В сериале, посвященном Сталину (“Сталин. Live”), недавно предложенном российским зрителям одним из популярных федеральных телеканалов, несколько серий посвящено трагической судьбе старшего сына Сталина Якова Джугашвили. Жанр исторической беллетристики, к которому принадлежит сериал, допускает определенное право авторов на вымысел. Но и каждый, кому дорога память о великой трагедии войны и ее жертвах, имеет право знать пусть неполную, но документально подтвержденную правду.

Наш постоянный автор, казанский военный историк, в течение ряда лет занимавшийся судьбой военнопленного Джугашвили, в публикуемом ниже очерке делится с читателем частью собранного материала.

В черном дыму поражения

16 июля 1941 года в районе белорусского местечка Лиозно под Витебском немцами был захвачен старший лейтенант командир батареи одного из мехкорпусов Красной Армии. Документов у пленного не оказалось, но скоро выяснилось, что он старший сын советского вождя Иосифа Сталина Яков Джугашвили.

638 последних дней его жизни остаются и поныне разорванной во многих местах цепью событий, одни звенья которой безвозвратно утеряны, другие заменены вымыслом.

…Воевать Яков начинал в танковой дивизии 7-го механизированного корпуса 20-й армии. Это был самый мощный из всех корпусов Западного фронта. Ему и была поставлена задача нанесения контрудара по флангу глубокого вклинения танковой группы Гота, входившей в состав 4-й немецкой армии Клюге.

На рассвете 6 июля дивизии корпуса переходят в наступление. После первых успехов (корпус продвигается на 30-40 километров) обстановка начинает меняться к худшему. В условиях полного господства немецкой авиации пикирующие бомбардировщики противника почти непрерывно висят над полем боя. Все больше высоких черных столбов дыма – горят танки. Уже и рядовому красноармейцу ясно, что наступление выдыхается. Но командование фронтом все еще пытается добиться успеха, неоднократно меняя направление ударов.

Тем временем немецкие войска выходят в глубокие тылы мехкорпуса и 20-й армии в целом, создавая угрозу окружения. Конечно, командир батареи Джугашвили всей обстановки знать не мог. Ему даже топографическую карту не выдали. Но кому же не видно, как все больше теряется управление войсками, нарастает недоверие бойцов к своим командирам и вместе с тем – губительная волна паники! Он же и познакомиться со своими подчиненными толком не успел…

Куда делся старший лейтенант Джугашвили?

В течение 15 и 16 июля где организованно подразделениями, где “мелкими группами” с боем, а чаще – используя разрывы в еще неплотном фронте окружения, выходили бойцы из наметившегося “мешка”. Из боевых документов следует, что основная часть 7-го мехкорпуса пробилась к своим в ночь на 17 июля. Но старшего лейтенанта Джугашвили среди вышедших из окружения не оказалось. Впрочем, в суматохе тех дней отсутствие сына Сталина обнаружили не сразу.

Срочные меры перепуганное начальство стало принимать через два-три дня. О случившемся ЧП было доложено по линии командования, политических органов и, естественно, через систему особых отделов. По пути возможного отхода Якова была направлена оперативная группа на мотоциклах. Только ни живым, ни мертвым он обнаружен не был. Поиск был возобновлен уже распоряжением командования фронта с привлечением более крупных сил. Безрезультатно.

В донесении начальника по-литуправления фронта А.Румянцева на имя начальника главного политуправления РККА Л.Мехлиса говорилось, что “принимаются все меры к быстрейшему розыску тов.Джугашвили”.

Худшие опасения оправдались, когда стало известно специальное сообщение командования вермахта о том, что “16 июля под поселком Лиозно юго-восточнее Витебска подразделением моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен сын советского диктатора Сталина командир батареи старший лейтенант Яков Джугашвили из 7-го механизированного корпуса генерала Виноградова”.

Допрос в немецком штабе

18 июля пленный Джугашвили был доставлен в штаб 4-й немецкой армии генерал-фельдмаршала Клюге. На следующий день он предстал перед группой офицеров абвера – отдела разведки и контрразведки штаба армии. Сохранилась запись допроса, которая была обнаружена в трофейных документах штаба 4-й немецкой армии еще в 1948 году и с тех пор мирно пылилась в нашем военном архиве. Подлинный текст протокола допроса стал доступен лишь в девяностых годах.

Допрос начался с установления личности пленного. “Так как у военнопленного никаких документов не обнаружено, – говорится в протоколе, – но он выдает себя за старшего сына председателя Совнаркома СССР Иосифа Сталина-Джугашвили, то ему было предложено подписать прилагаемое при этом заявление в двух экземплярах”. Кроме того, Якову были предъявлены для опознания отца несколько его юношеских фотографий.

Никаких секретов Джугашвили не раскрывал, да и не требовали этого от командира батареи. Хотя любопытство к столь уникальному пленному, конечно, было велико. Яков высказывал свое мнение о вермахте, давал оценку некоторым сторонам Красной Армии, особенно о причинах неудач в первых сражениях войны. В частности, “Д. (так в протоколе обозначен Джугашвили. – П.Л.) признает, что уничтожение командного состава в связи с делом Тухачевского сказывается в настоящее время очень сильно”.

