Нынешний год в нашей республике объявлен Годом литературы и искусства – он проходит под знаком 100-летия со дня рождения поэта-героя Мусы Джалиля и 120-летия – родоначальника татарской поэзии Габдуллы Тукая. Предлагаем вниманию наших читателей новые переводы Тукая, сделанные членами созданной в Союзе писателей Татарстана секции художественного перевода и поэтами-переводчиками из Москвы и Лондона.

Покаяние

Я давно убедился, хоть краток мой век,

Сколь красив, столь испорчен внутри человек.

Как же мог я свой истинный путь потерять

И безбожником черным едва ли не стать?

Как двуличие зла и неискренний смех

Заслонили величье Аллаха во мне?

Непонятно, как разум мой, любящий свет,

В птицу-ночь превратился, кочуя во тьме.

Почему не остался я жить вдалеке

Отраженьем светила во млечной реке?

Если б я, одинокий, вдали от земли,

От хвастливых людей и неверных хвалы

Там горел бы, а после, в назначенный час,

По желанью Аллаха, сверкнул и погас!

Но пленен я, не быть мне свободным вовек,

Лицемерием грязен любой человек.

Темень с каждой возможной идет стороны,

И не видно ни солнца лучей, ни луны.

Потеряв обещанье, что господу дал,

Потерял средь барханов ночных идеал.

Дух несчастный не может свободно вздохнуть,

Справа, слева бесчестье, вверху и внизу.

Тяжело положенье: силы есть – выбирайся,

Если нет, выпадай, вымирай, выдыхайся!

Перевод Ильдара Абузярова.

Не уйдем!

Человек с кривой душою нам пустой дает совет:

Уходите в край султана – здесь для вас свободы нет!

Не уйдем! Горька отчизна – край чужой стократ горчей!

Где у нас от силы десять – там пятнадцать стукачей!

Что за разница, казаки ль там нагайкой бьют сплеча:

Там казачье войско – в фесках, но камча – везде камча!

Слава Богу, казнокрадов там и здесь полно пока,

Кто богат, и на чужбине рвет кусок у мужика!

Разве мы ума лишились, чтобы, родину кляня,

В полымя бежать чужое из привычного огня?!

Мы б ушли, когда б за нами вдаль ушли и города,

Цепь мучительных столетий, наши горькие года.

От рожденья до кончины за родной живя чертой,

Мы срослись навеки плотью с почвой родины святой!

Вольная страна Россия – наша цель, и до конца

Не уйдем, и не зовите, лицемерные сердца!

Наш ответ звучит в печати – знайте раз и навсегда:

“Если лучше вам, туда пожалте сами, господа!”*

* В оригинале последняя строка написана Тукаем по-русски.

Утраченная надежда (Тафтиляу)

Краски яркие поблекли, мир я вижу без прикрас:

вот и жизни середина – вот и юность пронеслась.

Подниму ли взор на небо – среди звезд в тиши ночной

вместо месяца сияет полная луна сейчас.

Прикоснусь пером к бумаге – только зря взметнусь душой,

искрами безумной страсти стих не брызнет в этот раз.

Саз мой чудный, что же рано смолк священный голос твой?

Разлучаемся в печали, ты – разбился, я – угас…

Улетел из клетки мира птицей дух плененный мой.

Вместе с радостью и горе сотворил Господь для нас.

Не дадут душе приюта рощи родины больной;

все деревья облетели, до земли главой клонясь…

Озарившая улыбкой мой начальный путь земной,

мне отрадой ты не стала, скоро с миром разлучась.

Умерев в рыданьях, мама, не осталась ты со мной,

в мир чужого всем ребенка приведя в недобрый час.

Ты одна и утешала – ласки я не знал другой;

страж любви меня жестоко отовсюду гнал, сердясь,

И на твой могильный камень, что теплей души любой,

Боль моя слезой горчайшей и сладчайшей пролилась.

Переводы Равиля Бухараева.

Лысый

( по рассказу сельского мальчика)

В медресе учился с нами мальчуган.

Был шутник он, озорник и хулиган.

Он глубокий малахай всегда носил,

Не снимал ушанку, кто бы ни просил.

Свергнуть шапку удавалось иногда:

“Ух ты, солнце!” – восхищались мы тогда.

Несмышлеными мы были, спору нет,

Было старшему из нас 13 лет.

Верховодил нами лысый, как-то раз

Мы играли, скрывшись от сторонних глаз.

Ох, беда! Застукал кадий* ребятню

И пресек забавы наши на корню.

Не смогли мы разбежаться кто куда,

И привел нас кадий в здание суда.

На колени мы упали всей гурьбой,

Приготовясь к встрече с жуткою судьбой.

“Пощадите, дядя кадий!” – враз кричим. –

“Нас плешивый с толку сбил, мы ни при чем!”

“Эй, дежурный, привести его ко мне!

Мы ему слегка прическу-то помнем!”

Привели его. Стоим, хвосты поджав,

В жутком страхе одинаково дрожа.

Кадий рявкнул: “Ляг на лавку, лысый черт!

Я и вам сейчас устрою “горячо”!” –

В нашу сторону наставник пригрозил

И обрушил на бедняжку хлыст лозы.

Пару раз лоза со звуком костяным

Отскочила от расстеленной спины.

Что такое? Что еще там за секрет?

Отогнули на проказнике жилет…

Рассмеялся кадий, гнев его остыл,

Всех мальчишек он простил и отпустил.

Ай да лысый! Ну, хитрюга, сущий бес!

Жестяной поднос он привязал к себе.

* Кадий – судья шариатского суда.

