День 5 ноября 1903 года был сырым и темным и не походил на праздничный. Собственно, редко когда в этот день было тепло и солнечно, а в иные года уж лежал и снег, однако настроение у студентов и профессоров было всегда приподнятое – это был день основания Казанского университета. 5 ноября 1804 года Александр I подписал устав и определил цель сего заведения: “Императорский Казанский Университет есть вышнее учебное сословие для преподавания наук учрежденное. В нем приуготовляется юношество для вступления в различные звания государственной службы”.

Однако спустя 99 лет казанское студенчество “приуготовлялось” совершенно к иному. То тут, то там собирались на Воскресенской улице против университетского корпуса и ректорского дома группы студентов, возбужденные донельзя: 26 октября 1903 года умер в психиатрической лечебнице их товарищ, студент и по совместительству социал-демократ Сергей Симонов, которого врачи и власти города держали в “желтом доме” насильно. Первая демонстрация протеста состоялась 27 октября, в день похорон Симонова, и вот теперь, в день университетского торжества, было решено устроить еще один митинг протеста. Вскоре студенты сбились в толпу и нестройно затянули раздражающе некрасивыми юношескими голосами “вечную память”. Среди них сновал человек из университетского совета с тревожными глазами:

– Господа, успокойтесь. Неровен час, жандармы услышат…

Он оказался прав. Сходку увидели с пожарной каланчи первого полицейского участка, находившегося через улицу и два дома от ректорского корпуса, и вскоре из раскрытых ворот участка вылетел конный жандармский наряд.

– Расходитесь, прошу вас, господа, расходитесь, – суетился человек из совета.

Отряд врезался в толпу, и она рассыпалась, побежала ручейками в разные стороны. Лишь несколько десятков человек остались стоять. Среди них был симпатичный голубоглазый юноша в студенческом мундире, во все глаза смотревший на происходящее, фотографически запечатлевая все это в своей памяти.

Студентов окружили.

– Кто таков? – рявкнул ротмистр, наклонившись к парню.

– Студент математического отделения физико-математического факультета Виктор Владимиров Хлебников, – смущаясь, ответил студент и посмотрел прямо в глаза ротмистру.

Тот выпрямился в седле:

– Федорчук, вот этого еще запиши.

И когда отец потом спросит его: “На кой черт ты остался, когда все разбежались?”, Виктор ответит: “Ну, положим, разбежались не все. Да ведь и надо же кому-то отвечать…”

Его взяли на следующий день и отвели в “пересылку” – тюрьму на небольшом плато на восточном склоне Кремлевского холма. Старожилы звали “пересылку” тюремным замком. Действительно, пересыльная тюрьма, а до того суконный завод купца Ивана Михляева, ныне же – онкологическая клиника, и по сей день своими трех- и двухэтажными корпусами, образующими замкнутый внутренний двор, похожа на замок-крепость. Здесь Виктор Хлебников просидел с другими арестованными студентами целый месяц. “С тех пор, – вспоминала Екатерина Николаевна, его мать, – с ним произошла неузнаваемая перемена: вся его жизнерадостность исчезла, он с отвращением ходил на лекции или совсем их не посещал”.

Будущий поэт Велимир Хлебников родился 28 октября 1885 года в Малодербетовском улусе Астраханской губернии в семье ученого-орнитолога. В Казань Хлебниковы приехали в 1898 году. “Кочевать по России эта довольно большая семья (отец… мать и пятеро детей: Борис, Екатерина, Виктор, Александр, Вера) уже привыкла, – писал известный казанский библиофил и краевед Вячеслав Аристов в 1992 году. – Только после рождения Виктора… сколько раз пришлось сменить место жительства!” Малодербетовский улус в теперешней Калмыкии, село Подлужное на Волыни, село Памаево в бывшей Симбирской губернии. Именно из Симбирской гимназии в Третью казанскую удалось перевести Виктора, который и здесь был на хорошем счету, особенно увлекаясь точными науками – математикой и физикой. “Витя был красивым, кротким, рассудительным, но с полетами большого упрямства ребенком, – вспоминала младшая сестра поэта Вера. – Он был великим наблюдателем, от него, на вид равнодушного и безразличного ко всему окружающему, ничто не ускользало: никакой звук бытия, никакой духовный излом”.

Семья Хлебниковых сняла в Казани дом Максимова на Третьей Горе, что зовется ныне улицей Калинина. Добротный, построенный в середине XIX века двухэтажный кирпичный дом с мезонином, он и поныне стоит в срединной части последнего квартала улицы, только вместо одной семьи его населяют восемь.