Это теперь подобный вывод никого не удивит, а тогда даже подумать о том было страшным преступлением. Очевидно, подобные еретические мысли возникли у Якова задолго до того, как он на опыте первых боев убедился в их справедливости.

И вместе с тем: “Д. убежден, что русское руководство будет защищать Москву. Если придется сдать Москву, это ни в коем случае не означает конец войны. Д. полагает, что немцы сильно принижают психологическую сторону отечественной войны народов СССР”.

Якову еще многое предстоит передумать за оставшийся ему срок жизни. Вера и надежда станут стойкой осознанной уверенностью – победа его Отечества неизбежна. Но, увы, это не уменьшит его нравственных страданий, а угроза для жизни и чести будет неотступно сопровождать его до самого рокового дня.

Свидетельства Венцлевича

После длительного (не менее полугода) пребывания в Берлине, где Яков Джугашвили подвергался активной обработке с целью привлечь к пропагандистской кампании, а затем в лагере “Офлаг Х11-Д” близ баварского города Хаммельбурга, предназначенном для высокопоставленных пленных из числа командного состава Красной Армии, весной 1942 года Яков совсем уже неожиданно оказался в… лагере пленных поляков “Офлаг ХС” в районе северогерманского города Любек. Как раз об этом периоде жизни Джугашвили журнал службы безопасности России в 1995 году заключал: “Отрывочные данные не позволяют сделать сколько-нибудь обоснованных выводов о том, где он находился до 1943 года”.

Но, оказывается, такие сведения (и достаточно подробные) существуют. Я случайно нашел их во внешне неброской книжке, изданной в Польше еще в 1976 году небольшим тиражом под скучноватым названием “Преступления, наказания, карьеры”. Среди помещенных в ней материалов на популярную тогда в социалистических странах тему о том, как устроились бывшие нацистские шишки в западногерманском государстве, обращал на себя внимание очерк “Пленный Яков Джугашвили”, по своему содержанию вроде бы не согласовывающийся с названием сборника. В основе его – свидетельства бывшего военнопленного польского поручика Мариана Венцлевича, который находился в Любекском лагере вместе с Яковом Джугашвили с апреля по конец сентября 1942 года.

Надо сказать, что Венцлевич по профессии юрист, после войны работал в польской миссии по расследованию военных преступлений нацистов, активный участник деятельности польских ветеранских организаций. Не доверять ему нет оснований.

Что же происходило в этот период в жизни пленного Якова Джугашвили?

Великодушие поляков

Доставлен он был в Любекский лагерь в последних числах апреля 1942 года и помещен в небольшую комнату в бараке для старших офицеров. В соседней комнатке располагался, как считали поляки, сын французского премьера времен “Народного фронта” капитан Рене Блюм. Постепенно строгости в содержании новых пленных несколько ослабли, и полякам удалось установить контакты с Яковом.

Жизнь в польском офицерском лагере очень отличалась от того, что происходило в лагерях для советских военнопленных. По решению старших по баракам Якову выделялась продовольственная посылка из числа предназначенных Красным Крестом для польских пленных, а также денежное пособие в размере, который был положен поляку в звании поручика. Советские пленные ничем этим не пользовались, что нацисты объясняли отказом Советского Союза ратифицировать в свое время Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными. Правда, немецкий комендант лагеря готов был сделать для сына Сталина исключение, если тот обратится к нему с письменной просьбой. Яков отказался.

Решение поляков тронуло его.

Но имеет ли он моральное право принять такое пожертвование? Поручик Венцлевич, ведавший в лагере вопросами хозяйственного и бытового обеспечения своих товарищей по плену, успокоил: “Это не милостыня, не благотворительность, а долг обычного войскового товарищества. Мы уверены в конечной победе над общим врагом. И тогда старший лейтенант сможет рассчитаться, хотя бы через польский Красный Крест”.

Впервые за время плена Яков ощутил бескорыстную заботу и товарищеское внимание. И это – со стороны поляков, имевших свои счеты к его отцу как фактическому союзнику Гитлера в трагические недели сопротивления Польши нацистской агрессии в сентябре 1939-го. Именно на изоляцию сына Сталина и рассчитывали, видимо, немцы, помещая его в чужую языковую и психологически враждебную среду.

Поляки были знакомы со всем, что писалось в немецких газетах о сыне Сталина. Теперь Якову приходилось уверять их в том, что он категорически отказывался от сотрудничества с немцами, никогда не делал приписываемых ему нацистской пропагандой заявлений.

“Передайте отцу…”

Однажды он попросил Венцлевича прийти к нему с хорошим переводчиком, так как хочет сделать важное для него заявление. Приняв положение по команде “смирно”, подчеркнуто торжественным тоном в присутствии нескольких польских офицеров он произнес: “Я, наверное, никогда больше не увижу своей Родины, но, если сможете, передайте моему отцу маршалу Сталину, что я ни в чем не подвел его, а то, что обо мне пишут немцы, – ложь”.

