После выхода в свет очерка о 86-й Казанской стрелковой дивизии (“РТ” от 7 мая с.г.) мы получили необычное письмо от жительницы села Кузнечиха Спасского района Людмилы Садриевой. Оно адресовано автору публикации Петру Лебедеву. Мы печатаем это послание с его разрешения.

“Многоуважаемый Петр Павлович! С большим интересом читаю ваши статьи в газете “Республика Татарстан”. Большое спасибо, что правдиво описываете события Великой Отечественной войны. Без прикрас.

Пишу вам с большой надеждой, что поможете мне (хоть, так сказать, перед “закатом солнца”) узнать что-нибудь о 13-й дивизии, которая стояла неподалеку от города Ломжа в местечке Замбрув в Западной Белоруссии (ныне – территория Польши. – Ред.). Там служил мой отец. В январе 1940 года мы (мама, я и четырехлетняя сестра Алла) приезжали к нему, а потом расстались. Думали – ненадолго, оказалось – навсегда. Но обо всем по порядку.

Отец мой, Иван Иванович Малегин, 1888 года рождения, окончил духовную семинарию в Ипатьевском монастыре в Костроме и учительствовал в сельской школе. В 1918 году вступил в РККА, был помощником начальника штаба полка. Их дивизия часто перемещалась из одного гарнизона в другой. В военном лагере под Полтавой в 1923 году я появилась на свет. Наши странствия продолжались. Но я помню все номера дивизий, где проходил службу папа. Особенно запомнилась 100-я стрелковая дивизия, которая перед войной находилась в селе Уручье под Минском. Потом она стала 1-й гвардейской дивизией и прославилась на всю страну. Но для меня она навсегда дорога памятью о моих школьных подругах и папиных товарищах по службе. Дивизия была нашим общим домом, а мы все – единой семьей.

1 сентября 1939 года началась война в Европе, и дивизия была срочно выдвинута к границе, затем участвовала в походе, который был назван освободительным.

Произошли перемены и в жизни нашей семьи. Папа получил назначение в новую 13-ю стрелковую дивизию на должность начальника полевой автомобильной хлебопекарни. Получил он и повышение в звании. Теперь в его петлицах было по три шпалы – интендант 1-го ранга. В начале 1940 года мы переехали в городок Замбрув в районе Белостока. Помню, во время переезда в одном вагоне с нами ехала семья командира дивизии генерала Андрея Наумова.

Население местечка, состоявшее в большинстве своем из поляков, относилось к военным недружелюбно. Я слышала от одной женщины: “Друзья немцев – наши враги”. У нас действительно тогда много говорили о дружбе между Советским Союзом и Германией. Первое время нам даже в местных магазинах не хотели ничего продавать. Правда, из хлебопекарни, которой командовал папа, семьям советских военных продавали хлеб.

Но главное, что тревожило, – усилившиеся слухи о приближении войны. Помню, как-то подслушала разговор отца с комиссаром полевой хлебопекарни Карповым. Папа сказал: “Вот оставили нас здесь с кавалерией, а немец как двинет, так от нас одна пыль останется”. Ни о какой внезапности немецкого нападения не могло быть и речи. Все дышало войной! Первые немецкие самолеты я увидела уже 8 марта 1940 года. Пролетали над нами на бреющем полете. Зенитки по ним не стреляли – ведь друзья же. Вскоре отец отправил нас на Украину, в Луганск, к бабушке.

Последнее письмо от папы было отправлено из Замбрува 10 июня 1941 года. Он обещал приехать в отпуск после 20 июня, чтобы отпраздновать всей семьей мое восемнадцатилетие.

Больше ни единой весточки от него не было. На все запросы мы получали один ответ: “Пропал без вести”. Ничего не было известно и о судьбе 13-й дивизии.

Когда я работала в эвакогоспитале, то, как только поступала новая партия раненых, я пробегала по всем палатам, пытаясь найти кого-нибудь, слышавшего о судьбе отцовской дивизии. Все напрасно! Нигде не встречала я и упоминания о 13-й дивизии в книгах о войне, которых прочитала немало. А ведь это – несколько тысяч бойцов и командиров, на долю которых выпали такие тяжелые испытания. Дивизия как бы тоже “пропала без вести”.