А гимназия находилась в знаменитом доме Чемезова на Первой Горе в самом начале Гимназического переулка, именуемого ныне Школьным. Дом этот знаменит тем, что здесь останавливались прибывшие в Казань в мае 1798 года вместе с императором Павлом I великие князья Александр и Константин, и цесаревич, будущий император Александр I, был, как говорили в городе, просто в восторге от Чемезовского сада.

Действительно, сад был удивителен. Вокруг дома статский советник Владимир Чемезов, человек с крупным достатком и большими претензиями, разбил оранжереи и теплицы, мелкие рвы и овраги засыпал, а через глубокие перекинул мостики. В самых заросших и темных местах статский советник вырыл пещеры и соорудил гроты, в одном из которых установил изготовленную по специальному заказу мраморную статую Ричарда Львиное Сердце в полный рост.

В 1817 году усадьба с домом и садом, единственным в своем роде в Казани из-за кедровых деревьев и богатых оранжерей, перешла во владение сыну Чемезова, Николаю, а в 1880-м дом был куплен городской управой под здание Третьей мужской гимназии. Сад Чемезовых, когда Хлебников учился в гимназии, был еще цел, однако от статуи Ричарда Львиное Сердце остались только воспоминания. Затем, уже в советские времена, одни воспоминания остались и от сада. Но даже теперь можно еще, вглядевшись, рассмотреть великолепие старого дворянского дома с большой залой, ставшей во времена гимназии актовым залом.

В 1900 году Хлебников впервые знакомится с основными положениями неевклидовой геометрии Николая Ивановича Лобачевского, глубоко поразившей его, и это будет иметь решающие последствия в дальнейшем, когда философ и ученый будут спорить в душе Велимира с поэтом и романтиком. Да и сам Хлебников станет, если можно так выразиться, Лобачевским слова.

Там, где жили свиристели,

Где качались тихо ели,

Пролетели, улетели

Стая легких времирей.

Где шумели тихо ели,

Где поюны крик пропели,

Пролетели, улетели

Стая легких времирей.

В беспорядке диком теней,

Где как морок старых дней,

Закружились, зазвенели

Стая легких времирей.

Стая легких времирей!

Ты поюнна и вабна,

Душу ты пьянишь, как струны,

В сердце входишь, как волна!

Ну же, звонкие поюны,

Славу легких времирей!

Но это будет позже, а пока – занятия языком, рисунком и живописью с домашними учителями и стихи, которые стали приходить еще в Симбирской гимназии и рождались как-то сами по себе, когда что-либо восхищало или удивляло, и поток возникшего ритма выливался в звукопись и живопись одновременно:

Крылышкуя золотописьмом

Тончайших жил,

Кузнечик в кузов пуза уложил

Прибрежных много трав и вер.

Пинь, пинь, пинь! –

тарарахнул зинзивер.

О, лебедиво!

О, озари!

Экзамены за гимназический курс Виктор сдал успешно и в 1903 году поступил в Императорский Казанский университет на математическое отделение физмата, о чем мечтал последние годы в гимназии. Он увлеченно занимается математикой, обходит стороной существовавшие в университете социал-демократические кружки, пишет стихи.

После месячного заключения в пересыльной тюрьме он успешно сдает экзамены за первый семестр, но учиться дальше не хочет, 24 февраля 1904 года увольняется по прошению из числа студентов и уезжает в Москву. В августе Хлебников возвращается в Казань, пишет прошение о восстановлении его в университете и зачисляется уже на естественное отделение физико-математического факультета. В том же году Виктор посылает несколько своих стихотворений Максиму Горькому, которого читала в то время вся Россия. И знаменитый писатель ответил Хлебникову. “Я смутно помню, – вспоминала Вера Владимировна, – что как-то, взяв меня таинственно за руку, он увел в свою комнату и показал рукопись, исписанную его бисерным почерком, внизу стояла крупная подпись красным карандашом “Горький”, и многие места были подчеркнуты и перечеркнуты красным. Витя объяснил, что он послал свое сочинение Горькому, и тот вернул со своими заметками, насколько помню, одобрил, так что вид у Вити был гордый и радостный”.

С этого момента Хлебников начинает настойчиво искать свой путь. Слово в его поэзии переставало быть только средством передачи смысла, “а становилось собственно-значимой и самоценной чувственной данностью, вещью и, следовательно, частью пространства… Открывалась как бы единая “книга бытия”, книга Природы – утопическая мечта Хлебникова, поэтическому воплощению которой он посвятил всю свою жизнь” (Русские писатели. Биобиблиографический словарь. М., 1990, ч. 2, стр. 352).