Именно в те дни группа польских пленных готовила побег. Предполагалось выбраться из лагеря через подкоп под ограждением. К ним примкнул и Яков. Беглецы, не замеченные охраной, уже, казалось, вышли за пределы лагеря. Ночная тьма и высокие хлеба надежно скрывали их.

Все погубила нелепая случайность. На них натолкнулся немецкий солдат, видимо, спешивший в казарму из увольнения. Поднятая им тревога всполошила охрану, и беглецы были задержаны.

В этой истории много загадочного. Куда рассчитывали они бежать из расположенного в глубине Германии лагеря? Сомнителен и эпизод с немецким солдатом. Остается неизвестной судьба участников побега (кроме Якова Джугашвили), об этом Венцлевич ничего не рассказывает. Похоже и на провокацию: Яков мог быть убит при попытке к бегству… Но Яков на этот раз не погиб.

Через несколько часов специальным самолетом его доставили в Берлин. Он еще успел передать своему товарищу Мариану Венцлевичу довоенную фотографию в гражданском с надписью: “Поручику Венцлевичу на память и в знак уважения”, – и дата: “30 сентября 1942 года”.

Сохранил Венцлевич и записку Якова, в которой он просил о содействии в пошиве лагерной мастерской (Мариан отвечал за нее) из имеющегося отреза “полушинели”. Почерк четкий, почти каллиграфический, напоминающий отцовский. Факсимиле записки тоже помещено в книжке.

Совсем недавно из статьи, помещенной в московской газете “Независимое военное обозрение” со ссылкой на воспоминания ветерана госбезопасности И.Котенева, стало известно об одной из попыток освобождения сына Сталина, предпринятой оперативной группой госбезопасности в 1942 году, “когда томился узник в застенке концлагеря, что находился вблизи г.Любек” (так в статье. – П.Л.).

Операция готовилась тщательно. Цитирую: “На специально построенном макете одиннадцать лучших разведчиков изучали расположение концлагеря, в котором по докладам содержался пленник, особенности охраны”. Группа разведчиков-парашютистов удачно приземлилась в назначенном районе примерно в двадцати километрах от лагеря.

Но оказалось, что буквально накануне Якова Джугашвили перевели в другое место. Группа вернулась, не выполнив задания.

Подробностей в публикации почти нет, но не связана ли эта попытка освобождения Якова с событиями, которые описывает бывший польский военнопленный?

Загадочные события в зоне “А”

После безуспешных попыток подключить Якова Джугашвили к развернувшейся после поражения немцев под Сталинградом активной антисоветской пропаганде в середине февраля 1943 года по предписанию рейхсфюрера СС Гиммлера его направляют в концлагерь Заксенхаузен, расположенный в двадцати километрах от Берлина. Но не в сам лагерь, а в выделенную из него зону “А”, предназначенную для содержания “влиятельных” лиц из числа военнопленных и интернированных граждан враждебных государств.

Все они были помещены в одном из трех бараков по одному-два человека в комнате. Три комнаты занимали пятеро англичан, один из них – родственник Черчилля, одну – генерал И.Бессонов, командир дивизии, попавший в плен осенью 1941 года. До войны он занимал важный пост в системе НКВД, а теперь сотрудничал с немцами. В отдельной комнате помещался также некто Кокорин, выдававший себя за племянника Вячеслава Молотова и лейтенанта (но ни тем, ни другим он не был).

Отношения между обитателями этого странного “ковчега” складывались непростые, даже конфликтные. Особенно враждебно относились к русским англичане. Причины остаются неясными, но эта ситуация не могла не отразиться на психологическом состоянии Якова.

О том, что произошло в роковой день 14 апреля 1943 года, через четыре года рассказал на допросе в МГБ бывший комендант лагеря Кайндль: “С шести часов утра до десяти часов вечера все заключенные могли свободно посещать друг друга, а с утра и до наступления темноты разрешалось гулять по территории расположения лагеря “А”. В первой половине сентября 1943 года (так в протоколе, на самом деле – в апреле. – П.Л.) заключенный Джугашвили вместо того, чтобы пойти со двора в барак, остался на площадке зоны “А”. На требование часовых зайти в барак Джугашвили ответил тем, что направился к проволоке, через которую был пропущен ток высокого напряжения, и вступил в нейтральную зону. Часовой выстрелом в голову убил наповал заключенного Джугашвили”.

Конечно, эсэсовцу-коменданту можно и не верить. Но других документальных свидетельств о происшедшем нет.

Для того чтобы покончить с собой, у Якова действительно имелись веские причины. Он шел к этой развязке не только в течение мучительного плена, но и многих лет своей несчастной жизни (он пытался застрелиться еще в 1928 году после острого конфликта с отцом).

Да и что могло ждать его, если бы не эта избавительная смерть на проволочном заборе нацистского лагеря?