Сто шестой день войны. Воскресенье, 5 октября 1941 года. Примерно в три часа пополудни заместитель командующего Московским военным округом генерал-лейтенант Никольский по указанию Ставки поднял по тревоге оба военных училища (пехотное и артиллерийское), расположенные в подмосковном Подольске.

Задача – срочно сформировать передовой отряд, усиленный дивизионом артиллерии, и на машинах выдвинуться по Варшавскому шоссе навстречу наступающим подвижным частям противника. Остальному составу училищ – к 8 октября занять южный участок Можайской укрепленной линии в районе западнее Малоярославца. Варшавским называлось шоссе, подходящее к Москве с юго-запада через Юхнов, Медынь, Малоярославец, Подольск.

Через много лет события тех дней в Подольске были воспроизведены в кадрах киноэпопеи “Битва за Москву”. В кино все выходило по-военному споро и даже красиво. В действительности все было иначе.

Оказалось, что сформировать в училище даже один артдивизион для действия в передовом отряде не так-то просто. Из учебного артпарка и даже классов выводились более или менее пригодные для боя орудия. Среди них я видел даже давно списанные английские противотанковые пушки двадцатых годов. Батальоны пехотного училища были на оборонительных работах под Подольском, и собрать удалось одну роту. Главное затруднение – транспортные средства.

Артиллерийское училище было на конной тяге, машин мало. Так же обстояло дело и у наших соседей. Скоро в военный городок стали прибывать гражданские машины вместе с пожилыми водителями, уже мобилизованными, но еще в гражданской одежде. Эти невзрачные на вид мужички, как скоро выяснилось, были не только опытными, хорошо знающими свои потрепанные машины шоферами, но и очень добросовестными и мужественными людьми. Митингов, как помнится, не проводилось. Но уже было известно, что училища подняты по личному указанию Сталина. Командиром передового отряда был назначен командир роты пехотного училища старший лейтенант Мамчич, нашим сводным дивизионом командовал капитан Россиков, а комиссаром был поставлен старший политрук Постнов, который только накануне проводил с нами занятие по истории партии.

Насколько помню, были сформированы две батареи: одна из 45-миллиметровых противотанковых орудий, другая (куда попал и я) – из 76-миллиметровых пушек образца 1927 года, в просторечье именуемых полковушками. Орудийными расчетами командовали офицеры (тогда “средние командиры”).

Курсантом я стал всего две недели назад. Меня, как и других, окончивших среднюю школу, отобрали из состава формировавшегося для отправки на фронт дивизиона. В новой среде я чувствовал себя одиноко, к тому же артиллерийскому делу был обучен слабо. Очень тревожила судьба родных. Город, из которого ушел в армию в первые дни войны, теперь был в руках немцев.

Сразу оговорюсь, что память рядового курсанта – не очень надежная основа для описания событий на одном из подмосковных рубежей осенью сорок первого года. Поэтому буду стараться подкреплять ее архивными документами и доступными мне свидетельствами других участников боев.

…Уже в темноте наша колонна вышла из Подольска и на марше присоединилась к роте Мамчича, составлявшей ядро передового отряда. Машины с погашенными фарами медленно, как бы на ощупь, двигались по шоссе. Холодный, перемешанный с дождем и снежной “крупой” ветер сечет лица, насквозь пронизывает наши щеголеватые, в обтяжку, курсантские шинели. Озябшими руками придерживаем ерзающую по мокрому настилу кузова “полковушку”. И одна мысль не оставляет ни на минуту: что нас ждет впереди?

Мы уже знали из сводок Сов-информбюро, что на Западном направлении несколько дней идут тяжелые оборонительные бои. Не было сомнения – началось генеральное наступление немцев на Москву. Конечно, никто из нас не знал тогда размеров постигшего Западный фронт поражения. К тому дню немецкие войска, прорвав нашу оборону, завершали окружение основной группировки, прикрывавшей Москву в районе Вязьма – Брянск. Только гораздо позже стали известны и драматические события, предшествовавшие подъему нас по тревоге.

Оказывается, в тот день летчики Московского военного округа, совершая обычный разведывательный полет, обнаружили на подходе к городу Юхнову большую танковую колонну, продвигавшуюся по Варшавскому шоссе. До Москвы оставалось не более двухсот километров, а прикрывающие это направление малочисленные и разрозненные части Красной Армии сдержать противника были явно не способны. Сообщение было настолько неожиданным, что ему отказывались поверить в Генеральном штабе, а летчиков стали обвинять в паникерстве. Повторив вылет, разведчики прошли над колонной так низко, что могли видеть кресты на броне танков и даже различить их опознавательные номера.

