его предупредительности и симпатии к людям не характерны для мертвых. Если Гагарин ангел – то чин его очень высок – наверное, в первой триаде. Если же он божество – то напоминает Николу Угодника – только равнодушного. Николе молятся и просят – Гагарина бесполезно просить: он может только помочь советом. Каждый может с ним подружиться. Дружите с Гагариным – не станете жалеть.

Спросить совета у Гагарина можно при помощи монеты с его улыбчивой головой: гуляет такой юбилейный десятирублевик. Ее можно запросто кинуть – задав вопрос. Но лучше отправиться с этой монетой на его улицу – на любой перекресток. Выпавшее лицо Гагарина всегда отвечает “да”. Монету киньте – а следовать или не следовать совету – это уж ваше дело. Гагарин не посоветует дурного – но у него своя логика, а у вас своя. Поэтому не беспокойте его по пустякам и по вопросам, в которых только вы должны принимать решение – все сомнения взяв на себя.

Гагарин – помощник в любви. Любовь – единственная сфера, когда Гагарин рад посодействовать. Телефоны, развешанные по его улице, помогают в любовных переговорах. Если нужен важный разговор – от которого падает сердце, если нужно просто извиниться, услышать извинения, пригласить в гости или в гости напроситься, расстаться без лишней потери крови, пригласить на прогулку, с которой пойдет отсчет новых радостных отношений, – забудьте про свой домашний и тем более мобильный телефон, а приедьте на улицу Гагарина с телефонной картой.

А если вы уже любите – почаще гуляйте по улице Гагарина – она длинная – можно долго идти! В здешних магазинах покупайте вино – и его действие будет мягким и волшебным – таким, каким нужно. Катайтесь на велосипедах в обе стороны – можно и ночью, когда нет машин. Держитесь за руки – чаще целуйтесь: Гагарину приятно на вас смотреть – и он постарается сберечь вашу любовь – изо всех своих светлых сил.

Но есть еще одна улица Гагарина – в поселке Борисоглебское на Сухой реке. Кроме тамошних жителей мало кто знает и об этой улице, и о том, что загадочное сухорецкое село входит в черту Казани. Автобус №84 соединяет Борисоглебское с соцгородом. Можно туда доплыть, если двигаться на лодке вверх по реке Казань – за Горбатый мост, потом в Сухую реку. Улица Гагарина (№2), что на Сухой реке, – фиолетовая площадка-резерв. Она требует самых заветных вопросов, связанных, например, со здоровьем и смертью. Любовная магия на этой улице требует обрядов с полным обнажением. Гагарин с сухорецкой улицы не улыбается и глядит в упор.

Трамвай №10

Я никогда не жил в краях, сквозь которые проходит десятый маршрут: от Караваево до Жилплощадки. Но эти северные городские окраины, с примыкающим к ним с юга соцгородом – пространство наиболее мое. Сейчас-то оно хорошо мной освоено: и гулять по тем смутным улицам мне нравится, пожалуй, больше, чем в центре. Хотя – дело в настроении. В старших классах я как-то набрел на снесенный сегодня мир улицы Чапаева – с двухэтажными деревянными кораблями-домами, обвешанными бельевыми веревками: шел, восхищался – и вышел вдруг на угол Айдарова – по которой куда-то в абсолютную неизвестность уносился трамвай №10.

Сел в него, чтобы отправиться в это большое северное путешествие, я парой лет позже. И с того раза тоже регулярно приезжаю туда и в “десятку” сажусь – и таскаю с собой неказанских приятелей. Это какое-то фантастическое безумие – десятый трамвай. Он еще разгоняется зачем-то очень сильно – и погромыхивает на поворотах. Фантастическая кривизна неба и земли, фантастические названия улиц. Трудно поверить, что мы в Казани – но на самом деле мы в труднопроходимом лабиринте городских тайн. Мы несемся кромкой Ледовитого океана – глядим во все глаза и ежимся от ветра и холода. Северные окраины всегда хороши – казанские особенно. Они примыкают к Сухой реке, за которой сразу же – холодная бесконечность: можно увидеть касаток и серые льды, можно увидеть острова-осколки, усыпанные мамонтовыми костями, покрытые кричащими птицами.

Эти края – альтернативный центр города, неизвестный северный эквивалент всем известной старой Казани. Пространство, прошиваемое “десяткой”, – несжатое поле художественных открытий, живые декорации для фильмов, полных сенсаций и волшебства. Десятый трамвай – хорошая пилюля для тех, кто считает, что в Казани скучно, кто думает, что в городе К. есть только Кремль, а в нем башня Сююмбике.

* Из цикла “Город К. Почтамтская улица. Кислицину (К заветной карте Казани)”.