Перевод Наиля Ишмухаметова.

Весна

Вешним солнышком согреты, тают серые снега;

Шубы сняв, гуляют баи – жизнь приятна и легка.

Радость большая, однако, у любого бедняка:

Шубы нету – и не надо, и без шубы хорошо!

Отдохнув теперь от бега, спят полозья у саней.

Пробренчит арба куда-то, и другая вслед за ней,

От карет и тарантасов все пестрее и шумней…

И от кутерьмы весенней так на сердце хорошо…

Посмотри, везде листочки распускаются тайком –

Коченея, все деревья лишь мечтали о таком.

Превратится в сад чудесный – лес, что издавна знаком.

Соловей поет на ветке. Как поет он хорошо!

Лед сойдет семью слоями, опечален и шершав,

И заквакают лягушки из густого камыша –

В топкой грязи петь по-свойски все ж торопится душа…

Потому что всем весною жить на свете хорошо.

Словно логику учили, посещали институт,

Беспокойные лягушки спорить вежливо начнут,

Но – одна другой не слыша – раскричатся там и тут.

Хорошо лягушкам спорить, громко квакать хорошо –

Ведь ушла зима надолго, запах слышится весны.

Как теплы ветра степные, деликатны и нежны!

Ах, в такие дни тревоги и печали не важны.

Жизнь прошедшую не помню – мне сегодня хорошо.

Льдины глыбами большими проплывают по воде,

Как от туч, от стаи птичьей на земле большая тень.

Господи, своим дыханьем оживи прекрасный день –

Пусть умерший мир сегодня снова душу обретет!

Кто достоин твоей любви?

Вопрос непрост – кого б ты смог любить,

Так, чтоб, упав, любви не уронить?

Когда умрешь (умри!), кто примет боль?

Чье сердце будет рваться за тобой?

Кому на свете баловать тебя?

Кому тебя оберегать, любя?

Твоя беда – бедою для кого?

Страдание – страданьем для кого?

Легко ль найти того, кто не предаст?..

Кто из друзей врагу тебя не сдаст?

Твой светлый день желанен ли кому?

А нужно будет – кровь наполнит тьму!

И разве кто-нибудь на свете есть,

Кто никогда тебе не надоест?

Кто выгоду свою отдаст тебе?

В словах, делах кто вспомнит о тебе?

О, не ищи, чего на свете нет!

Старания напрасны – смысла нет!

Скажу: не уповай на чудеса –

Твоей любви достоин лишь ты сам!

Переводы Алены Каримовой.

Мое завещание

О душа, ты отметалась! К Богу своему иди, –

Отвращала взор от света, а теперь – не отводи.

Братцы, други, одноверцы, мой наказ мулле таков:

Покаянные две строчки над могилою прочти.

Кто считал меня неверным, устыдись прощальных слов:

– Моего Корана веру я всегда хранил в груди.

Самому себе

Чего же я хочу? Великим стать бы мне.

Не зря моя душа стремится к вышине.

Хочу увидеть я, когда народ родной,

Счастливый, забурлит весеннею волной.

Татарам все что мог отдал – и отдаю.

Татарин я всегда, родства не предаю.

Я нации моей желаю многих благ.

Но сбыться ли мечтам? То знает лишь Аллах.

Видит Бог

Ой, ей Богу, ой прекрасно до чего!

В летнем поле день чудесный, видит Бог!

Сладок воздух словно мед – хоть ешь его,

Всюду зелень, птичьи песни, видит Бог!

Белоснежные кочуют облака

Вольной степью-синевою, видит Бог!

А легчайшее касанье ветерка

По траве бежит волною, видит Бог!

Переводы Сергея Малышева.

Ребенку

Ты чертей и ведьм не бойся, не пугайся шурале;

Это бабушкины сказки ходят-бродят по земле.

Небылицы о шайтанах к нам дошли с времен былых;

Чтобы жизнь была нескучной, напридумывали их.

С привиденьями не видел я ни замков, ни полей;

Нет таких лесов дремучих, где б скрывался шурале.

Подрастай, читай побольше, потихоньку все поймешь;

Просвещенья луч откроет: что есть правда, что есть ложь.

“Собханалла, собханалла”*

Хальфа**, который в детстве обучал меня,

Дал наставление – за то ему хвала:

Увидев в небе месяц молодой

Сказать ты должен: “Собыханалла”.

С тех пор, когда гляжу на месяц молодой –

Новорожденный или диск златой,

Когда луна полна, как шар кругла,

Я восхищаюсь: “Собыханалла”.

По мне в словах таких – привычка лишь,

Знак соблюдения приличий лишь,

Но есть момент – я искренен бываю.

Наставник, благодарности услышь.

Вот дело в чем: бывает, встречу я

Ту, о которой грежу днем и ночью я,

И тут шепчу затверженный урок,

Чтоб не лишился вовсе дара речи я.

Лицом кругла, сравнима с полною луной,

Изгиб бровей – что месяц молодой.

И восхищаюсь – дивно хороша!

“Собханалла, Собханалла”, – поет душа.

Ее увидит кто-нибудь из Гайнетов,

Из бестолковых Котбетдинов, Шамсетдинов –

“Собханалла” произнести куда уж им!

Не слушали они, невежды, могаллимов.***

Наставник! Если бы и я невеждой был,

Уроков вовремя твоих не затвердил,

И я бы тоже, как те неучи, сказал:

“Ну и красавица! Черт бы ее побрал!”

Переводы Талии Шарафиевой.

* Собханалла – береги Бог,

** хальфа – мусульманский проповедник, учитель, наставник,

*** могаллим – учитель.