Что сказать о себе? Все пережила я – работу в эвакогоспиталях, на лесозаготовках, на окопах… Впрочем, это обычная биография людей нашего поколения.

В 1946 году вышла замуж за фронтовика-танкиста Масгута Садриева. Он прошел всю войну. Сражался на Курской дуге, участвовал в штурме Берлина. После демобилизации переехали на его родину в Татарию. Теперь многие годы республика – и моя родина, моих детей и внуков. Заочно окончила Московский институт иностранных языков имени М.Тореза. Свыше сорока лет проработала в средней школе села Кузнечиха. Здесь живу и поныне.

Я очень прошу вас, Петр Павлович, если у вас есть какие-то данные о судьбе 13-й дивизии, в которой воевал и погиб мой отец и многие сотни его боевых товарищей, расскажите о ней, как бы ни тяжела была правда. Это нужно не только мне, но и моим детям и внукам.

С уважением, Людмила САДРИЕВА”.

В письме имелась приписка от Нинель Масгутовны Садриевой – внучки Ивана Малегина. О своей маме она рассказывает:

“То, что моя мама – удивительный человек, говорю не ради красивых слов. Моя мама Людмила Ивановна Садриева пережила и видела столько, что можно написать целую книгу. 2 июля 2003 года ей исполнилось 80 лет. Почти все село приходило, чтобы поздравить ее с этой круглой датой. Более тридцати лет моя мама проработала преподавателем немецкого языка и два десятка лет была завучем Кузнечихинской средней школы. Поэтому почти все старшее поколение жителей села – ее ученики.

Мама редко рассказывает о своем военном прошлом. В 1941 году ей исполнилось 18 лет. Их, молоденьких девчонок, мобилизовали для работы в эвакогоспитале, где они ухаживали за тяжелоранеными летчиками. Мама видела и бомбежки, и смерть близких людей. Познала она голод, когда в доме нет ни крошки хлеба. Мама выжила в этом аду, чему сама не верит до сих пор.

Моя мама – замечательная бабушка и прабабушка. Очень любит своих детей и внуков. Видимо, от нее нам передалась по наследству любовь к профессии педагога. Старшая внучка Эллина преподает физику в казанской школе №96. Педагогом стал старший внук Вячеслав, он тоже работает в Казани. В нашей семье свято чтят память о деде, пропавшем в огне первых боев войны, и отце-танкисте, завершившем войну в Берлине (он скончался в 1999 году).

Всецело присоединяюсь к просьбе мамы относительно сведений о дедушке и заранее благодарю редакцию за информацию”.

По просьбе редакции наш постоянный автор, военный историк Петр Лебедев отвечает на поступившее письмо:

– Работая над материалом о 86-й Казанской стрелковой дивизии, я встречался в источниках и с упоминанием о 13-й стрелковой дивизии, в составе которой воевал Иван Малегин. Они были близкими соседями, обе входили в состав 5-го стрелкового корпуса 10-й армии. И задачи по плану прикрытия границы в Белостокском выступе были сходными: через несколько часов после подъема по боевой тревоге занять оборону в Замбрувском укрепленном районе.

Все, что произошло в первые часы войны, тоже сходно для этих соединений, и неудивительно, что Людмила Ивановна нашла в опубликованном очерке названия памятных ей населенных пунктов на этом участке фронта. К сожалению, о 13-й стрелковой известно еще меньше, чем о 86-й, и пришлось собирать сведения о ней по крупице из разных архивных и других документальных источников. Впрочем, такова горькая судьба многих соединений, встретивших вторжение врага в первые часы войны.

Что же я узнал о 13-й стрелковой дивизии?

Сформирована она была в 1922 году. Позже ей было присвоено название “Дагестанская”. Наверное, в ознаменование каких-то боевых заслуг на Кавказе. В сентябре-октябре 1939 года дивизия участвует в походе в Восточную Польшу (Западную Белоруссию). Полки дивизии вступили в сражение Великой Отечественной войны с первых же ее часов. Назначенный рубеж обороны от Новогруда до Залесья пришлось занимать уже под огнем противника и налетов его пикирующих бомбардировщиков. Именно на участок дивизий, прикрывавших важное направление по Варшавскому шоссе на Белосток, противник оказывал наиболее “сильное давление” (это цитата из боевого документа).