Грозная информация была доложена Сталину. Верховный главнокомандующий принял решение немедленно бросить навстречу врагу все имеющиеся на этом направлении силы, и в первую очередь военные училища, расположенные в Подольске. Расчет был на то, что, развернувшись на оборонительном рубеже в районе Малоярославца, они смогут задержать противника на 5-7 дней, пока не подойдут резервы Ставки. Именно в этот день Сталин срочно вызвал из Ленинграда генерала армии Г.Жукова.

Глубокой ночью колонна передового отряда достигла Малоярославца. Здесь находился комендант укрепленного района, у которого наши командиры должны были уточнить задачу.

Запомнились зловещие тени высоких деревьев, видимо, городского парка, белеющие за ними стены большого собора, сполохи дальнего пожара. И острое чувство тревоги. Как же далеко зашел враг! В самую глубину исконно русской земли! Как потом рассказывали, комендант района, знавший обстановку весьма приблизительно, подтвердил задачу отряда – как можно быстрее продвигаться к рубежу реки Изверь, где, по его данным, обороняется группа авиадесантников неизвестной численности.

На восточном берегу этой речки мы действительно встретили десантников. Выяснилось, что в этот район выдвинулась группа немецких мотоциклистов с несколькими броневиками. Видимо, немцы решили переждать до утра. Вели они себя довольно беспечно, наверное, не рассчитывая на серьезное сопротивление. В самый раз атаковать их. Так и решили наши командиры.

Еще не рассеялся туман, вперед пошли курсанты-пехотинцы вместе с десантниками. Их поддержали огнем наши орудия. Находясь с командиром батареи на наблюдательном пункте, я видел, как в тумане продвигается цепь курсантов вслед за возникающей впереди зыбкой рощицей наших разрывов. Немцы были не только отброшены за Изверь, но и отошли на западный берег реки Угры. За темной полоской холодной воды виднелись очертания города Юхнова, уже занятого крупными силами немецких танков и мотопехоты. Продвигаться дальше было, конечно, невозможно.

Но и достигнутое вызвало у нас бурю ликования. Надо же! Первый бой – и такой успех. Знай, немец, красных юнкеров! Скоро выяснилось, что для большой радости оснований не было. Видимо, немецкий передовой отряд и не имел задачи упорно сопротивляться неожиданно возникшим русским.

Следующий день начался с сильной бомбежки. Около тридцати пикирующих бомбардировщиков с пронзительным воем сирен устремились на наши позиции. Казалось, все вокруг было перерыто разрывами бомб. Над мокрой землей стлался туман. Признаюсь, что переживание первой в жизни бомбежки было столь сильным, что до конца войны я больше всего страшился самолетов, хотя не раз испытал массированный огонь артиллерии, лежал, прижатый к земле пулеметами, ощущал на себе хищное прицеливание снайпера…

После бомбежки и короткого огневого налета артиллерии немцы перешли в атаку – силой, как можно было предположить, не менее батальона. Их встретили огневые точки наших подразделений, разрывы наших снарядов. На некоторых участках бой перерастал в рукопашную схватку. Продержавшись до вечера, мы были вынуждены отходить под покровом темноты. Потом тогдашний член Военного совета фронта Телегин писал в воспоминаниях, что, задержав врага на Угре, курсанты выиграли “еще один день, имевший особо важное значение для защиты столицы”.

Через два дня непрерывных боев на промежуточных рубежах передовой отряд, понесший большие потери, поступил в распоряжение 17-й танковой бригады, оборонявшей город Медынь. Как вспоминал Г.Жуков, именно в те дни, пытаясь выяснить создавшуюся на этом направлении обстановку, он посетил эту бригаду, которой командовал его боевой товарищ, полковник И.Троицкий. Еще через пару дней генерал армии вступит в командование Западным фронтом, который ему, по существу, пришлось восстанавливать заново.

Побывал ли Жуков у подольских курсантов, утверждать не могу (хотя в киноэпопее о Московской битве есть такой эпизод). Но нам было сказано, что Жуков передал даже не приказ, а просьбу Сталина продержаться еще несколько дней.

После упорных боев немцы все-таки взяли Медынь. Попытки вернуть город успехом не увенчались, но выигрывались дни и часы, чтобы подходящие из глубины резервы могли занять Можайскую укреплинию, которая была главным остовом обороны столицы.

10-11 октября остатки нашего передового отряда вышли в район Ильинского сектора Малоярославецкого боевого участка Можайской линии, присоединившись к своим училищам. К тому времени мы потеряли десятки товарищей. Среди них – командир дивизиона Россиков и комиссар Постнов. Только через много дней, уже после освобождения этих мест наступающими войсками, их не опознанные в большинстве останки будут похоронены в братских могилах.