И пусть пространство Лобачевского

Летит с знамен ночного Невского.

Это шествуют творяне,

Заменивши “Д” на “Т”,

Ладомира соборяне

С Трудомиром на шесте.

Это Разина мятеж,

Долетев до неба Невского,

Увлекает и чертеж,

И пространство Лобачевского…

Он постоянно искал. Искал ответ на такие вопросы, которые, возможно, и не предполагали никаких ответов. Главную силу, способную преодолеть языки и границы и объединить “творян” всего мира Хлебников видел в изобретенном им “звездном языке”, пригодном для всего земного шара. А себя он, кажется, искренне считал его Председателем. “Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращения всех славянских слов, одно в другое – свободно плавить славянские слова, – вот мое первое отношение к слову, – писал сам Хлебников. – Это мое самовитое слово вне быта и жизненных польз…”

Когда умирают кони – дышат,

Когда умирают травы – сохнут,

Когда умирают солнца – они гаснут,

Когда умирают люди – поют песни.

“Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего – на целое столетье”, – писал Осип Мандельштам.

“Велимир (так называл сам себя Виктор. – Л.Д.) – безусловно гениален, – писал поэт-символист Вячеслав Иванов о Хлебникове, приславшем ему в 1908 году письмо с 14-ю стихотворениями. – Он подобен автору “Слова о полку Игореве”, чудом дожившему до нашего времени”.

Письмо Хлебникова заканчивалось адресом: “Казань, 2 гора, д. Ульянова, ст. В.В.Хлебникову…”

На Вторую Гору, ныне улицу Волкова, Хлебников переехал в 1906 году, очевидно, разойдясь во взглядах на свое будущее с отцом, ибо Владимир Алексеевич, как вспоминала Вера Владимировна, “был… против его слишком сильных литературных увлечений… Мечта отца была, чтобы он выдвинулся как математик и естествоиспытатель…”

До этого Хлебниковы жили с 1905 года в доме Чиркиной на Поповой Горе (ныне улица Тельмана), дом этот, носивший номер 23, к сожалению, с недавних пор утрачен, и на месте его стоит многосекционный элитный дом.

На Второй Горе Виктор жил в двухэтажном доме купца Ульянова, теперешний его адрес: ул.Волкова, 46. Доныне сохранились как сам дом, так и яблоневый сад в небольшой усадьбе. Найти дом легко: прямо возле него обрываются рельсы трамвайного маршрута № 2.

Хлебников продолжает заниматься и числовыми закономерностями времени. В 1912 году выйдет сборник стихов “Пощечина общественному вкусу”, наполовину состоящий из произведений Хлебникова. Там, на последней странице, будет напечатана составленная им же таблица с датами великих исторических потрясений. Последней датой в таблице был 1917 год. “Подобные расчеты Хлебников, – читаем в биобиблиографическом словаре “Русские писатели”, – называвший себя “художником числа вечной головы вселенной”, проводил постоянно, проверяя свою теорию кругового Времени и стараясь “разумно обосновать право на провидение”.

В апреле 1908 года Виктор подает прошение на имя ректора с просьбой о переводе на тот же семестр и тот же факультет Петербургского университета. Вскоре перевод состоялся, и в сентябре 1908 года Хлебников уехал в Петербург.

А потом будет много книг – “Сорок судей”, “Учитель и ученик”, “Время мера мира”, “Доски судьбы”, “Ряв!”, “Творения 1906 – 1908”, “Изборник стихов 1907 – 1914” и другие, служба в армии рядовым и нечаянная гибель в 1922 году в деревне Санталово Новгородской губернии, где, заболев, Велимир Хлебников не смог получить необходимой медицинской помощи.

Он часто вспоминал о Казани, бывал здесь проездом в 1911-м и дважды в 1918 году. Духовная же связь с городом, где Хлебников прожил десять лет, не прерывалась никогда.

Ты видишь город стройный, белый,

И вид приволжского кремля?

Там кровью полита земля,

Там старец брошен престарелый

Набату страшному внемля…

Казани страж – игла Сумбеки,

Там лились слезы и крови реки.

Там голубь, теменем курчав,

Своих друзей опередил

И падал на землю стремглав,

Полет на облаке чертил.

И, отражен спокойным глазом,

Давал ума досугу разум.

Мечеть и храмы несет низина

И видит скорбь в уделе нашем,

Красив и дик зов муэдзина

Зовет народы к новым кашам.

С булыжником там белена

На площади ясной дружила,

И башнями стройно стена

И город, и холм окружила…