И все-таки первые атаки были отбиты. Наступила кратковременная передышка. Вечером первого дня войны командир дивизии генерал Наумов получает приказ отходить к Белостоку, чтобы избежать окружения. Отход проходит в крайне тяжелых условиях. Да и не учили войска этому толком. Сдерживая противника, полки дерутся за каждый рубеж, населенный пункт, высотку. Как свидетельствует участник боев, “перед каждым населенным пунктом лежали сотни трупов, дымились десятки танков и бронемашин”. Крайне затрудняла выполнение боевой задачи царившая на дорогах неразбериха. Перепутывались между собой отходящие подразделения, смешивались с толпами беженцев. Проникала сюда и немецкая агентура в форме красноармейцев, которые сеяли панику, нарушали линии связи, подрывали мосты.

К полудню 23 июня комдиву все же удалось собрать дивизию в поселке Червонный Бор и с вечера продолжить отход по лесным и проселочным дорогам на реку Нарев. Как и было приказано.

Переправившись через реку и взорвав за собой мост, дивизия занимает оборону в районе села Хорош. Полные угроз приказы командования армии требовали непрерывно контратаковать противника, но, не соответствуя реальной обстановке, атаки лишь увеличивали потери и усложняли без того тяжелое положение дивизии.

На следующий день дивизия продолжала отход к Белостоку. Бои приобретали все более ожесточенный характер, особенно на рубежах рек Бобр, Нарев, Нурец. Начальник генштаба сухопутных войск Гальдер записывал в те дни в своем служебном дневнике: “Русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен…”

Положение дивизии, как и всей группировки Западного фронта на Минском направлении, становилось критическим. К 25 июня подвижные части противника продвинулись в глубину на 230-250 километров. На следующий день завязались бои за Минск. Управление войсками командующим 10-й армией было потеряно. Еще до выхода дивизии к Белостоку в нем разгораются уличные бои с проникшими в город передовыми подразделениями врага и его агентурой, заброшенной, видимо, еще перед войной. Свидетельство участника этих событий (имя его не установлено): “Трудно описать, что мы видели на своем пути, – брошенная техника, орудия, не сделавшие ни одного выстрела, танки без горючего. И над всем этим – “мессеры”. На бреющем полете они расстреливают людей в упор”.

Вечером 27-го сильно поредевшие подразделения дивизии выходят к реке Зельвянке, попадают под огонь прорвавшихся сюда танков противника и бомбовые удары авиации. Потери переходят критическую массу. По существу, в этот день дивизия теряет боеспособность.

Решено было пробиваться мелкими группами. Кому-то удалось прорваться к Новогрудку и далее на восток, другие погибли под бомбами пикирующих самолетов и пулеметами “мессеров” на дорогах, многие оказались в плену. Они и составили основную массу потерь, именуемых “пропавшие без вести”. Есть сведения, что некоторые группы бойцов и командиров отошли в район Налибокской пущи западнее Минска, где вели бои вместе с окруженными здесь нашими войсками до последнего.

Неизвестные герои сохранили знамя дивизии, и потом новое соединение под этим номером продолжало боевой путь к победному рубежу.

Печальной оказалась судьба командира дивизии А.З.Наумова. Ему удалось вырваться из окружения, но в оккупированном немцами белорусском местечке Осиповичи он нарвался на облаву и был захвачен в плен. В 1945 году его освободили, но он тут же был арестован “смершевцами” и по обвинению в “сотрудничестве с врагом” осужден военным трибуналом. Правда, в списках репрессированных генералов я его не нашел. Дальнейшая судьба комдива мне не известна.

Понимаю, читать это тяжело. Особенно тем, кто потерял в тех боях на границе своих родных. То была пора жестоких поражений. И все же, как выяснится значительно позже, это были поражения на пути к еще далекой Победе. Не эти – другие дивизии совершат перелом в ходе войны, и неудачи сменятся успехами. Но без подвига, совершенного нашими войсками в мрачное лето сорок первого, этого перелома могло и не быть.