Две недели продолжались упорные бои на рубеже Малоярославецкого боевого участка, которые возглавили начальники подольских училищ: пехотного – генерал-майор Смирнов, артиллерийского – полковник Стрельбицкий. Этот участок составлял южное крыло важнейшей для обороны Москвы Можайской линии, которая дугой охватывала подступы к столице от Клина на севере, через Можайск в центре, до Малоярославца и Детчина на юге.

В критические дни до нас доходили все более жесткие приказы командующего фронтом Г.Жукова. Привожу по архивному документу: “Учитывая особо важное значение укрепленного рубежа, объявить комсоставу до отделения включительно категорическое запрещение отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа Военсовета фронта и армии подлежат расстрелу”. И еще через два дня: “Безжалостно расстреливать виновных, не останавливаясь перед полным уничтожением всех, бросивших фронт”.

Даже теперь оторопь берет при чтении этих строк. Конечно, чрезвычайные обстоятельства требовали и соответствующих мер для спасения положения. Но только всегда ли кара обрушивалась на головы действительно виновных? В нашем районе боевых действий за “самовольное оставление позиций” были расстреляны перед строем командир и комиссар 223-го стрелкового полка. А полк держался до последнего и был отброшен превосходящими силами противника…

Но не грозные, жестокие приказы заставляли держаться до последнего. Вот о чем докладывал начальник пехотного училища командующему 43-й армией: “…остатки 1-го батальона (училища. – П.Л.) под командованием капитана Черныша, который перешел в контратаку, отбили у противника пять дотов (долговременная огневая точка. – П.Л.) и продолжали их удерживать до полного окружения врагом дотов и уничтожения их гарнизонов, причем командир батальона капитан Черныш и комиссар батальона старший политрук Курочкин погибли со своими бойцами, защищая до последнего патрона обороняемые доты. …Противник предпринял атаку левого фланга 2-го батальона, который продолжал оборонять занимаемый район. Своими танками противник подходил на 50 метров к амбразурам и расстреливал гарнизоны дотов, причем были расстреляны все защитники дотов…”

Силы обороняющихся иссякали. С самого начала похода курсанты не получали горячей пищи, сутками задерживалась выдача сухого пайка, наступили ранние холода, а теплой одежды не было. Генерал Смирнов доносил командарму: “Вот уже 10-й день подольские училища обороняют данную полосу и несут громадные потери в людском и материальном отношении. На сегодня во 2-м батальоне осталось два взвода, в 1-м и

2-м батальонах потери уточняются. Командный состав почти полностью потерян. Люди исключительно утомлены, падают на ходу”.

18 октября Малоярославец был оставлен. В окружении оказались подразделения, оборонявшие Детчинский участок, им пришлось выходить, прорываясь через заслоны противника. К тому времени резко ухудшилось положение на всем Западном фронте.

19-го вечером Государственный комитет обороны вводит в Москве осадное положение. Непривычен грозный термин, обращает на себя внимание старинный оборот речи, которым начинается постановление: “Сим объявляется…”. Эти грозные слова как бы возвращали нас во времена, когда страшная опасность угрожала российской земле. Вот когда, думается мне, была осознана вся мера ответственности каждого за судьбу своего Отечества. И хоть война была названа Отечественной с первого ее дня, психологически она началась с этих суровых подмосковных рубежей.

На своем последнем рубеже по реке Наре подольцы вели бой в составе одного сводного батальона. Это все, что осталось. 23 и 24 октября немцы пытались прорваться в районах Каменки и Тарутина, но были отбиты. Дальше они так и не прошли. Здесь остатки подольских училищ были сменены подошедшими свежими войсками и отправлены в тыл для продолжения учебы.

В первых числах декабря наши войска под Москвой перешли в контрнаступление. Находясь уже в далекой Бухаре, куда было эвакуировано Подольское артучилише, курсанты с особым чувством ждали каждого сообщения о продвижении наших войск в полосе Варшавского шоссе. Мы как бы снова шли по той дороге на Запад, но теперь вместе с наступающими частями.

В новогоднюю ночь наши войска ворвались в столь памятный нам Малоярославец. До него было освобождено Ильинское, через которое проходил наш оборонительный рубеж.

Как потом рассказывали участники наступления, они наткнулись на вмерзшие, полузасыпанные снегом тела его защитников. В последних числах января была освобождена Медынь. И только 3 марта – Юхнов. На этом рубеже завершилась зимняя наступательная кампания.

…Курсантов, защищавших в ту осень столицу, сейчас мало осталось в живых. Большинство погибло в тех боях, других повыбила продолжавшаяся еще свыше трех лет война. Доживших до Победы не пощадили послевоенные десятилетия…